, 
Мырзатай Жолдасбеков:
– Мырзатай Жолдасбекович, говорят, вы знали Нурсултана Назарбаева еще в школе. Каким вы его запомнили?
– Я услышал эту фамилию от своих однокурсниц во время прохождения практики, будучи студентом филфака КазГУ. Девочки, которые вели казахскую литературу, со слезами на глазах жаловались мне: «Там есть какой-то Назарбаев. Он доводит нас своими вопросами. Нет книг, которых он не читал!» У этого парня уже тогда горели глаза. Было видно – от него будет толк. Я тогда в качестве общественной нагрузки вел работу завуча и был свидетелем того, как он великолепно пел и играл на домбре. Но по-настоящему мы познакомились гораздо позже, в конце 1976 года, когда я стал ректором Талды-Курганского пединститута, а он – секретарем парткома Карметкомбината.
– Что общего могло быть между ректором и парторгом?
– Вы не учитываете, что в Советском Союзе руководитель вуза входил в высшую номенклатуру. Государство понимало, что ректор – фигура политическая. К сожалению, сегодня это понимание утрачено. А напрасно.
Я работал деканом филологического факультета КазГУ, когда Аскар Димашевич Кунаев и Умирбек Асланович Жолдасбеков выдвинули меня на позицию ректора Талды-Курганского пединститута. Тогда самой первой инстанцией согласования был отдел науки и учебных заведений ЦК Компартии Казахстана. Собеседование длилось несколько часов. Потом из трех кандидатур отделом ЦК и Первым секретарем обкома партии была одобрена моя кандидатура. А вот Имашев Саттар, секретарь ЦК по идеологии, сказал: «Для Казахстана хватит одного Жолдасбекова». Но решающим оказалось слово Динмухамеда Ахметовича Кунаева. Вот так относились к кадровому вопросу, к назначению ректора заштатного по сегодняшним меркам вуза. Но встреча с Кунаевым заслуживает отдельного разговора.
Я очень волновался. Он вышел навстречу. Руки шелковые, мягкие, успокаивающие. Мы поговорили о казахской литературе и тюркологии, о Талды-Курганской области, которую, как оказалось, он достаточно детально знал.
Когда он почувствовал, что я слегка успокоился, дал мне несколько советов, которые помогают мне по сей день. Я был субтильный, и, видимо, поэтому он прежде всего посоветовал мне: «Позаботься о том, чтобы кабинет был длинный. Посетитель, идя к твоему столу, должен осознать твою значимость; кабинет должен быть скромным. Меньше обещай – больше делай. Личных подарков не принимай. Ректор должен быть разборчивым в том, кому ходить в гости». Как будто с отцом поговорил…
– Таким образом, Кунаев был последней инстанцией при вашем назначении?
– Нет. Все только начиналось. Вскоре я поехал со всеми ректорами на всесоюзное совещание ректоров СССР – коллегию Минвуза. Только на коллегии Министерства высшего и среднего специального образования СССР моя кандидатура была утверждена окончательно. Я проработал там 11 лет. Сейчас для многих это ничего не значит, но наш вуз неоднократно награждался переходящими знаменами Министерства просвещения СССР, Совета Министров СССР и т.д. Я упоминаю об этом лишь для того, чтобы еще раз подчеркнуть, какое значение тогда придавалось образованию. Сегодня мы этим похвастать не можем.
– Да, но в этом была и оборотная сторона – партия ставила жесткие ограничения на всё, что выходило за рамки номенклатурной идеологии…
– Вы правы. И наиболее убедительно это продемонстрировали декабрьские события 1986 года. Я был под капельницей, когда мне сообщили о том, что студенты вышли на улицу. Я остановил их.
Я думал, вернулся 37-й год. Восемь дней ночевал в институте. Все деканы были исключены из партии, отчислены хорошие студенты, мне объявили строгий выговор. Была такая замечательная женщина – Манасбаева. Семьи у нее не было, и она всю зарплату отдавала студентам. Отекала, ходила в тапках… И ее исключили из рядов партии.
– Как же вас после этого назначили министром просвещения?
– Думаю, как раз декабрьские события подтолкнули к решению о смене министра. Секретарем по идеологии был Камалиденов. Колбин дал ему команду проверять и изучать мое окружение. Он очень неохотно шел на мою кандидатуру. В ноябре 1987 года был досрочно снят мой строгий выговор, и меня вызвали в Алма-Ату, на собеседование сначала к Колбину, а потом – к Назарбаеву. Но наша первая встреча с Назарбаевым состоялась задолго до этого.
Когда я получил должность ректора, Копбаев Сейдильда, в то время заведующий облоно, пригласил меня домой и сказал, что там меня ждет его одноклассник Назарбаев. Он в то время был секретарем парткома Темиртауского комбината. Я уже был наслышан о нем. Уже тогда началось его продвижение. Он тоже читал мои статьи. Поужинали, пошли прогуляться, шел снег... Мы очень много говорили. Наверное, тогда и начался наш многолетний диалог. Я очень дорожу этой встречей. Позже, когда его утвердили вторым секретарем Карагандинского обкома партии, мы с женой взяли отпуск и поехали поздравить его в Караганду. Он встретил меня у трапа самолета – мало кто из ректоров периферийных вузов удостаивался такой чести.
– Вы можете сопоставить Кунаева и Назарбаева?
– Кунаев – человек другого склада, скорее ученый, чем политик, спокойный, очень интеллигентный. Глыба. Я видел его уже сложившимся влиятельным человеком. А Назарбаев исключительно другой – хваткий, энергичный, быстро делает выводы. Не зря Буш-старший назвал его одним из самых сильных молодых политиков. Он твердый руководитель. И в то же время общительный, веселый, легко принимает людей. Я не раз убеждался, что у него есть дар предвидения. Он – продукт своего времени.
– Вы достаточно тесно работали с ним в течение нескольких лет. У вас были разногласия?
– Были. И очень хорошо, что он меня не послушался. Я был заведующим Идеологическим отделом ЦК Компартии Казахстана. В стране, опьяневшей от свободы, бурлили общественные движения. Я настаивал на том, что вседозволенность может привести к хаосу, предлагал монополизировать сферу идеологии. А он отвечал мне: «Пойми, это диктует время. История казахов долгие годы была растоптана, язык – завязан, народ имеет право выговориться».
Вопреки моим доводам, он предложил собрать все общественные движения. «Нельзя откладывать», – говорил он. Риск был большой. Аудитория не скрывала своей враждебности. Выступали три часа. Одни предлагали немедленно выселить всех русских, другие – присоединиться к России. Назарбаев тщательно все записывал. А потом взял слово: «Вы правы. Каждый по-своему. Знаю – наболело. И у меня болит. Но поймите и другое – мир тесен. Абсолютной независимости не бывает...» Он ответил на все вопросы. Зал аплодировал.
Когда все закончилось, мы зашли к нему в кабинет. Нурсултан Абишевич был совершенно опустошен. «Придет время, и все вопросы снимутся... Кто знает, может быть, со временем все будет так, как они хотят, – все разъедутся. – И с горечью добавил: – Но у меня большие опасения, что и это казахам не понравится, и тогда мы начнем делиться на жузы...»
Я много писал о казахах. Но эти слова я забыть не могу.
– Неужели за все эти годы у вас нет ни одной обиды на президента?
– Буду честен. Однажды он в субботу, поздней ночью, пригласил меня к себе в кабинет. На часах было 12:55. Он снял меня с должности вице-премьера. Неужели нельзя было подождать хотя бы до понедельника? Я уехал в Иран послом. Думаю, постаралось окружение. Однажды он в сердцах сказал: «У меня нет южан в окружении, кроме Жолдасбекова». Эта фраза многое мне объяснила.
Но в целом я не всегда понимаю его кадровые решения. Но ему виднее. Казахстан достался ему в самое трудное время. Удержать и поднять страну не всякому под силу. Он рос вместе со страной.
– Недавно посмотрела фильм о Чингисхане. Ему понадобилось 30 лет, чтобы объединить Степь, и всего 12, чтобы покорить три четверти Евразии.
– Да, это так. До Чингисхана не было монголов, он их сумел объединить. Это были племена тюркского происхождения. Сегодня важнейшая задача внутренней политики – объединить самих казахов.
– Почему же, в таком случае, идеология у нас находится на периферии общественного интереса?
– Я согласен, что страна живет без идеологии. В нашей Конституции не было такого пункта. Плохо? Да. Но у всего есть своя логика. В начале 90-х, когда она создавалась, первоочередной задачей было накормить народ. Это был осознанный выбор после политических потрясений. Тургут Озал, первый президент, который совершил официальный визит в Казахстан, отечески относился к Нурсултану Абишевичу. Он дал ему первые бесценные советы государственника. «Нурсултан, – обратился он к нему по имени, – мы эту школу прошли. В первую очередь нужно строить гостиницы и наладить связь. Второе – отдать сферу обслуживания в частные руки. Третье – стратегические объекты в частные руки не отдавай…»
Вы не переживайте – с Назарбаевым все будет хорошо. Поверьте, критиковать будут каждого, этой участи никто не избежал. Нам надо быть разборчивыми. Все мы не ангелы. Но академик Кабдолов говорил: «Нет альтернативы Назарбаеву». Я могу повторить то же самое и сейчас.
Все хотят быть президентами, но не все хотят работать на страну. Никто не ангел. Но главное – быть благодарным любому, а уж тем более Назарбаеву. С судьбой страны шутить нельзя. Он сделал многое, осуществил даже невозможное. Чего стоит только делимитация границ. Знаете ли вы, сколько усилий и компромиссов за этим стоит? А какая история стоит за этим решением? Наши границы берут свое начало еще со времен дружбы Тюркского каганата и Таньской империи. А в наши дни этот процесс завершили два выдающихся человека. Цзян Цзэмин, с поразительной теплотой относившийся к нашему президенту, однажды посоветовал ему: «Кто знает, кто станет моим преемником? Нужно завершить процесс делимитации, пока я на посту...»
– Как вы думаете, когда сформировался тот «византийский двор», который мы сейчас наблюдаем в Ак Орде?
– От ответа воздержусь.
– Одни говорят, что кастовость у казахов в крови, а другие считают, что мы до сих пор живем по законам степной демократии. Как вы думаете, кто прав? Где золотая середина?
– Мы сегодня живем по законам истинной демократии, по которым живет цивилизованный мир.
– У вас была возможность сохранить хотя бы в какой-то степени преемственность в отношении государства к образованию. Что вам помешало реализовать этот шанс?
– Дефицит времени.
– Вам не кажется, что мы вновь стоим перед выбором модели развития? Как вы думаете, что было сделано верно, а какие ошибки стоило бы учесть в будущем?
– У нас есть правильная стратегия развития, по ней мы идем в будущее. Государство молодое, соответственно, и ошибок было немало. Это уже другой вопрос.
