, 
О генезисе глобального кризиса
Берлин Иришев
Глобализационные процессы начала XXI века перевернули представление о классическом капитализме неолиберального типа, приоритетным элементом которого оказалась финансово-банковская сфера. В то же время нынешний кризис показал, что, несмотря на различия в моделях капитализма, банковский сектор остается сердцевиной реактора, который придает динамизм экономическим процессам. Особенность кризиса состоит в том, что он зародился в банковской системе, вызвал ее разрушительные потрясения и остается в центре стратегии посткризисной политики.
Как правило, экономические кризисы периодически повторяются и носят характер циклических. Для объяснения закономерностей такого кризиса в разное время получили развитие теории малых, средних и больших циклов. Однако нынешний кризис, который войдет в анналы экономической истории как банковский, был спровоцирован действиями самих банкиров. Subprimes, который часто называется причиной кризиса, на самом же деле является следствием и формой его проявления. Именно поэтому вопрос о генезисе кризиса, когда, как и где он зародился, остается актуальным, и знание его облегчает посткризисные действия по регулированию рыночных процессов. Он также позволяет оценить «роль и место» локальной экономики в ослаблении кризисных процессов.
К началу XXI века США, как крупнейший потребитель мировых сбережений и накоплений, получили статус хронического нетто-дебитора. Надо было «изобрести» такую схему и «инновационный» пакет банковских продуктов, которые, не имея реальной стоимости, но обладая определенными параметрами и способностями магнита, могли бы «затянуть» эти сбережения в США без реальных затрат или обязательств. Кроме того, чтобы стать мировыми лидерами в новом веке, банкиры США нуждались «в защите от зарегулированности» рынка. Этому мешали жесткие правила регулирования финансового рынка, предусмотренные законом Glass-Steagall, известным как банковский акт1.
Упомянутый закон, принятый в 1933 году в США сразу после Великой депрессии, вводил четкое разграничение между коммерческими и инвестиционными банками по видам их деятельности. Каждый тип банков отвечал за свой сектор на банковском рынке и ограничивал риск своих клиентов.
Осенью 1999 года по инициативе министра финансов США L. Summers указанные нормативные ограничения неожиданно отменяются2.
12 ноября 1999 года парламентом США принимается закон о модернизации финансовых услуг (Financial Services and Markets Act, FSMA), названный законодательной базой финансовой системы в XXI веке. В этот же период принимается другой закон о модернизации товарных фьючерсов, которым правительственное регулирующее агентство CFTC (Commodity Futures Trading Corporation) изолируется от надзора над торговлей финансово-банковскими производными – «оружием массового финансового уничтожения».
Начиная с этой даты ящик Пандоры открывается настежь, узаконивая инсайд и внеправовые финансовые манипуляции. О чем же идет речь? Согласно новым правилам коммерческие и инвестиционные банки, институциональные инвесторы, пенсионные и хеджевые фонды, брокерские фирмы и страховые компании могли свободно вкладывать средства в другой бизнес, также полностью интегрировать свои финансовые операции, используя новые виды банковских продуктов. Теперь любой участник рынка, любой тип банка мог предложить абсолютно любой финансовый продукт, в особенности на лондонской бирже City и на Wall Street, который приносит устойчивые доходы.
Участники рынков начинают выстраивать сложную парадигму задолженности, риски которой больше никто не был способен контролировать. Происходит cильный рост ликвидности на рынках, вызванный политикой кредитной экспансии и дешевых денег по заниженным процентным ставкам. Расцвет спекуляции ведет к образованию огромного пузыря задолженности.
Рассматривая причины кризиса, здесь следует также обратить внимание на социальный феномен эпохи глобализации, который также оказался трамплином для кризиса задолженности: это поляризация в обществе и рост неравенства по доходам среди различных слоев населения. Этот феномен имел место повсюду, включая развитые страны. В США с 1970 года рост заработка 20% самой бедной части населения сильно замедлился. За последние десять лет этот рост был практически в застое (+0,2% в среднем в год), в то время как доход 20% самых богатых людей увеличился в 4 раза3.
Чрезмерная кредитная задолженность американцев является результатом этого неравенства. Население с низкими доходами не изменило свои потребительские привычки, продолжая утяжелять банковскую задолженность за счет дешевых кредитов. С приходом Президента G. Bush базовая ставка FRS опустилась с 6,5% в мае 2000 года до 1% к июню 2003 года, и был открыт широкий доступ к дешевым ипотечным кредитам, которые получили название Subprimes.
К дешевым кредитам обращались не только малоимущие, но и спекулянты, которые рассчитывали заработать на продаже квартир. Задолженность американских и европейских банков за последние десять лет практически увеличилась вдвое: если в 1998 году доля задолженности банков Европы к объему ВВП составляла 64%, то к 2008 году она возросла до 114%. Аналогичные показатели за этот же период по США составили 63 и 116%.
Таким образом, явное перекредитование экономики привело к тому, что банковская задолженность достигла угрожающих размеров и превзошла объем национального ВВП. За указанный период резко возросла задолженность перед банками населения США и Великобритании. Если в 1998 году этот показатель в США составлял 97,1% к объему свободных семейных доходов, то к 2008 году он достиг отметки в 141,2%. В Великобритании этот показатель за указанный период составил соответственно 104,8% в 1998 году и 176,9% в 2008 году. Таким образом, за указанный период проявилась аномальная ситуация, когда произошел опасный отрыв банковского кредитования от темпов роста ВВП.
Интенсивное кредитование оказалось возможным благодаря обращению долговых обязательств в ценные бумаги. Таким образом, банки распространили «болезнь» внутри финансовой системы. В дополнение к известным «swaps», «investment trusts», «leverage» появляются усложненные продукты в форме производных ценных бумаг – деривативов4.
Финансово-банковские институты США начинают строить «трехэтажную пирамиду». Эти три «этажа» представляют собой ценные бумаги, названные активами ABS (Asset Backed Securities), обязательства, обеспеченные долговыми обязательствами CDO (Collateralized Debt Obligations) и SIV (Special Investment Vehicles). Параллельно создается система покрытия рисков в форме другого типа ценных бумаг: свопы на дефолт по кредиту СDS (Credit Default Swaps). Все эти продукты могут перепродаваться пакетами или частями на финансовых рынках по определенной стоимости и начинают приобретать собственный курс. Первый этаж «пирамиды» ценных бумаг состоит из Asset Backed Securities, из которых формируются различные пакеты. В 2007 году сумма всех ABS достигает $10 трлн, при совокупном объеме мирового ВВП $50 трлн.
Инвестиционные банки покупают ценные бумаги ABS и составляют из них новые пакеты (subprime, акции, облигации и т.д.), которые складываются в новую «упаковку»: CDO, являющиеся уже результатом внутренней кухни. Все начинают продавать в массовом порядке все более изощренные CDO, которые также начинают распространяться по рынкам, особенно на Wall Street и City и в меньшей мере – на биржах старой Европы. Количество и состав CDO таковы, что их рыночная cтоимость достигает феноменального уровня. Изобилие ликвидных средств, разрешенное действиями центральных банков, способствовало запуску эффекта рычага, то есть развития спекуляционной деятельности, когда прибыль, получаемая от кредитной деятельности банков, была ниже прибыли с различных активов в форме ценных бумаг (акции, облигации и т.д.). Отныне эти трейдеры, которые занимались упаковками деривативов, приносят прибыль банкам, а не обычная классическая деятельность банков.
Рейтинговые агентства за определенное вознаграждение клиентов начинают раздавать свои рейтинги, присваивая CDO нередко самый высокий рейтинг «трипл А», хотя некоторые из пакетов уже содержат «безнадежные и токсичные» долги. Только за один 2007 год было эмитировано CDO на сумму $400 млрд, и никто уже не интересовался, где заложен риск, кто и что содержит эти активы, никого не интересовало, кто и зачем их эмитирует.
В действие вступает третий этаж пирамиды: оборот CDO приносит много денег. Однако они становятся слишком заметны, ABS и CDO являются простыми финансовыми инструментами. Банки начинают создавать «средства передвижения» инвестиций – SIV, в которые они вкладывают большое количество CDO разного вида, SIV отражается на внебалансовом счете, что очень удобно: никаких годовых отчетов, никаких коэффициентов Cooke5. Они вне контроля FED и Комиссии по торговле ценными бумагами (Securities and Exchange Commission, SEC), их можно держать на офшорных счетах. Они рефинансируются и имеют исключительный доход. Никогда любовь к деньгам не доходила до таких крайностей, когда она становилась просто безудержной.
К игре подключаются крупные европейские банки, американские филиалы которых также начинают скупать ценные бумаги. Электронные транзакции ускоряют скорость движения капиталов. Банки эмитируют еще больше деривативов, чтобы ответить на спрос потребителей. Одним из главных действующих лиц этого рынка становится Lehman Brothers, неожиданный крах которого 15 сентября 2008 года провоцирует мировой финансовый кризис на более высоком уровне: открыто провоцируется новый этап банковского коллапса в глобальном масштабе.
Стоимость CDS подскакивает. Цены на CDO как гарантии риска обрушиваются. Барьеры между инвестиционными банками и страховыми компаниями разрушены, как и Берлинская стена: все могут эмитировать CDS. Во время банкротства AIG (страховая компания номер один в мире) владела CDS на сумму не менее $400 млрд.
Финансовая сфера больше не имеет отношения к реальной экономике и полностью отрывается от нее. По оценкам Банка международных расчетов, к 2002 году количество CDS возросло до $2 трлн. Затем эта цифра подскакивает до $18 трлн в 2005 году, до $35 трлн в 2006-м и до $63 трлн – к 2007 году. Это уже эквивалент 125% объема мирового ВВП.
По некоторым оценкам, объем совокупных финансовых транзакций (на валютных рынках, на биржах, при операциях с коммерческими ценными бумагами и т.д.), которые составляли $21 трлн в 1990 году, что представляло эквивалент 100% мирового ВВП, к 2003 году достиг $125 трлн (350% ВВП), а к 2008 году объем подскочил до астрономических размеров – $350 трлн, что представляло уже 600% стоимости реальной экономики6. Благодаря этим деривативам финансовая система США выкачала огромный объем средств из накоплений новых развивающихся стран, которые не могли создать адекватные социальные и финансовые институты. Страны-«сверхпроизводители» с огромным валютным резервом оказались мотором экономического роста США – страны-«сверхпотребителя».
В сентябре 2008 года карточный домик разрушается, а за ним катится вниз и вся реальная экономика. Независимость экономики, равно как и ее способность к саморегулированию, оказалась полной иллюзией. Образно выражаясь, пирамида мировой экономики перевернулась и встала с ног на голову7. Эту ситуацию более рельефно характеризуют приведенные ниже конусы.
Между тем еще К. Маркс, подвергая критике суть и предназначение фиктивного капитала, который представляет собой совокупность стоимости ценных бумаг, открыто предупреждал об опасности его отрыва от реального капитала8. Таким образом, еще 150 лет тому назад он сумел предсказать возможность нынешнего кризиса. Он, конечно, не присутствовал при подъеме финансового капитализма, но предвидел кризис бума фиктивного капитала. Здесь трудно не согласиться с J. Attali, который считает, что «мир сейчас переживает первый крупный планетарный марксистский кризис»8.
Отмена акта Glass-Steagall в 1999 году стала «триумфом» неолиберализма и одновременно запуском адской машины, началом конца, экономические и социальные последствия которого сегодня подсчитывают в триллионах долларов и евро ровно через 10 лет – в 2009 году. Расшатанная размахом кризиса, к началу 2009 года «постбушевская» Америка пришла с полностью нарушенным равновесием макроэкономики. Дефицит государственного бюджета к середине 2009 года возрос до рекордного уровня в $1,75 трлн, или 13,6% к ВВП против 3,2% в 2007–2008 годах. До рекордного уровня в 9% активного населения возрос уровень безработицы. Таким образом, гигантская Америка практически докатилась до такой ситуации, в какой оказалась экономика СССР накануне его развала в 1991 году.
Имеются различные оценки последствий кризиса. По оптимистичным оценкам IMF, опубликованным в апреле 2009 года, мировой кризис обошелся планете в $4 трлн 54 млрд9. Эта совокупная сумма представляет собой сумму всех потерь за 2007–2010 годы, к которой прибавлена стоимость депрессии (обесценения) активов банков и финансовых институтов. В географическом разрезе 2,7 трлн приходятся на долю США и $149 млрд – на Японию. Потери европейского континента составили сумму в 1,19 трлн, из которых доля еврозоны также оказалась значительной: $154 млрд в 2008 году и $750 млрд в 2009 году.
В секториальном разрезе преобладающая часть потерь (61,0%) приходится на долю банков – $2,4 трлн 310 млрд на долю страховых компаний10.
Если в классических случаях кризиса государство делало ставку на финансовые возможности банковской системы, то в данном случае судьба крупных банков и в целом банковской системы зависела от согласованных действий государства и центрального банка, который является банком последней инстанции. Именно активные интервенции двух органов в сочетании разных финансовых методов привели к выходу банков из кризиса ликвидности.
Однако все эти действия имели характер финансово-денежных вливаний в банки, которые привели к возникновению напряжения в дефиците государственного бюджета и в резервах центральных банков. Намного похудели стратегические фонды, которые создавались для будущих поколений. Возник риск банкротства центральных банков и самого государства: государственный долг последнего в отдельных странах подскочил до уровня всего объема ВВП страны.
Казахстанские банки стали жертвами кризиса ликвидности западных банков. На этой «игле» сидели практически все отечественные банки, основная функция которых сводилась к перепродаже ресурсов населению и частному бизнесу по невероятно высоким спекулятивным ставкам. Эти ставки никак не коррелировали ни с уровнем доходов населения, ни с уровнем рентабельности предприятий. Таким образом, в недрах отечественной экономики, без какой-либо связи с Subprimes, происходила концентрация «собственных» кризисных факторов, взрыв которых был только ускорен мировым кризисом.
Возможные последствия происходящего кризиса позволяют сделать ряд бесспорных выводов, помогающих извлечь некоторые уроки из этого кризиса. На нынешнем этапе трудно согласиться с оптимизмом некоторых руководителей, которые считают, что кризис завершен и пора его забыть. Существует масса вопросов, которые ждут своего ответа (см. колонку редактора). Но сегодня главным для Казахстана встает вопрос о моделях развития экономики. Он особенно актуален с учетом новых обстоятельств, возникших у наших приграничных соседей – главных политико-экономических партнеров, игнорирование которых может привести к неизбежным ошибкам стратегического характера.
Дело в том, что развитие кризиса на протяжении только одного года привело к совершенно противоположным изменениям в Китае и в России. Если наш сосед с востока за этот период еще больше укрепился, совершенно обратная ситуация происходила у соседа с севера. Выражаясь фигурально, Китай переместился с Востока в центр планеты и оказался второй в мире крупнейшей державой после США, вытеснив с этого пьедестала Японию. Темпы роста ВВП Китая за 2008 год составили 8% при минусовых значениях этого показателя почти во всех странах мира. Если в 2000 году Китай представлял только 12,3% экономики США, то к концу 2008 года эта доля подскочила более чем в два раза и составила 30,8%. Китай является крупнейшим в мире держателем золотовалютных резервов, которые превысили $2 трлн, и оторвался от преследователя – Японии – почти на триллион долларов. Он является самым крупным держателем казначейских бонов США: $802 млрд. Если долгое время список первой десятки крупнейших в мире банков возглавляли американские, то сейчас это лидерство они уступили трем банкам коммунистического Китая. Таким образом, один из тезисов Мао Цзэдуна о том, что «ветер с Востока довлеет над ветром с Запада», оказался пророческим…
Ожидается, что к 2025 году Китай переместится на первое место и окажется мировым лидером. При этом за кризисный период он продолжал серию неожиданных приобретений и скупок в странах Африки, Латинской Америки и Юго-Восточной Азии. Не избежал такой участи и Казахстан, уступая соседу новый кусок нефтяного пирога и оказавшись одновременно задолжником в размере $10 млрд. Наша «многовекторная» политика все больше становится «прокитайской». Сейчас «китайское чудо» вдохновляет философов и экономистов к признанию «третьего», особого китайского пути развития в экономике: между разнузданным капитализмом и жестким социализмом. Вопрос: может ли этот путь оказаться полезным для нас и должны ли мы продолжать такое ускоренное сближение с великой страной, зажатой ограниченной территорией?
Совершенно противоположная ситуация развивалась в России. Кризис, о невозможности которого все время твердили «большевики» России, выявил хрупкость экономической структуры, ориентированной на сырьевой экспорт и вертикальное управление. Падение темпов роста экономики за первую половину 2009 года до 11% и скачок дефицита бюджета до 10% не оставляют ей шанса удержаться в группе динамичных стран БРИК. Символ российского возрождения – рубль только за 3 месяца 2008 года потерял 36% своей стоимости против доллара США, который продолжал свое падение в 2009 году. Резко сократились золотовалютные резервы. Налицо полнейший кризис российской модели авторитарного капитализма. При этом парадокс противоположности ситуации состоит в том, что Китай является крупнейшим в мире потребителем сырьевых ресурсов, тогда как Россия, напротив, – крупнейшим их экспортером. За последний год он оказался самым крупным производителем нефти в мире!
К кому из соседей мы можем больше тяготеть? В этой ситуации нам предстоит решение непростой задачи: спрогнозировать наше хрупкое будущее и выбрать ту модель развития экономики, которая гарантирует нам сохранность баланса интересов, включая стратегические, связанные с территориальной целостностью. И эта искомая модель автору статьи представляется европейской, которая стоит на двух ногах: либерализме и социализме европейского типа, баланс которых гарантирует стабильность государственного развития. Эта модель развития заслуживает очень серьезного внимания и изучения. Она также может ответить на часто дискутируемый вопрос: на какую валюту нам ориентироваться в ближайшей перспективе? (Примечание редакции: некоторые аспекты поставленных здесь вопросов автором рассматриваются в его книге «Евросоюз: опыт интеграционной модели».)
Деструктивный характер нынешнего кризиса содержит в себе множество рисков, переплетение которых создает новые задачи, решение которых не представляется простым. Только правильно извлеченные уроки из кризиса и продуманные действия правительства могут минимизировать эти риски.
1Закон Glass-Steagall (закон о банковских холдингах) – первый свод норм о банковской деятельности, который в течение 60 лет определял развитие американского финансового рынка. Согласно закону возможности коммерческих банков вести инвестиционную деятельность были ограничены.
Lawrence Summers (род. в 1954 г.) – министр финансов США (1999–2001). В настоящее время
L. Summers по рекомендации бывшего Президента США B. Clinton занял позицию директора Национального экономического совета США в правительстве Президента
B. Obama.
3Les origines de la crise p. AE n 38 avril 2009.
4Swaps – свопы, investment trusts – инвестиционные трастовые фонды, leverage – кредитный рычаг.
5Коэффициент Cooke (Кука, Базельский комитет) – коэффициент платежеспособности кредитных учреждений и коммерческих банков.
6J. Gravereau Crises financières, 2009.
7L’Expansion. Histoire du capitalisme financier 04. 2009, p. 10.
<Image=1254912109>
8J. Attali. La crise, et après? Librairie Arthème Fayard, 2008.
9На 2 февраля 2009 года суммарные потери оценивались в 817 млрд евро.
10IMF 21.04.09.
