Издержки миротворчества,

Худо-бедно, но последние 60 с лишним лет человечество живет без крупных войн. Главная «заслуга» в этом принадлежит оружию массового поражения с угрозой неминуемого истребления всего и вся. Едва ли его создатели – США (1945 г.) – вначале могли предполагать, что их детище превратится в мощнейший фактор поддержания мира. Вплоть до 1949 года, когда СССР создал свою атомную дубинку, американские генералы грезили мировым господством. На территории одного только Советского Союза были намечены 70 городов для атомной бомбардировки. Затем были несколько кризисных ситуаций, подобных Карибской, но до большого кровопролития все же не дошло.
На смену глобальным войнам пришли многочисленные локальные конфликты, при этом подав­ляющая их часть, будь то на Ближнем Востоке или Корейском полуострове, в Латинской Америке или Юго-Восточной Азии, вплоть до конца 1980-х происходила на фоне конфронтации США и СССР, более того, они рассматривались как составная часть глобальной позиционной борьбы двух супердержав за сферы влияния.
С самоликвидацией «красной империи» в 1991-м и восшествием Америки на пьедестал вероятность возникновения третьей мировой войны значительно убавилась. А вот локальные войны получили дополнительный импульс. Пускай и хрупкий, но баланс на геополитических весах сменился резкой дестабилизацией международной обстановки, обострением доселе скрытой напряженности внутри отдельных государств. В частности, крайне осложнились межнациональные и этноконфессиональные отношения.
Так, лишь в 1995 году в 25 регионах мира произошло 30 крупных вооруженных столкновений. Причем происходит расширение зоны нестабильности: если раньше, в период холодной войны, эта зона проходила в основном через регионы Африки и Ближнего Востока, то сейчас она начинается в районе Западной Сахары и распространяется на Восточную и Юго-Восточную Европу, Закавказье, Юго-Восточную и Центральную Азию. Наконец, особенно после трагических событий 11 сентября 2001 года, о себе заявила прежде невиданная угроза миру – международный терроризм.
Сообразно этому чрезвычайно возросли усилия ООН, других международных структур и отдельных государств по урегулированию, а в идеальном варианте – полному разрешению вооруженных столкновений. На роль же наиболее действенного механизма выдвинулось миротворчество, которое, как показал опыт, имеет немало изъянов.
Хотя в Уставе ООН и отсутствует такой термин, как «миротворчество», эта универсальная организация разработала определенную систему, включающую три компонента: 1) мирные средства (переговоры, посредничество, установление фактов, добрые услуги, арбитраж и т.п.); 2) полувоенные средства (операции по поддержанию мира; 3) принудительно-силовые средства – как невоенные (экономические, политико-дипломатические, юридические и финансовые санкции), так и военные.
Первая операция по поддержанию мира под флагом ООН была проведена еще в 1948 году во время конфликта между Израилем и Палестиной. Продолжаясь до сих пор, она оказалась и самой длительной в истории миротворчества. За ней последовало участие так называемых «голубых касок» в решении конфликтов между Индией и Пакистаном, в Ливане, Йемене, Западной Новой Гвинее, Конго, Доминиканской Республике, на Кипре, в Анголе, на Гаити и др. Всего же на сегодняшний день ООН инициировано 60 миротворческих операций, однако их эффективность оставляла желать лучшего. Это объяснялось как громоздкой процедурой подобных операций, так и, что гораздо важнее, отсутствием желающих воевать всерьез за достаточно абстрактные цели. Вот почему постепенно на место миротворческих операций пришли операции по принуждению к миру, то есть силовое вмешательство в конфликт с целью его прекращения. Хотя и они не достигали реальных успехов, а иногда перерастали в новый виток насилия.
Любопытно в связи с этим проследить сам процесс эволюции терминов, связанных с достижением мира: первоначально речь шла о «поддержании мира» (peace-keeping), затем «миротворчестве» (peace-making), а уже потом «принуждении к миру» (peace enforcement).
Особую популярность эти самые операции по принуждению к миру получили в последние два десятилетия. Имея исключительное право на инициирование подобных силовых акций, ООН, как показала практика, не располагала необходимым для их проведения потенциалом (военным, материально-техническим, финансовым, организационно-техническим). Поэтому с 1990-х годов наметилась, а в дальнейшем получила развитие тенденция делегирования ООН своих полномочий в области силового миротворчества региональным организациям, отдельным государствам и коалициям государств, готовым взяться за выполнение задач по кризисному реагированию.
В разные годы подобные санкции осуществлялись по Ираку, Сомали, бывшей Югославии, Руанде и Гаити. Соответственно, стали появляться собственные миротворческие контингенты таких организаций, как НАТО, Европейский союз, Содружество Независимых Государств, Лига арабских государств, Африканский союз и других. Примеру последовали отдельные крупные державы: США, Россия и др.
На поверку же оказалось, что «принуждение к миру» имеют целью не только и не столько прекращение войны, но и закрепление страны или группировки стран, осуществляющей операцию, в зоне конфликта уже для решения собственных стратегических, политических и экономических задач. Яркий пример – операция «Буря в пустыне» в Персидском заливе (1990–1991 гг.), когда непосредственное руководство осуществлялось не ООН, а фактически одним государством – США. Это изначально сделало операцию подверженной пристрастиям и устремлениям лишь Вашингтона.
Понятно, что долго так продолжаться не могло. Со временем процесс предания миротворческим операциям легитимности стал застревать в бюрократической системе ООН. Все дело в том, что любой из постоянных членов Совета Безопасности ООН (США, Россия, Великобритания, Франция и Китай), наделенный правом вето, мог заблокировать любую резолюцию, которая ущемляет его интересы. Вопросов же мировой политики, по которым указанная пятерка достигает полного консенсуса, слишком мало. Пожалуй, только по одному вопросу Вашингтон, Москва, Лондон, Париж и Пекин могут проявлять полное единодушие – они заблокируют попытки остальных изменить принцип функционирования Совбеза, ведущий к ограничению их исключительности.
Понятно было и то, что уже внутри этой привилегированной пятерки доминирующая роль принадлежала американо-британскому тандему, за спиной которого стоял военно-политический блок НАТО, а потому мнение всемирной организации нередко попросту стали игнорировать, как было, например, при бомбардировке Югославии силами альянса в 1999 году в обход ООН. Институт же миротворчества в исполнении НАТО постепенно перерождался в средство достижения узких геополитических целей. Ослабление системы сдержек и противовесов, девальвация роли ООН, которая, будучи глобальным арбитром де-юре, переставала быть таковым де-факто, лишь подкрепили эту данность.
Следующей жертвой западной трактовки «миротворчества» оказался Ирак образца 2003 года, и снова в обход Совета Безопасности ООН. Тогда в обоснование силовой акции Белый дом привел три аргумента: наличие у Багдада оружия массового уничтожения и его отказ самовольно разоружиться; сотрудничество с международным терроризмом, в частности с бен Ладеном и пресловутой «Аль-Каидой»; расправа с курдскими повстанцами. Уже после окончания войны и тысяч жертв среди мирного населения выяснилось, что в Ираке не было даже намека на присутствие оружия массового уничтожения. Не нашли какого-либо подтверждения и связи иракцев с террористами.
Американский конгрессмен Джейн Хармэн укоряла: «Возможно, мы имеем дело с самой крупной за последнее время фальсификацией, допущенной спецслужбами страны». Что касается «расправы», нелишне заметить: всего за год оккупации число погибших иракцев в десятки раз превысило жертвы среди курдских сепаратистов за почти тридцатилетнее правление Саддама Хусейна. Повальная разруха, эпидемии, межэтнические и межконфессиональные дрязги – вот букет напастей, выпавший на долю иракского народа в результате «демократической интервенции».
Налицо ветшание прежних принципов мироустройства. Кардинальному пересмотру подвергается, казалось бы, незыблемая национально-государственная структура международных отношений. На наших глазах трансформируются такие общепринятые принципы, как уважение национального суверенитета, неприкосновенность территориальной целостности, отказ отдельных стран или группировок от произвольного применения силы. Взамен приходит диктатура сильного. Находятся и новые обоснования: «Отдельное государство, которое не способно контролировать терроризм на своей собственной территории, тем самым теряет обычные преимущества суверенитета, включая право быть оставленным в покое. Другие правительства, включая Соединенные Штаты, получают право вмешательства». Появились и такие термины, как превентивная дипломатия, преждевременная самооборона, управление конфликтами.
Говорят, дурной пример заразителен. Так и прецеденты с применением США и союзников односторонних силовых акций находят последователей со стороны других держав. Достаточно вспомнить август 2008 года, когда Россия фактически вторглась на территорию независимого государства–полноценного члена ООН – Грузии.
Между тем бросается в глаза другой тревожный момент. Вседозволенность отдельных держав при самоустранении ООН значительно ослабила политико-дипломатические рычаги миротворчества. Как часто для решения той или иной проблемы, НАТО сразу же, почти не раздумывая, хваталось за оружие. Хотя в свое время уже покойные Слободан Милошевич, Саддам Хусейн выказывали готовность к сотрудничеству как с США и НАТО, так и с различными комиссиями ООН. Пойди им навстречу – это было бы не только гуманнее, но и позволило бы избежать многотысячных человеческих жертв, уничтожения материальных и культурных ценностей, непоправимого ущерба природе и экологии, наконец, сэкономило бы огромные финансовые средства. Показательный пример: в начале 1990-х ряд политических деятелей предложили мировому сообществу положить на стол переговоров $5 млрд в качестве стимула смягчения позиций всех сторон югославского конфликта. Идея была решительно отвергнута. И что же получилось? Согласно официальным данным, только США потратили $22 млрд на урегулирование целой серии последующих кризисов на Балканах, а общие затраты на международное вмешательство лишь в одной Боснии достигли $80 млрд.
Серьезной проблемой миротворчества является и засилье «двойных стандартов», нежелание отличать жертву от агрессора. Это можно было наблюдать на примере той же Югославии, где лояльность Запада к албанцам резко контрастировала с ненавистью к Сербии, либо пристрастного отношения к участникам арабо-израильского конфликта. При этом мало кто потрудился провести грань между собственно терроризмом и национально-освободительным движением, сделать четкий водораздел между так называемой «преждевременной обороной» и фактами попрания национального суверенитета. Размытость международных норм дает обильную пищу для конфронтации. Неблаговидную, нередко подстрекательскую роль играют некоторые СМИ, которые, манипулируя общественным мнением, готовы выдать «черное» за «белое» и наоборот.
Наконец, пожалуй, самым вопиющим проявлением миротворчества вне контроля ООН является насилие со стороны самих носителей демократии, как это было, в частности, с фактами издевательства солдат США в тюрьме «Абу-Грейб» в Ираке, на острове Гуантанамо, в тайных тюрьмах, раскиданных даже по территории Европейского союза. Представляется, корни садистского поведения произрастают из девальвации моральных устоев и цивилизационного кризиса. Это не столько проблема армии, сколько проблема обществ, которые живут под лозунгом «мы всегда правы». А приверженность плюрализму, уважению альтернативного мнения остается фикцией. Показательно, как еще в 2003 году, накануне выборов в оккупированном Ираке, министр обороны США Дональд Рамсфельд категорично заявил: «Мы не позволим установить здесь какое-либо исламское правительство, даже если оно будет пользоваться поддержкой большинства жителей этой страны».
Таким образом, в настоящее время понятие миротворчества в его классическом значении постепенно вытесняется на обочину международного права. Все отчетливее в миротворческих процессах вырисовывается тенденция использовать открытое силовое принуждение, делить мир на зоны ответственности, опираясь на «верные» и дискредитируя «неверные» режимы. Право силы начинает все больше проявлять себя в обеспечении международной безопасности. Тем самым происходит подрыв исключительно важной функции мирового сообщества в лице организаций по обеспечению мира в зонах конфликтов, а роль ООН в этих усилиях катится к нулю.

 В 2003 году, накануне выборов в оккупированном Ираке, министр обороны США Дональд Рамсфельд категорично заявил: «Мы не позволим установить здесь какое-либо исламское правительство, даже если оно будет пользоваться поддержкой большинства жителей этой страны».

Налицо ветшание прежних принципов мироустройства. Кардинальному пересмотру подвергается, казалось бы, незыблемая национально-государственная структура международных отношений. На наших глазах трансформируются такие общепринятые принципы, как уважение национального суверенитета, неприкосновенность территориальной целостности, отказ отдельных стран или группировок от произвольного применения силы. Взамен приходит диктатура сильного.