Транзит — это только на 30% рельсы и асфальт,

Развитие экономики любой страны, как известно, сопровождается увеличением экспортно-импортных операций. И от того, насколько грамотно удастся отрегулировать весь товаропоток, зависит действительно многое. Пока Казахстан занимает последние позиции по эффективности таможенных процедур, что оборачивается высокими транспортными затратами, длительным транзитом. Соответственно страдает торговля и экспорт. Что делается для того, чтобы сломать тенденцию, наладить грамотное таможенное администрирование? Об этом экспертное мнение Софьи Айсагалиевой.

— В марте состоялось важное событие, наверное, не только для таможенных органов — наша страна присоединилась к Конвенции об упрощении и гармонизации таможенных процедур, так называемой Киотской конвенции. Повлечет ли это событие какие-либо изменения в таможенном законодательстве?
— Надо сказать, что инициатива о присоединении Казахстана к данной конвенции принадлежала главе государства. Еще в 2007 году в своем ежегодном Послании к народу он дал соответствующее поручение в контексте развития транзитного потенциала страны. На сегодняшний день эта работа завершена. Сама конвенция охватывает практически все сферы деятельности таможенных органов, за исключением классификации товаров и определения таможенной стоимости, которые регламентируются другими многосторонними соглашениями. Что касается изменений в законодательстве в связи с присоединением к конвенции, то они, несомненно, будут, но это, с моей точки зрения, займет немало времени.

— Почему, ведь мы часто слышим оценки экспертов о том, что наше внешнеторговое законодательство и так соответствует международным стандартам?
— Прежде всего потому, что конвенция отличается от действующего таможенного законодательства по духу, по своей идеологии. Так, «в центре» нашего Таможенного кодекса находятся должностное лицо таможенного органа и его полномочия, и поскольку таможенная сфера по своей природе крайне коррупциогенна, то почти ежегодное совершенствование таможенного законодательства заключается во все более детальной регламентации действий этого должностного лица. Но предусмотреть все невозможно, так как внешнеторговые сделки очень разнообразны, каждая имеет свои особенности, и стандартизировать их практически не реально.
Киотская же конвенция во главу угла ставит импортера-экспортера и его правомочия, то есть она четко проводит грань, за которую таможенник вторгаться не вправе, поскольку там импортер-экспортер реализует свои права. Таможенные органы могут только наблюдать за этим процессом и вмешиваются в том случае, когда импортер-экспортер превысил свои правомочия. Поэтому Киотская конвенция предлагает очень легкую, понятную и простую модель таможенного администрирования, которая состоит из таможенных операций и таможенных процедур, а между ними «связочки» — таможенные формальности. Любая операция или процедура начинается и заканчивается формальностью — подачей заявления, декларации, получением штампа, отметки и т.д. Но все формальности систематизированы. Такого понятия, столь привычного нашему слуху, как «таможенное оформление», в конвенции не существует в помине. Кстати, это понятие, которое в действующем законодательстве представляет собой целый административный институт, впервые появилось в Таможенном кодексе СССР образца 1991 года, но в редакциях Таможенного кодекса СССР 1928 и 1964 годов такого понятия не существовало. Таким образом, таможенное оформление как совокупность действий и процедур, совершаемых лицами и таможенными органами в связи с перемещением товаров и транспортных средств через таможенную границу, — то есть это целый институт, имеет место только в таможенных кодексах стран бывшего СССР.
С моей точки зрения, существование таможенного оформления в условиях государственной монополии на внешнюю торговлю, может быть, и было оправдано, но в условиях открытой рыночной экономики оно — серьезный административный барьер.
Также в Киотской конвенции нет понятия «таможенный режим». В действующем законодательстве таковых насчитывается 17. Иностранцам порой сложно объяснить, что такое, например, таможенный режим уничтожения товаров. Уничтожение — это уничтожение, при чем же тут режим, еще и таможенный, — недоумевают они. И подобных вот нестыковок, которые мешают оперативной деятельности таможенных служб, немало.
Надеюсь, мне удалось вкратце объяснить, что Киотская конвенция предлагает совершенно другую модель взаимоотношений между таможенными органами и импортерами и экспортерами. А для того, чтобы построить новые взаимоотношения, необходимо измениться самим, «перестроить свои мозги», и прежде всего самим таможенным органам. При этом не нужно опасаться, что как-то принципиально изменится роль и место таможенных органов. Просто таможенные органы должны измениться в понимании своей непреходящей роли и своего незыблемого места в регулировании внешнеторговой деятельности. Ясно, что на эти изменения потребуется не один день, потому что все нужно сделать не формально, а по-настоящему, «пропустить через себя». Это я и имела в виду, когда сказала, что приведение законодательства в соответствие займет время.

— А можно поподробнее относительно роли и места таможенных органов в регулировании внешнеторговой деятельности?
— Наверное, это лучше всего объяснить через трансформацию моего личного отношения к таможне. Вообще, впервые непосредственно с регулированием внешнеторговой деятельности я столкнулась, когда меня назначили вице-министром экономики и в мои должностные обязанности вошло курирование этого направления деятельности. До этого я занималась исключительно инвестициями. Ну и, конечно, самым главным вопросом, входившим в мою компетенцию, был переговорный процесс по присоединению к ВТО, хотя тогда это трудно было назвать полноценными переговорами. Так вот, когда я начала заниматься этим вопросом, в полном объеме были сформированы наши переговорные позиции только по торговле товарами. Мы доформировывали пакет наших предложений.
Не скрою, мне эта работа очень нравилась, тем более в октябре 2000 года нам удалось провести двусторонние консультации с 16 странами после двухгодичного перерыва, когда нас попросту игнорировали. А я думала, что ВТО — это наше все, только так мы сможем интегрироваться в международную торговлю.
Затем у меня был весьма интересный опыт участия в технических консультациях по получению статуса страны с рыночной экономикой в США. Комитет по антидемпинговому контролю, который я тогда возглавляла, был сводящим по указанному вопросу. Технические переговоры мы вели в Париже. Это была осень 2001 года, и мир тогда переживал кризис перепроизводства стали. США выступили с предложением о сокращении мощностей по производству стали, и переговоры по этому вопросу проходили в Комитете по стали ОЭСР. Само участие сразу в двух переговорных процессах давало хорошие возможности. Кстати, статус страны с рыночной экономикой в США мы получили в рекордный срок – всего за 6 месяцев! Помню, переговоры начинались в 10 утра и заканчивались в 2 часа ночи, но это был захватывающий процесс — настолько острой и остроумной была дискуссия, особенно меня восхищал комиссар ЕС Паскаль Лами, нынешний глава ВТО, что я искренне верила, что торговые споры и есть квинтэссенция международной торговли.
И вот с таким багажом приобретенных знаний и опыта я пришла в таможню. Был 2002 год. Поначалу думала: ну и что мне там делать? Вообще я полагала, что вся работа состоит в том, чтобы поднимать и опускать шлагбаум, и больше ничего. Я обложилась учебниками по таможенному делу, потому что не хотела, чтобы кто-нибудь со стороны сформировал мое представление о таможенном администрированиии. И чем дальше изучала эту сферу, тем больше удивлялась. Я начала общаться с таможенниками и поняла, что про торговлю они знают все. И не только про торговлю. Они знают географическое размещение производств, используемые производственные технологии, географию поставок, особенности взаимоотношений между торговыми партнерами, способы оплаты, особенности и различия товаров, их химический состав и так далее.
Уже поднатаскавшись, я начинаю смотреть таможенную статистику и, например, вижу какую-то товарную позицию, какое-нибудь сырье. И думаю: ага, почему завозят это сырье, ведь его можно использовать только при наличии определенной технологии, а такой технологии в Казахстане нет. Значит, «мухлюют» ребята. Или, допустим, завозят товар из какой-то страны, а мы знаем, что этот товар там не производится. Надо проверить! Вообще же я считаю, что таможенники-профессионалы могут вычислять «серые» схемы не выходя из кабинета. Конечно, знать — это еще не привлечь к ответу: нужны доказательства. Для этого в таможне есть специальные подразделения правоохранительной направленности. И никто другой, кроме таможенников, эту работу не будет делать, потому что не сможет.
Если бы использовалась хотя бы мизерная часть таможенной информации, то можно было бы разрабатывать очень эффективные меры экономической политики. Например, смогли же китайцы, творчески используя «толлинговую торговлю», что соответствует нашему таможенному режиму переработки на таможенной территории, стать крупнейшими держателями технологий в мире. Но пока другие госорганы относятся к таможне так, как относилась когда-то и я сама, будто это только «поднимать и опускать шлагбаум», — это невозможно. Кстати, я только в таможне поняла, что Казахстан интегрируется в международную торговлю не тогда, когда присоединится к ВТО, — это произойдет в том случае, если сделки будут совершаться на территории нашей республики.

— Вы упомянули, что Казахстан присоединился к Киотской конвенции с прицелом на развитие своего транзитного потенциала. Прокомментируйте, пожалуйста.
— Да, именно так. Ведь транзит — это только на 30% рельсы и асфальт, на 70% — это инфраструктура и международное право. Ни один здравомыслящий логистер не отправит груз в страну, где действуют свои «доморощенные» правила, где неизвестно, что с этим грузом может произойти, и никто за это не ответит. Поэтому присоединение к торговым и таможенным конвенциям является объективной необходимостью. А инфраструктура — это не только электроэнергия, связь и информационные технологии — различные системы предварительного оповещения, розыска грузов, таможенные системы предварительного информирования в соответствии с Киото. Это еще и придорожные гостиницы, мойки, кафе, магазинчики, то есть еще и малый и средний бизнес, который делает страну красивой и уютной. Кроме того, транзит — это не когда условно 1000 контейнеров зашли на территорию страны и эти же 1000 контейнеров вышли. От такого транзита остаются только изношенные рельсы и разрушенный асфальт. Часть этих контейнеров должна остаться на территории, их содержимое должно перерабатываться — подвергаться простым сборочным операциям или более глубокой переработке. А для этого должны правильно работать таможенные процедуры. И не столь важно, что критерии переработки не позволят считать такую продукцию казахстанской, важно, что будет производиться добавленная стоимость, будут создаваться рабочие места. Но самое главное — это то, что приобретаться эти товары будут именно в Казахстане. Это, в свою очередь, будет способствовать развитию производных финансовых инструментов, основанных, например, на новой региональной валюте. 

Комментарий независимого редактора:
Наконец-то это случилось, и то, о чем мечтали предприниматели и прогрессивно мыслящие чиновники, свершилось! Полагаю, что В.И. Ленин простил бы мне свободное переложение его знаменитого лозунга, мне только хотелось отметить, насколько важно данное событие — официальное присоединение к Киотской конвенции, в процессе интеграции Казахстана в мировое экономическое сообщество.