Кадыр Байкенов:

– Судя по вашей биографии, после 18 лет бессменной работы на АЗТМ ваша профессиональная карьера почти каждые два-три года круто менялась. При этом очевидно, что на позициях, которые вы занимали, за два года успеть что-то сделать практически невозможно. Ваша карьера развивалась в перестроечные советские годы и годы независимости страны. Какие факторы оказали влияние на ваше движение вверх и вниз по служебной лестнице: развал Союза, ваша «негибкость» или то, что вы не вписывались «в тенденцию»?
– Правильнее будет сказать – менялась не профессиональная карьера, а должностная. После 18-летней работы на АЗТМ в 1985 году я был избран секретарем Алма-Атинского обкома Компартии Казахстана по промышленности, через два года был назначен заместителем Председателя Совета Министров Казахской ССР, курировал промышленность республики. Спустя еще два года я был избран первым секретарем Алматинского горкома Компартии Казахстана, еще через два года назначен заместителем премьер-министра и в 1993 году – министром энергетики и топливных ресурсов.
Действительно, каждые два года я назначался на новую должность. Так как я попал в «номенклатуру», то работал там, где считало нужным руководство страны, но все назначения были связаны с работой в промышленности.
Действительно, для того, чтобы разобраться в работе, которую тебе доверили осуществлять, особенно на республиканском уровне, нужно время. Я его находил, работая по 14–15 часов в сутки. Конечно, все тонкости в многоотраслевой промышленности познать невозможно, поэтому в управленческой деятельности я  опирался прежде всего на профессионализм работников всех уровней, с которыми мне пришлось работать.
Специфика работы в государственных органах состоит в том, что, находясь на той или иной должности, ты должен прежде всего реализовывать ту программу, которую принимает коллегиальный орган, в моем случае правительство. Поэтому, заступая на должность, надо быстрее разобраться в этих программах и принимать активное участие в их реализации. Сколько тебе отведено времени находиться на должности министра или заместителя премьер-министра, один год или пять лет, никто не может тебе сказать. Поэтому очень важно выработать такую стратегию отрасли, чтобы пришедшие на твое место люди не смогли отвергнуть эту программу, а продолжили ее реализацию. Конечно, новый назначенец может поменять некоторые подходы к реализации программы, и в реальной практике это имело и имеет место. И не надо забывать, что не один человек реализует ту или иную программу, ею занимается команда профессионалов. Потому очень важно при смене первого лица не менять команду, чтобы не тормозить процесс.
Что касается моего перемещения «вверх–вниз», то его фактором была востребованность в кадрах в советский период перестройки, в период обретения независимости Казахстана и те факторы, которые вы отметили в своем вопросе.

– В Совмине вы курировали промышленность республики, включая и нефтегазовую отрасль, очевидно, именно это и сыграло решающую роль при вашем назначении на должность министра энергетики и топливных ресурсов? Какие задачи надо было решать в то время? Как повлиял развал Союза на неф-тяную отрасль?
– Когда в феврале 1992 года было образовано Министерство энергетики и топливных ресурсов,
Н.А. Назарбаев назначил меня заместителем премьер-министра–министром энергетики и топливных ресурсов, а в 1993 году я стал «чисто» министром. Ранее в структуре государственного управления не было целого ряда отраслевых министерств, поэтому надо было с нуля формировать структуру нового министерства.
До развала Советского Союза большинство наших промышленных предприятий были союзного подчинения, в том числе и нефтедобывающие предприятия. В начале 1991 года, когда со стороны Москвы практически прекратилось управление нашими предприятиями, которые были в составе союзных министерств, мы срочно стали формировать собственную структуру управления этими предприятиями. И мы провели такую работу, объединив предприятия единой отраслевой направленности в различные корпорации и концерны. Таким образом в 1991 году была создана корпорация «Казахстаннефтегаз», учредителями которой явились нефтегазовые предприятия, нефтеперерабатывающие заводы, предприятия трубопроводного транспорта. Работая в должности заместителя премьер-министра, я курировал и нефтяную отрасль. После распада Союза перед нами стояла задача не допустить падения объемов добычи нефти, обеспечить развитие нефтяной отрасли.
После распада Союза мы в нефтяной отрасли унаследовали три крупные проблемы. Первая – недостаточное обеспечение финансирования отрасли в целом, что привело в тот период к падению добычи нефти. Вторая – поиск путей обеспечения дальнейшей разработки месторождений Тенгиз и Карачаганак, для развития которых необходимы были большие инвестиции и применение особой технологии добычи и переработки, так как эти месторождения имеют высокое пластовое давление и высокое содержание сероводорода. Третья – отсутствие высококвалифицированных кадров для Тенгиза и Карачаганака, как для выполнения проектно-технологических работ, так и непосредственно для работы в качестве операторов.
Поэтому нашей основной задачей, помимо поддержания нефтедобывающих объединений, стало привлечение инвестиций в отрасль. Как вы знаете, в 1993 году был подписан «контракт века» с компанией «Шеврон» по месторождению Тенгиз, в 1992 году – протокол о намерениях по разработке месторождения Карачаганак с компаниями «Аджип» и «Бритиш Газ», в 1993 году – соглашение о создании консорциума по проведению геолого-разведочных работ на шельфе Каспийского моря, в 1992 году – соглашение о создании Каспийского трубопроводного консорциума (КТК).

– Инвестиции бывают разными. Как Россия сумела сохранить контроль над своими ресурсами, ведь она унаследовала те же проблемы, что и мы? Возможно, разница только в соотношении экономик?
– Во-первых, Россия в начале 90-х годов добывала около 400 млн тонн нефти в год, тогда как Казахстан – всего 22 млн тонн. Нефтедобывающие предприятия России обеспечивали финансирование своего развития за счет продажи нефти на экспорт. Для освоения новых месторождений они изыскивали собственные средства. Мы же едва закрывали финансовые прорехи нефтедобывающих предприятий, не говоря уже об освоении новых месторождений. Поэтому единственное, что могло дать толчок развитию нефтяной отрасли, – это привлечение иностранных инвестиций. Привлечение инвестиций осуществлялось в виде создания совместных предприятий с обычным налоговым режимом и подписанием с иностранным партнером контрактов по разделу продукции. Тенгиз и Карачаганак без иностранных инвесторов мы бы не смогли освоить. Другие крупные месторождения на суше, на мой взгляд, мы могли бы разрабатывать собственными силами. Процесс приватизации, начавшийся в 1995–1996 годах, привел к продаже нескольких крупных месторождений и далее, ввиду образовавшихся проблем с бюджетом страны, привел к продаже казахстанской доли в СП «Тенгизшевройл» и доли участия в консорциуме по разработке шельфа Каспийского моря.
Все это привело к тому, что в настоящее время нашей национальной компании «КазМунайГаз» от общего объема добываемой в стране нефти принадлежат порядка 26%, с учетом консолидированной добычи. Остальной объем нефти принадлежит иностранным компаниям, работающим в Казахстане. Сегодня мы наблюдаем положительную тенденцию, когда «КазМунайГаз» ведет последовательную работу по увеличению своего содержания в нефтегазовых проектах, и это заслуживает одобрения.

– С чем был связан ваш неожиданный переход в Комитет по оборонной промышленности?
– В 1994 году Министерство энергетики и топливных ресурсов было реорганизовано, и на его основе были созданы два министерства, а именно Министерство нефтяной и газовой промышленности и Министерство энергетики и угольной промышленности. Вопрос, почему меня не привлекли дальше к этой работе, хотя в то время мне было только 50 лет, следовало бы задать не мне. Если бы я ушел по собственному желанию, то я дал бы конкретный ответ на причину ухода, а в этом случае причина – это реорганизация министерства.
Спустя четыре месяца после реорганизации Минтопэнерго мне предложили возглавить Комитет по оборонной промышленности при Кабинете Министров. Назначение состоялось 7 октября 1994 года распоряжением президента страны. Ранее такого органа управления в структуре правительства не было, и этот комитет, в который вошли предприятия, расположенные на территории Казахстана, входившие в оборонный комплекс бывшего СССР, пришлось создавать с нуля.
После развала СССР эти предприятия были на разных полюсах своей деятельности, одни продолжали работать, другие были на стадии банкротства. Поэтому объединение их под эгидой комитета ставило своей задачей осуществить развитие предприятий путем реализации программы конверсии во всех его направлениях. Но и там мне пришлось недолго поработать, где-то около шести месяцев. Я не знаю истинной причины этого, в распоряжении президента было указано, что в связи с переходом на другую работу. Кадровые игры во властных структурах всегда существовали, очевидно, и я был вовлечен в эту игру с выбытием. Я никогда не держался за должность, поэтому принял эту отставку спокойно. Однако чувство не выполненной до конца работы всегда не покидало меня.

– Я понимаю, что вы сейчас не можете в полном объеме отвечать на эти вопросы, но, тем не менее, давайте попробуем. Какова была истинная причина реорганизации министерства и вашего ухода?
– Отвечая на первую часть вопроса, скажу, что реорганизация министерства была, на мой взгляд, связана с тем, что отдельные люди, находящиеся около президента, очень громко говорили о том, что Казахстан – это нефтяная держава, нужно усилить внимание к нефти и поэтому нужно отдельное Министерство нефти и газа. Это было аргументированно доложено президенту, и он согласился на реорганизацию Минтопэнерго. Впоследствии на Министерство нефтяной и газовой промышленности были возложены осуществление реструктуризации КТК, подготовка соглашений о разделе продукции по месторождениям Кашаган и Карачаганак, осуществление, совместно с Госкомитетом по имуществу, продажи месторождений углеводородного сырья, входящих в объединения «Каражанбас», «Мангистаумунайгаз», «Южнефтегаз», доли в СП «Тенгизшевройл» и других объектах. Эта работа действительно требовала постоянного внимания, но тем не менее, на мой взгляд, не было необходимости в осуществлении разделения Минтопэнерго. Это министерство объединило в себе различные отрасли, которые составляли энергетический комплекс страны, в который входили электроэнергетика, угольная, нефтегазовая промышленность с ее транспортной системой, урановая, нефтеперерабатывающая, и это позволяло комплексно развивать в целом энергетическую отрасль.
Позже, при проведении очередной реструктуризации органов государственного управления, Министерство нефтяной и газовой промышленности и Министерство энергетики и угольной промышленности снова были объединены в одно – Министерство энергетики и минеральных ресурсов, что, на мой взгляд, явилось правильным решением.
Отвечая на вторую часть вопроса, касающуюся причины моего ухода, официально – реструктуризация министерства, неофициально, как было озвучено в то время в прессе, – «недовольство «западных» партнеров руководителем (К. Байкенов), пытавшимся отстаивать государственные интересы Казахстана».

– Ваше отношение к тому периоду времени, когда в нашей стране началась массовая приватизация, в частности в нефтяной отрасли, электроэнергетике и машиностроении? Не кажется ли вам, что у правительства того времени было желание просто продавать предприятия и месторождения? Ведь это было гораздо проще, чем самостоятельно развивать их…
– В этот период времени, когда началась приватизация, я уже не работал в системе правительства, однако выскажу по этому поводу свое мнение.
Для удержания нашей экономики от дальнейшего падения и обеспечения дальнейшего роста в середине 90-х годов начался процесс приватизации государственной собственности. Это дало определенные положительные результаты. Экономика Казахстана до 1996 года в целом имела тенденцию к снижению темпов развития. Привлеченные инвестиции, которые были вложены в то или иное предприятие, позволили выправить положение в нашей экономике. Например, в нефтяной отрасли в начале 90-х годов мы имели снижение объемов добычи нефти с уровня 25 млн тонн в 1991 году до 21 млн тонн в 1993 году. Начиная с 1994 года в Казахстане начался рост добычи, в большей мере благодаря вложенным в месторождение Тенгиз инвестициям.
Вы знаете, что в 1994 году премьер-министром стал А. Кажегельдин. Его концепция основывалась на быстром восстановлении нашей экономики путем приватизации государственной собственности. Процесс приватизации уже активно шел в России, и мы последовали этому примеру. В принципе, направление приватизации объектов промышленности было правильное. Однако, как я отмечал ранее, были осуществлены крупные недоработки в заключенных контрактах на продажу объектов в части обязательств инвесторов по осуществлению инвестиций в развитие производства. В контрактах необходимо было более конкретно оговаривать определенные условия по сохранению профиля предприятия, осуществлению технического перевооружения, сохранению рабочих мест и т.п.
Приватизация, в частности в энергетическом комплексе, на мой взгляд, была проведена поспешно, с большими недоработками при заключении соответствующих контрактов на продажу. Часть объектов вообще нельзя было включать в перечень приватизируемых.
Если в нефтегазовом секторе, как наиболее привлекательном объекте, приватизация худо-бедно состоялась и позволила удержать отрасль от падения, то на большинстве объектов электроэнергетики, машиностроения, находящихся в частных руках, со времени приватизации не было осуществлено должного технического перевооружения.
В частности, большинство приватизированных предприятий машиностроения не развивались, хуже того, потеряли объемы производства, сократили в разы численность работников, растеряли инженерный потенциал. В результате неосуществления технического перевооружения сегодня наше машиностроение по своему техническому уровню отброшено от мирового лет на 40. Эта отрасль для своего развития во все годы требовала больших капитальных вложений – для осуществления постоянного технического перевооружения на основе использования новых технологий, для изготовления продукции, соответствующей мировым образцам. К сожалению, ни одно правительство, начиная с середины 90-х годов, не рассматривало эту отрасль как базовую отрасль нашей экономики.
В какой-то мере ошибки, допущенные при проведении приватизации, сегодня исправляются в неф-
тяной отрасли. Государство через национальную компанию «КазМунайГаз» начало усиливать свое присутствие в совместных предприятиях, приобретать доли в компаниях, которым принадлежал почти 100%-ный пакет акций. То же самое мы должны были делать и в отрасли электроэнергетики, в частности на объектах, вырабатывающих электрическую и тепловую энергию (позитивный пример – реорганизация АПК).

– Как вы оцениваете сделку по приобретению «Мангистаумунайгаза» национальной компанией «КазМунайГаз»? С одной стороны, государство наращивает свое присутствие – и в то же время оно уступает другим зарубежным компаниям часть казахстанских достаточно привлекательных нефтяных активов.
– Я уже давно не являюсь участником проводимых сделок в нефтяной отрасли, поэтому могу комментировать разного рода сделки, глядя со стороны.
Как известно, АО «Мангистаумунайгаз» официально принадлежало индонезийской компании «Сентрал Азия Петролеум». Эту компанию или принудили, или сами акционеры приняли решение продать свои активы. Согласно действующему законодательству право первого приобретения принадлежит национальной компании. Поэтому КМГ остановился на доле в 50% плюс две голосующие акции, остальная доля была выставлена для приобретения другими компаниями. На эту долю претендовало много компаний, однако выбор пал на китайскую, так как китайская сторона предложила Казахстану организовать финансовую поддержку в размере 10 млрд долларов, из которых половина средств будет предоставлена правительством Казахстана «КазМунайГазу».
КМГ сегодня испытывает недостаток денежных средств для осуществления крупных приобретений, и благодаря президенту страны Н.А. Назарбаеву, который достиг договоренности с Китаем о предоставлении такой финансовой поддержки, КМГ сможет сегодня осуществить приобретение этой доли в «Мангистаумунайгазе».
Сделка по приобретению «Мангистаумунайгаза» еще не завершена, но думаю, цена приобретения будет значительно превышать ту сумму, по которой государство продало его активы в середине 90-х годов. Рынок есть рынок, он и должен определять цену приобретения.
В «Мангистаумунайгазе» государство не имело доли участия, и благодаря приобретению оно будет иметь через КМГ 50%-ную долю в нем. Поэтому можно сказать, что государство, через национальную компанию «КазМунайГаз», наращивает свое присутствие в нефтяных объектах. Привлечение же иностранных инвесторов для проведения нефтяных операций в партнерстве с КМГ осуществляется для привлечения финансовых средств, так как собственных средств у КМГ недостаточно.

– Я недавно прочитала, что Евросоюз собирается подавать в суд на китайское правительство за то, что они монополизировали рынок добычи в мире. Китайцы правильно делают, они сорят деньгами, скупают активы. Они делают то, что мы могли бы делать в лучшие времена.
– Китаю до осуществления мировой монополизации добычи нефти еще далеко, хотя они активно присутствуют почти на всех континентах мира. При наличии денег и государственной поддержки и в условиях нехватки энергоресурсов, я считаю, они выбрали стратегически правильное направление. Китайская политика в области нефти реализуется и в Казахстане. Китайские компании уже добывают у нас нефть в объеме около 15 млн тонн в год. Поэтому нам есть чему поучиться у нашего восточного соседа в области проведения государственной политики в экономике.

– Скажите, пожалуйста, как вы думаете, в экономике где государство должно присутствовать, а где должно остановиться?
– Государство должно присутствовать во всех сферах экономики, конечно, не прямым участием, а созданием условий для их развития, через принятие соответствующих законодательных и нормативных актов, разработку реальных программ развития отраслей с соответствующей проработкой механизмов их реализации, создание соответствующих финансовых институтов, обеспечивающих финансовую поддержку, развитие отраслевой науки и проектно-технологических институтов.
Где государство должно остановиться? Оно должно не останавливаться, а должно совместно развиваться. К сожалению, как имеет место на практике, то или иное министерство, разработав программу развития своей отрасли, вскоре забывает о ней, то ли по причине частой сменяемости руководителей министерств, то ли из-за отсутствия механизмов реализации. К сожалению, изложенная на бумаге та или иная отраслевая программа не имеет своего продолжения на практике. Можно привести массу разработанных государственными органами программ развития, которые остались только на бумаге.

– Давайте перейдем к вашей общественной деятельности. Вы являетесь председателем правления Конфедерации работодателей Республики Казахстан и председателем Союза инжиниринговых компаний РК. Члены этих организаций и вы участвовали в составе рабочих групп правительства и парламента по разработке различных законодательных актов, вносили в действующие законы поправки и дополнения. С трудом верится, что низкий уровень внедряемости вносимых предложений – чей-то злой умысел. В чем дело? Что бы вы предложили для того, чтобы наши законодательные акты были более совершенными?
– Да, с 2001-го и, соответственно, с 2002 года я на общественных началах возглавляю эти два объединения юридических лиц. Конфедерация работодателей весьма активно участвовала в разработке многих важных для предпринимателей и промышленников законодательных актов, таких как Трудовой кодекс, Налоговый кодекс, Таможенный кодекс, о техническом регулировании и других.
Как известно, правом законодательной инициативы обладают правительство и парламент, другие организации могут только участвовать в их разработке. Каждая сторона разработчиков, несомненно, отстаивает свои интересы: правительство – государственные интересы, парламент – наряду с государственными интересами интересы своих избирателей, другие организации – свои локальные интересы. Так и конфедерация отстаивала при разработке законов интересы своих членов. В споре, как говорится, рождается истина. Так и в рабочих группах мы пытались отстаивать свои позиции. В конечном итоге что-то нам удалось добавить в тот или иной проект закона, что-то – нет. Это нормальный процесс законотворчества. Какого-то злого умысла от какой-либо из сторон нет. Но, тем не менее, окончательный проект закона вносят на рассмотрение парламента те, кто имеет право законодательной инициативы, и они проводят отбор вносимых предложений. Конечно, нельзя сказать, что разработчики законов – это профессиональные разработчики. Каждый из них имеет свой уровень подготовленности к законо-творческой работе, поэтому зачастую из-за отсутствия такого опыта работы мы имеем некоторые изъяны в наших законах.
Для того чтобы наши законы были более-менее совершенными, необходимо в составе правительственных органов, в парламенте иметь профессиональную группу разработчиков законов, прежде всего юристов, экономистов. «Технарей» необходимо подключать из промышленников и предпринимателей, причем на платной основе и с освобождением от основной работы. Пока же мы работаем «наскоком». Отсюда возникает проблема качества наших законов. Необходимо провести обучение людей, привлекаемых к законотворческой работе, за рубежом, прежде всего в Англии, где законотворческая работа осуществляется несколько веков.

– Судя по тому, как ослаб энтузиазм конфедерации, могу ли я предположить, что вы устали бороться с ветряными мельницами и уровень вашей квалификации, репутация и связи позволяют вам сегодня довольствоваться консалтингом, который более благодарен с точки зрения затрачиваемых усилий?
– На самом деле консалтингом я занимаюсь с 1995 года, создав частную компанию «ТОО «Компания «Инвестконсалтинг». Возглавить конфедерацию мне предложила группа промышленников. Мы работали достаточно активно до той поры, пока не создали союз предпринимателей «Атамекен». Конфедерация стала одним из учредителей этой организации. «Атамекену» была оказана большая административная поддержка, которая и не снилась нашей организации. Практически все то, чем мы занимались, взял в руки «Атамекен». Никто у нас не забирал права продолжать работать, однако мы не стали конкурировать с «Атамекеном», тем более что мы не имеем административной поддержки. Надо прямо сказать, что после попыток «Атамекена» внести в закон о частном предпринимательстве статью, провозглашающую, что «Атамекен» является единственной в стране организацией предпринимателей, мы отошли от активной работы с этой организацией. Правда, мы договорились с «Атамекеном», что работа по реализации в Казахстане программ МОТ (Международная организация труда) будет осуществляться Конфедерацией работодателей. Мы реже стали выступать в печати, и через это вы, наверное, отмечаете снижение деятельности конфедерации. Мы продолжаем участвовать в работе круглых столов, конференциях по тематике нашей деятельности, рабочих группах по обсуждению отдельных проектов законов, являемся участниками трехстороннего соглашения, принимаем участие в международных мероприятиях, проводимых МОТ, организациями промышленников и предпринимателей.
Что касается казахстанского консалтинга в целом, то он еще не развит в Казахстане по причине его слабой востребованности в стране. Действительно, за 14 лет работы нашей компании в сфере консалтинга большую долю среди наших клиентов составляют иностранные компании (90%). Являясь президентом компании «Инвестконсалтинг», я в полной мере нахожу удовлетворение в этой работе. Эта работа позволяет мне быть в хорошем жизненном тонусе, потому что я не отошел от реализации невоплощенных во время работы на государственной службе идей и замыслов.

– Президент в течение 20 лет говорит о поддержке национальных производителей, увеличении их доли в проектах, развиваемых в нефтегазовой отрасли. Но до сих пор доля казахстанского содержания в них еще довольно низкая. Возможно ли изменить данную ситуацию, ведь сейчас развитие довольно крупных нефтяных проектов контролируют транснациональные корпорации?
– Я уже неоднократно высказывался по этому поводу в различных статьях в средствах массовой информации и интервью. Поэтому не хотелось бы повторяться.
Хотел бы отметить только одно, что, к примеру, у вас появилось желание построить дом. У вас есть желание, однако денег на его строительство нет. Сможете ли вы его построить? Конечно, нет. Так и с проблемой увеличения казахстанского содержания. Правительства разных периодов времени заявляли о необходимости увеличения казахстанского содержания. Призывали предприятия: работайте! Кроме призывов и некоторых организационных моментов в этом направлении ничего предпринято не было. Под программу увеличения казахстанского содержания никогда не выделялось финансирование, да и такой широко развернутой программы практически и не было разработано, а было только административное давление на инвесторов.
Только реально вложенные в то или иное производство деньги помогут его перестроить под производство оборудования, необходимого для нефтяной отрасли, оно не должно ограничиваться только выпуском арматуры, станков-качалок, буровых станков и обсадных труб. Номенклатура потребного оборудования довольно широкая, и мы должны иметь такие производственные мощности, которые позволили бы выпускать в нашей стране конкурентоспособное оборудование. Для этого необходимо осуществить техническое перевооружение, в частности машиностроительной отрасли. Ведь мы же имеем опыт, когда полностью провели переоснащение в то время завода «Гидромаш», теперь «Белкамит», за счет американских денег, выделенных Казахстану по Программе Нанна-Лугара для проведения конверсии. Это предприятие успешно поставляло оборудование СП «Тенгизшевройл», «Аджип ККО» соответствующего качества и может увеличить номенклатуру выпускаемого оборудования при наличии соответствующего заказа, который сегодня трудно получить от иностранных инвесторов. Почему – это отдельный разговор.

– Нам вообще нужно машиностроение? Может быть, раз мы уже опоздали, нужно забыть про него?
– Машиностроение – основа промышленности любого государства. Почему мы должны оставаться аграрно-сырьевой страной, завозить метизы, простейшие виды оборудования из-за рубежа? Ведь ни одна новая технология в любой отрасли не внедрится в жизнь, если в стране будут отсутствовать предприятия, способные их произвести. Я уже упоминал, что по техническому уровню наше машиностроение отстало от западных стран лет на сорок, поэтому если мы хотим стать индустриальной державой, то забывать про машиностроительную отрасль не стоит.

– У нас же замахнулись на нанотехнологии. Болты не умеем делать, но нанотехнологии будем развивать...
– Это очередная программа, не подкрепленная механизмом реализации. Даже приобретя новое оборудование из-за рубежа, мы не можем его использовать ввиду отсутствия подготовленных кадров. В частности, много нового, современного оборудования простаивает в организациях здравоохранения, та же беда – отсутствие кадров.
Без развития инженерной базы мы не сможем использовать высокие технологии. Кто их будет реализовывать на практике? В области машиностроения мы растеряли все проектные, научно-исследовательские институты, которые занимались развитием машиностроения. Подобное произошло и в других отраслях промышленности.
Поэтому нужно развивать инжиниринговую отрасль. И это будет полезно в целом для развития экономики страны.

– Но ведь создание институтов развития как раз это и предполагало?
– Институты развития, имеющиеся в нашей стране, в большей мере занимаются вопросами организации финансовой поддержки вносимых на их рассмотрение проектов, нежели созданием условий для развития науки, научно-исследовательских и проектных институтов.
Одно время я был экспертом Инновационного фонда. В составе группы экспертов мы рассматривали заявки на финансирование различных инновационных проектов в области медицины, металлургии, энергетики и других отраслей. Это нужное и правильное направление в деятельности этого фонда, но недостаточное. Инновации – понятие широкое. Оно предусматривает создание полной цепочки действий, а именно от комплексного развития образования и науки до внедрения новых технологий в промышленное производство. Создание такой цепочки – прерогатива государства в лице институтов развития.

– Президент в конце 90-х практически полностью сменил правительство «красных директоров» на «младотюрков». Как ни странно, первые до сих пор востребованы, а вторые более или менее удачно занялись политикой.
– Я что-то не вспомню, кто из «красных директоров» в настоящее время работает в правительственных органах. По-моему, их в этих структурах уже нет.
Сменяемость кадров – нормальный процесс, когда на смену повзрослевшим кадрам приходят молодые образованные кадры, прошедшие хорошую жизненную практику. Можно позавидовать тому советскому периоду, когда люди в должности союзного министра работали по 20 и более лет. За эти годы они успевали реализовать на практике не одну программу развития отрасли, которые, конечно, вписывались в комплексную государственную программу развития народного хозяйства страны. Эти люди за долгие годы работы глубоко изучили отрасль, людей, сформировали команду единомышленников, которые так же долго находились на своих должностях, если, конечно, умели работать. Были собраны команды профессионалов, а не «позвоночников». На мой взгляд, если кого-то из бывших руководителей предприятий называют «красными директорами», то этим следует гордиться.
На самом деле те, кого отнесли к «младотюркам», это умные ребята. Мне приходилось с ними встречаться и общаться. Они свободны от идеологических шор, успели больше познакомиться с международной практикой ведения бизнеса и управления. Отдельные из них честно работали на государство, стараясь изменить ситуацию в экономике страны к лучшему. Единственное, что я бы отметил как недостаток, так это то, что они теоретически хорошо были подготовлены, но опыта практической работы в сфере производства и управления у них было мало.
В советское время была очень хорошая школа подготовки кадров, которая заключалась в том, что на верхние ступени государственного или партийного управления допускались люди, прошедшие все этапы хозяйственной или партийной работы. Если вы посмотрите биографии людей того времени, которые работали в правительстве или в партийных органах, то увидите, что все они прошли хорошую школу жизни, прежде чем были приглашены на высокие должности. Они проходили все ступени служебной лестницы, начиная от управляющих трестами или директоров предприятий до министров, от секретарей парткома,  от инструкторов до секретарей обкомов, ЦК. В такую систему подготовки кадров попал и я, она и вывела меня на должности, на которых мне пришлось работать. Работая на АЗТМ, я тоже не задерживался на одной должности долго, начав с инженера-конструктора, дошел до заместителя директора завода.
Проводимую в настоящее время кадровую политику, когда выпускники, только что окончившие учебные заведения по программе «Болашак», сразу назначаются заместителями министра того или иного ведомства, я считаю неправильной. Для этой должности только свободного владения иностранным языком явно недостаточно.

– Я думаю, кадры – это наша ахиллесова пята, которая нас в конечном итоге и погубит. Сейчас в правительстве нет ни одного человека, который работал бы когда-нибудь на производстве. Вы рассматриваете возможность своего возвращения?
– Нет. Во-первых, такого предложения не будет, во-вторых, политики возврата старых кадров, тех, кто раньше работал в правительстве, тоже нет, и в-третьих, мой возраст уже приравнялся к возрасту «красных директоров», а не «болашаковцев».

– А к вам обращаются сейчас за консультациями?
– Со стороны государственных структур – нет. Со стороны бизнеса – да.

– Но есть ли какой-то государственный институт, в котором вы готовы, хотя бы гипотетически, поработать?
– Существующие сегодня экспертные советы при различных министерствах, включающие представителей предпринимательских структур, ограничиваются только обсуждением проектов законодательных и нормативных актов, и не более.
На мой взгляд, у нас нет такого экспертного совета, который формировал бы свое видение по развитию той или иной отрасли экономики. Считаю, что было бы полезно создать такие отраслевые экспертные советы из числа работников, действующих и бывших, имеющих профессиональный опыт работы в той или иной отрасли, так как профессиональных штатных работников в государственных органах явно не хватает.
Что-то близкое к такому экспертному совету создано недавно при Министерстве индустрии и торговли, это Координационный совет по форсированному индустриально-инновационному развитию Республики Казахстан. Считаю, что работа на общественных началах приглашенных в этот координационный совет людей не даст должного эффекта, поскольку они только эпизодически присутствуют на заседаниях. Люди в этом координационном совете должны работать на постоянной основе, только тогда мы получим эффект от создания подобных консультационных советов.
Думаю, я ответил на ваш вопрос.

– У меня сложилось впечатление, что вы скучаете по масштабным, глобальным проектам. Но у меня такое чувство, что все равно вы не стали рыночником.
– Сейчас я только слежу за развитием проектов, которые реализуются в Казахстане, и я, конечно, интересуюсь их продвижением. Свои экспертные оценки по тому или иному проекту я публикую в средствах массовой информации.
Что касается того, что я не стал рыночником, это не совсем верно. Мы еще не сформировали настоящую рыночную экономику, мы имеем пока экономику с проявлениями рыночной экономики. Чтобы создать настоящие рыночные отношения, необходимо перестраивать общество, для этого необходимо время. Поэтому я рыночник того уровня, которое имеет нашего общество.

– Скажите, пожалуйста, какую роль играл президент при принятии решений по тем или иным проектам, которыми вы занимались? Всегда ли за ним было последнее слово?
– Там, где нефть, там обязательно присутствует большая политика. Вопросы большой политики – это прерогатива главы государства. Реализация любых крупных проектов происходит с его одобрения и с его прямым участием и поддержкой.
В качестве примера приведу довольно известный «контракт века» по месторождению Тенгиз, который осуществлялся при прямом участии нашего президента. Переговоры с компанией «Шеврон» по этому месторождению начинались еще в 1987 году, и к этим переговорам Казахстан не допускался, переговоры вела только Москва. Только благодаря настойчивости Н.А. Назарбаева, тогда Председателя Совета Министров Казахской ССР, наша страна в 1989 году была допущена к этим переговорам. Он отслеживал этот контракт до конца, вплоть до его подписания. Да другого и быть не могло, потому что реализация этого проекта имела большое политическое значение для Казахстана. Благодаря его подписанию Казахстан показал свою способность работать по привлечению инвестиций в проекты на международном уровне.
К проведению геолого-разведочных работ на шельфе Каспийского моря и созданию международного консорциума Нурсултан Абишевич тоже имеет прямое отношение. По сути, он нам дал добро на этот проект, и мы, при его поддержке, начали его реализацию. По всем крупным проектам, которые реализовывались в нефтяной отрасли, он оказывал постоянную поддержку. Поэтому роль Н.А. Назарбаева в тех проектах, которые формировались в нефтяной отрасли в начале 90-х годов и реализуются сейчас, велика. Это реальность.

– Существует точка зрения, что казахстанские месторождения стали разменной монетой при решении политических вопросов Казахстана. В какой степени это утверждение близко к истине?
– Я уже говорил ранее, что где есть нефть, там присутствует большая политика. И наш президент весьма умело использовал ситуацию проявления интереса со стороны иностранных инвесторов к нашим месторождениям для получения политических выгод для нашей страны.
Термин «разменная монета», как известно, имеет два смысла, а именно: первый, обозначающий мелкие деньги, на которые ничего серьезного купить нельзя, второй, в переносном смысле, – любой объект, которым можно пожертвовать ради достижения каких-либо важных целей. Вторая часть термина наиболее близка к ответу на ваш вопрос. Действительно, наш президент использовал ситуацию с предоставлением части месторождений иностранным инвесторам для получения как экономических, так и политических выгод для страны.