Вячеслав Гиззатов:

– С обретением независимости перед Казахстаном встало множество сложных задач. Но если в других сферах у нас был определенный опыт, кадры, то в области внешней политики все приходилось начинать с нуля. Как один из людей, стоявших у истоков отечественной дипломатии, поделитесь впечатлениями о том времени?
– В СССР многие сферы деятельности государства были сверхцентрализованы. Это относится и к внешней политике, которая осуществлялась из Москвы. Союзные республики в этой сфере деятельности играли декоративную роль. У них имелись свои МИДы, но не было своей внешней политики. Естественно, не было ни опыта, ни кадров, ни теоретических знаний, ни практических навыков.
Но наступил декабрь 1991 года, СССР неожиданно для многих распался, и Казахстан, как и другие национальные республики, оказался в области внешней политики без кадров, без концепции, без инфраструктуры – в общем, на нуле. На тот момент в МИДе работали всего 19 человек, включая технический персонал. 16 декабря Казахстан объявил о своей независимости. Началась волна признаний, визитов многочисленных делегаций на очень высоком уровне, то есть груз неотложных задач свалился как снег на голову. В этой ситуации, когда не было времени на подготовку кадров, не оставалось ничего другого, как пригласить казахстанцев, работавших в союзных ведомствах. Тогда в Алматы и высадился «московский десант», куда входили первый министр иностранных дел независимого Казахстана Толеутай Сулейменов, его первый заместитель Салим Курмангожин, заместитель Касым-Жомарт Токаев. В эту группу входили также Ибрагим Амангалиев, возглавивший направление СНГ, Болат Нургалиев (руководитель управления безопасности, позже стал заместителем министра), Айр Омаров (занимался азиатским вектором), Болат Нуржанов (отвечал за кадровую службу МИД).
Хотел бы отметить, что в подборе и приглашении кадров для работы на родине наряду с министром Сулейменовым большую роль сыграли тогдашний посол Казахстана в России Канат Саудабаев, заведующий международным отделом Администрации Президента Гани Касымов. Так, по рекомендации Касымова на должность первого заместителя министра иностранных дел был приглашен известный китаист Дамир Байдильдин, многие годы проработавший в МИД СССР и советском посольстве в КНР. Он даже прилетал на утверждение в Алматы, однако по состоянию здоровья был вынужден вернуться в Москву и вскоре скончался.
С первых же дней пребывания в Алматы пришлось окунуться в горячку работы, 24 часов в сутки не хватало. Одновременно приходилось делать множество дел: встречать вереницу делегаций, участвовать в формировании внешнеполитического курса, готовить материалы для переговоров, принимать иностранные посольства, обеспечивать их зданиями и необходимыми условиями для работы, открывать посольства за рубежом, набирать кадры в центральный аппарат МИД и в посольства, обучать их профессиональным навыкам и многое другое. Все это делалось в условиях жесточайшего дефицита квалифицированных кадров.
Особой проблемой было непонимание некоторыми высокопоставленными чиновниками специфики деятельности МИДа. Подходы были такие же, как, например, к Министерству сельского хозяйства. В то же время все считали себя сведущими в вопросах дипломатии и навязывали свои, мягко говоря, не самые компетентные мнения. Но больше всего, особенно министра Сулейменова, донимали звонки с просьбами принять на работу, желательно на высокую должность, того или иного родственника, свата, брата, друга и т.д. Если это были подготовленные люди, их охотно брали. Однако в большинстве случаев подобные протеже никак не подходили из-за незнания иностранных языков, отсутствия навыков политического мышления, аналитических способностей, а порой и в силу элементарной безграмотности. Чтобы нейтрализовать давление на МИД в кадровых вопросах, пришлось создать комиссию по приему на работу во главе с аксакалом отечественной дипломатии Михаилом Исеналиевым. Придание коллегиального характера процессу принятия кадровых решений вскоре разрядило ситуацию.
Нелегко приходилось и в части материально-технического обеспечения. Сказать, что в первые годы независимости молодой еще МИД Казахстана работал в стесненных условиях, значит ничего не сказать. Работали в экстремальных условиях. Все внешнеполитическое ведомство ютилось в двух одноэтажных деревянных домах на ул. Желтоксан, по несколько комнат в каждом. К примеру, два заместителя министра, Касым-Жомарт Токаев и я, занимали одну комнату площадью 10 квадратов. Поэтому когда к соседу по кабинету приходил кто-то из иностранных послов, мне приходилось на улице ждать завершения переговоров, и наоборот. Управление СНГ занимало одну комнатенку в подвале здания. На весь МИД был один компьютер, к которому выстраивалась огромная очередь, обслуживали всего две машины. Можете себе представить, какое впечатление это производило на нас после помпезного здания МИД СССР на Смоленской площади в Москве? С другой стороны, такая обстановка способствовала демократичному отношению с подчиненными, помогала в короткие сроки изучить их, узнать деловые и личные качества сотрудников.

– Но ведь, помимо организационных неудобств, пришлось срываться с насиженных мест, бросать многолетнюю карьеру и ехать почти в неизвестность?
– «Московский десант» в большинстве своем прибыл в Казахстан без семей, оставив их в Москве. При этом сами жили без квартир, в старых дачах с полуразвалившейся мебелью. Энтузиазм и даже романтизм сотрудников МИДа сыграл немалую роль в том, что тяжелые условия не сломили их веру в будущее своей страны. Преодолевать многочисленные трудности помогала поддержка со стороны президента. Он уделял постоянное внимание работе внешнеполитического ведомства, стремился по мере возможности оказывать всестороннюю помощь. Со временем МИДу было предоставлено более представительное здание на ул. Айтеке би, улучшалось материально-техническое и финансовое обеспечение. Все москвичи уже в 1994 году получили благоустроенные квартиры и смогли наконец перевезти свои семьи.
Летом 1994 года я находился в служебной командировке в Пекине, где меня пригласил на ужин к себе в резиденцию посол России в Пекине Игорь Рогачёв. Я знал его с 1971 года по прежней работе. Перед развалом СССР он в течение восьми лет был заместителем министра иностранных дел СССР, курирующим страны Азии. Он спросил, как я чувствую себя в Казахстане. Я ответил, что никогда не работал с такой интенсивностью, но и никогда не получал такого удовлетворения от своей работы. Думаю, так же искренне ответили бы и большинство моих коллег. А он задумался и сказал, что хорошо меня понимает.
Нами двигало чувство сопричастности к строительству независимого государства, о котором мечтало не одно поколение наших предков. Как-то ко мне пришла группа молодых сотрудников с номером «Казахстанской правды» в руках. Целый разворот газеты занимала статья, суть которой сводилась к тому, что Казахстан вряд ли сможет состояться как независимое государство без руководящей роли России. На лицах молодых коллег читалась растерянность, некоторые даже порывались уйти из МИДа. Прочитав этот опус, я выразил твердую убежденность в том, что мы сумеем реализовать исторический шанс. Привел в пример страны Африки и Азии, которые после развала колониальной системы встали на путь самостоятельного развития. Их стартовые условия были намного хуже наших, но ни одно из них не отказалось от своего суверенитета. Более того, нередко они с оружием в руках отстаивали свое историческое право и добились в конечном итоге успеха. Мы же имеем огромное преимущество, у нас поголовно грамотное население, гигантские природные ресурсы, развитая промышленность и сельское хозяйство, сложившаяся интелегенция, поддержка со стороны ведущих держав и мирового сообщества. Мы непременно построим процветающее и уважаемое всеми государство, закончил я. Помню, у всех тогда на лицах появились радостные и мечтательные улыбки.

– В том, что вы сейчас рассказываете, отчетливо проглядывается одна линия – патриотизма. О необходимости укрепления патриотического духа много говорится и сегодня. Но какие настроения преобладали тогда, в начале 1990-х?
– Да, действительно, патриотизм, желание служить Родине не были для нас пустым звуком. Более того, этот мотив был главным при принятии решения о возвращении в Казахстан из Москвы, куда я уехал в 1967 году для учебы в Высшей дипломатической школе МИД СССР, а по ее окончании остался работать. Работа в союзном МИДе была не только почетна, но давала ощущение того, что ты работаешь на свой народ, который был частью великого советского народа. Такое чувство испытывали особенно те, кто работал на китайском направлении, так как в силу географического соседства Казахстан был непосредственно вовлечен в сферу советско-китайских отношений.
Распад СССР лишил нас этого чувства. Перед каждым встал вопрос: а что я делаю в Москве? И каждый решал этот непростой вопрос по-своему. Некоторые мои коллеги до сих пор живут и трудятся в Москве. А мы, я имею в виду «московский десант», решили вернуться на родину и принять участие в создании своей казахской государственности. Признаться, я занимал руководящую должность, был на хорошем счету, тем не менее, несмотря на все уговоры остаться, уехал в Алматы. Это было 5 мая 1992 года. Дочь оканчивала среднюю школу, жена оказалась в полной растерянности. В Алматы, как говорится, мы не имели ни кола ни двора, да и никого из друзей или родственников, на кого можно было бы опереться. Но решение было принято.
Случилось так, что меня министр Сулейменов приглашал на должность своего заместителя, однако у него что-то не получилось, и он предложил занять любую другую должность. Можете представить глубину моего разочарования, так как все мосты за собой были уже сожжены? В ответ я предложил создать Управление Америки и Европы, которое и возглавил. А в августе следующего года был назначен заместителем министра иностранных дел, курирующим наши отношения с США, с другими странами Американского континента, а также с государствами Европы. Позже к сфере моей ответственности добавились страны Южной Азии, Ближнего и Среднего Востока, проблемы Каспийского моря, экспортных трубопроводов и другие вопросы.

– А как вы впервые познакомились с Нурсултаном Назарбаевым?
– О Нурсултане Абишевиче я как казах, всегда интересовавшийся своей Родиной, слышал много, и неизменно только положительное. С началом гласности я получил возможность наблюдать за выступлениями Назарбаева по телевизору. Скажу откровенно: на фоне лидеров других советских республик он уже тогда отличался неординарностью мышления, убежденностью и продуманностью своих инициатив. Больше всего мне импонировали его решимость в отстаивании интересов Казахстана, последовательное стремление сохранить Советский Союз. Он вызывал восхищение многих моих московских коллег, что рождало чувство гордости за руководителя своей республики.
Во время работы XIX партийной конференции КПСС в июне 1988 года руководство попросило меня помочь в организации выступления Нурсултана Абишевича перед нашим коллективом. Я посетил его в резиденции на Чистых прудах и передал письменное приглашение. Он сразу согласился, при этом в ходе самой беседы активно интересовался у меня характером аудитории, советовался по тематике предстоящего выступления. Я предложил говорить об обсуждаемых на конференции проблемах, но больше времени оставить для ответов на вопросы, и заверил, что к нему относятся с большой симпатией и примут хорошо. Как я и ожидал, Нурсултана Абишевича приняли исключительно тепло, зал, рассчитанный на 1000 посадочных мест, был переполнен, люди сидели в проходах и на ступеньках. Его ответы вызывали оживленную реакцию, встреча удалась.
Нурсултан Абишевич предложил мне вернуться на родину, однако тогда я не мог принять это приглашение, так как готовился к выезду в длительную загранкомандировку. Таким образом и произошло мое первое знакомство с Нурсултаном Абишевичем. Он произвел на меня сильное впечатление масштабом своей личности, простотой общения, ясностью мыслей и глубиной суждений. Но особенно поразила его феноменальная память, способность легко и непринужденно оперировать огромным количеством информации, цифрового материала.

– Итак, Казахстан стали признавать в мире, приняли в полноправные члены ООН, устанавливались дипломатические отношения, совершались первые визиты за рубеж. Как вспоминаете вы эти начальные контакты и как бы вы охарактеризовали президента Нурсултана Назарбаева в тот период как главного дипломата страны? Говорят, дела в большой политике решаются более успешно, если налажены личные доверительные отношения между лидерами стран. И наоборот. Тогда, в начале 1990-х, с кем из мировых «грандов» наш президент сумел установить близкий контакт?
– Сразу по приезде в Алматы мне было поручено заняться подготовкой участия Казахстана в саммите ОБСЕ в Хельсинки. Нашу делегацию возглавлял Нурсултан Абишевич. В ходе подготовительной работы удалось договориться о проведении ряда двусторонних встреч с лидерами влиятельных государств–членов ОБСЕ, в том числе с президентом Финляндии как страны–хозяйки форума, канцлером ФРГ Гельмутом Колем, президентом Франции Франсуа Миттераном, председателем правительства Испании Адольфо Суаресом Гонсалесом, президентом Румынии и другими. Проходили эти встречи в жестком временном графике, так как все участники были очень заняты. Их основная цель состояла как в установлении личного контакта, так и создании основы для двустороннего сотрудничества. Собеседники внимательно присматривались к президенту Казахстана, составляли о нем собственное впечатление. Поскольку это был первый крупный международный форум, в котором Нурсултан Абишевич принимал участие в качестве главы молодого государства, нам было важно дать сигнал о готовности Казахстана содействовать укреплению международной безопасности. Вместе с тем была выражена наша заинтересованность в иностранных инвестициях и передовых технологиях.
Естественно, все волновались и присматривались к поведению грандов международной политики. Вообще первые годы независимости выдались чрезвычайно богатыми на визиты за рубеж и на прием высоких гостей в Казахстане. Тогда, наблюдая за Нурсултаном Абишевичем, чувствовалась некоторая скованность, хотя внешне это и не проявлялось. Сильное впечатление производило на собеседников его умение четко аргументировать свои позиции. Импонировала также искренность нашего лидера. От визита к визиту, от переговоров к переговорам президент обретал чувство уверенности в себе и всегда держался с достоинством, как равный с равными, с политиками самого высокого уровня. От него веяло энергией и силой, что проступало в каждом его движении. Его харизма действовала на партнеров, и каждое слово Назарбаева имело вес и интересовало собеседников. Его умение вести переговоры по самым чувствительным проблемам, находить компромиссы в, казалось бы, тупиковых ситуациях, удачной шуткой разряжать обстановку всегда впечатляло меня, уже немало повидавшего человека. Можно смело сказать, что лично ему принадлежит заслуга в развязке многих сложных узлов в отношениях с нашими партнерами, особенно в СНГ, включая Байконур, проблемы двойного гражданства с Россией, Каспий и многое другое. Все это говорит о таких его качествах, как умение брать на себя ответственность, держать данное слово, твердо стоять там, где компромисс неприемлем. Думаю, одним из важных факторов успеха его дипломатии является то, что он никогда не ставил перед собой заоблачных целей, а всегда подходил к проблемам прагматически, решая их, насколько это возможно, без ущерба для своего народа, стремился также учитывать и уважать интересы партнера. Уверен, что личные доверительные контакты Нурсултана Абишевича с Борисом Ельциным, Джорджем Бушем-старшим, Джеймсом Бейкером, Цзян Цзэминем, Тургутом Озалом, Хуаном Карлосом I и рядом других крупных политических деятелей сыграли важную роль не только в налаживании широкомасштабного сотрудничества Казахстана с руководимыми ими государствами, но и в повышении международного авторитета нашей страны.

– Нынче стало модно сравнивать Назарбаева с крупными историческими личностями, например Ататюрком, де Голлем, Дэн Сяопином. Как вы к этому относитесь?
– Я не сторонник таких сравнений, так как их деятельность проходила в принципиально различных исторических условиях, они решали разные по сложности задачи. Руководимые ими государства имели разный вес на мировой арене, отличались по степени влияния на глобальную политику. Общее для них, на мой взгляд, это то, что они сыграли выдающуюся роль в истории своих стран. С этой точки зрения и Нурсултан Абишевич, несомненно, займет особенное место в истории Казахстана.

– Вы входили в рабочие группы по решению наиболее острых внешнеполитических задач, связанных с делимитацией границ, судьбой ядерного арсенала, правовым статусом Каспийского моря и т.д. Как достигались компромиссы, какие были риски? Сейчас, по прошествии времени, могли бы раскрыть некоторые доселе малоизвестные факты из переговоров по тем или иным чувствительным для Казахстана проблемам? И насколько в конечном итоге удалось отстоять национальные интересы?
– Мне посчастливилось принять участие в решении ряда сложных внешнеполитических проблем Казахстана. Сначала хотел бы уточнить, что я находился за границей в период делимитации границ нашей республики, в этом процессе большую роль сыграли тогдашний министр иностранных дел Касым-Жомарт Токаев, руководитель казахстанской делегации Мурат Атанов, его заместитель Зульфия Аманжолова. Вопросы границы во все времена являлись сложными. Не случайно президент Франции Франсуа Миттеран говорил, что «обсуждение границ равносильно обсуждению войны». И уж совсем не зря политическую карту называют окрашенной кровью. Как проходила делимитация государственной границы Казахстана, какие были проблемы и как они решались, подробно описано в книге «Правда о государственной границе», которая вышла в свет под общей редакцией Касым-Жомарта Токаева.
Я подключился к проблеме границы на этапе ее демаркации. Переговоры, по договоренности с нашими партнерами, носят закрытый характер, поэтому до завершения процесса демаркации я не могу раскрывать их содержание. Единственное, что могу сказать, работы по демаркации нашей границы с Узбекистаном и Туркменистаном находятся на завершающей стадии, с Киргизией – где-то на середине, а с Россией – на начальном этапе, они идут успешно и в хорошем темпе.
Если говорить в целом, то многие чувствительные для Казахстана внешнеполитические проблемы нашли свое решение, и эти решения работают на безопасность и благополучие нашей страны.
Среди сложнейших проблем, приковавших внимание всего мира, и особенно Америки, была судьба ядерного наследия СССР. Так, в пусковых шахтах одного только Казахстана находились 104 стратегические баллистические ракеты СС-18 с 10 самонаводящимися ядерными боеголовками каждая, а это 1040 ядерных боеголовок, которые могут достичь территории США. Полагаю, нетрудно понять озабоченность Вашингтона, да и всего мира, так как после распада СССР контроль над этим оружием и прежние механизмы принятия решения его использования оказались размытыми. Если помните, ядерная кнопка находилась в руках Бориса Ельцина, который обязался согласовывать с нами вопросы о запуске ракет. Однако никаких гарантий, что эта договоренность будет работать, не было.
Американцы пытались убедить руководство Казахстана как можно быстрее присоединиться к Договору о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО). Они были готовы финансировать демонтаж, эвакуацию и утилизацию ядерных боеголовок.
Вместе с тем отношение к этой проблеме внутри страны было далеко не однозначное. Имелись силы, которые выступали за сохранение ядерного оружия. Это же нам предлагали некоторые лидеры исламского мира, обещая неограниченную финансовую помощь. Позиция президента с самого начала была четкой и ясной. Мы присоединимся к Договору о нераспространении ядерного оружия, но только в обмен на гарантии безопасности со стороны ядерных держав.
В 1993 году Алматы посетил Государственный секретарь США Уоррен Кристофер. В целях экономии времени было принято решение провести переговоры прямо за ланчем. В ходе визита планировалось подписать Договор об избежании двойного налогообложения, а также документ о финансовой помощи США в обеспечении Аральского региона питьевой водой. Но Кристофер сделал упор на вопросах ядерного оружия и настойчиво просил по итогам его визита объявить о присоединении Казахстана к ДНЯО, что означало для нас отказ от ядерного оружия и получение статуса неядерного государства. Нурсултан Абишевич подтвердил наше намерение присоединиться к ДНЯО, но только в случае получения гарантий безопасности. Кристофер вновь и вновь возвращался к своим предложениям и к середине обеда попросил Назарбаева остаться один на один, что и было сделано. Когда все участники обеда вышли, госсекретарь сделал неожиданный шаг, заявив буквально следующее: прошу Вас, Президент, присоединиться к ДНЯО, я не могу возвращаться с пустыми руками, уважьте хотя бы мои седины. Нурсултан Абишевич сказал, что глубоко уважает его, что сегодня будет подписан важный договор, и он уедет не с пустыми руками. При этом твердо заявил, что госсекретарь должен понять и его, он несет ответственность перед своим народом, не получив гарантий, мы не можем присоединиться к ДНЯО.
Казахстан присоединился к ДНЯО 13 декабря 1993 года, когда Верховный Совет республики ратифицировал договор. На этом заседании вместе с президентом в качестве его гостя присутствовал вице-президент США Альберт Гор, находившийся в Казахстане с официальным визитом. Визит Гора служил некоей прелюдией к визиту Назарбаева в США в феврале следующего года. В Вашингтоне планировалось подписать главный документ казахстано-американских отношений – Хартию о демократическом партнерстве. Именно в этом документе США дали Казахстану гарантии безопасности, а позже такие гарантии дали и другие ядерные державы. Работа над хартией длилась несколько месяцев, документ получался всесторонним, охватывал практически все сферы взаимодействия. Но работа затормозилась из-за формулы гарантии безопасности Казахстана, ни одна из формулировок не удовлетворяла нас. Очередная встреча с послом США в воскресенье в моем кабинете с участием заместителя министра иностранных дел, курирующего вопросы безопасности, также не дала результатов. Тут я вспомнил, что где-то видел формулировку гарантии безопасности США неядерным государствам, ее ценность была в том, что эта формулировка уже была использована и прошла ратификацию в Конгрессе США. Посол У. Кортни запросил Госдепартамент США, мы получили текст гарантии безопасности и включили в хартию. Этот документ и сегодня служит основой казахстано-американских отношений.
Сегодня «ядреный клуб» пополнился Индией и Пакистаном. Думаю, необходимо и от них получить гарантии безопасности. Другой случай. 11–12 ноября 1996 года в Ашхабаде состоялась первая встреча министров иностранных дел пяти прикаспийских государств. Я прилетел в туркменскую столицу накануне заседания, министр Токаев ожидался поздно вечером. Весь день 11 ноября были какие-то непонятные переговоры с участием российской, иранской и туркменской делегаций. Вечером глава российского МИДа Евгений Примаков пригласил нашего министра и меня на завтрак. За утренней трапезой он информировал нас о договоренности между Россией, Ираном и Туркменистаном о создании совместной нефтяной компании для разработки углеводородных ресурсов Каспия. Эту договоренность и планировалось подписать в ходе совещания. Мы попросили ознакомить нас с основными положениями документа. В нем, в частности, говорилось, что компания будет обладать правом на осуществление работ по всему Каспию, включая азербайджанский и казахстанский секторы.
Перед началом совещания состоялась встреча всей каспийской пятерки, где казахстанская и азербайджанская делегации заявили о неприемлемости предоставления трехсторонней компании права работать на всей акватории моря. При этом было сказано, что мы намерены покинуть совещание в случае подписания документа в таком виде. Последовала жаркая дискуссия, открытие совещания затягивалось уже более чем на два часа. Пресса недоумевала, возникла реальная угроза срыва совещания министров. В тупиковой ситуации проявил гибкость Примаков. Он неожиданно предложил поручить мне от имени всех делегаций подготовить новую редакцию документа. При этом российский министр подчеркнул, что примет любой предложенный мной вариант. Коротко посоветовавшись с Токаевым, я вышел в другую комнату и вернулся с новой редакцией документа. Район действий трехсторонней компании ограничивался прибрежной зоной стран-участниц, России, Ирана и Туркменистана. Примаков сдержал свое слово, документ был принят, совещание начало работу. Впоследствии упомянутая трехсторонняя компания так и не была создана, так как с ограничением района действий она не представляла уже интереса для учредителей.

– Как известно, Казахстан во внешней политике исповедует принцип многовекторности. Одни объясняют это преемственностью политики прежних казахских лидеров, начиная от Абылай-хана, другие непростым геополитическим расположением и пр. Но звучит, особенно в последнее время, немало критики в том смысле, что нельзя дружить одновременно со всеми. Ваше мнение, есть ли альтернатива многовекторности?
– Я глубоко убежден, что, исходя из геополитического положения Казахстана, разумной альтернативы многовекторности не имеется. Достаточно взглянуть на карту, и любому непредвзятому человеку это становится очевидно. На северо-западе Россия, на востоке – Китай, на юге – исламский мир, которые входят в число основных игроков на международной арене. Думаю, и в средние века казахские ханы серьезно учитывали наше геополитическое положение, и, видимо, поэтому многовекторная политика кое-кому кажется преемницей политики Абылай-хана.
В начале 1990-х, разрабатывая концепцию внешней политики молодого государства, мы исходили прежде всего из геополитики. Однако она была важнейшим, но не единственным фактором при выработке внешнеполитической доктрины. Учитывалось внутриконтинентальное расположение страны, отсутствие прямого выхода на международные рынки, замкнутость транспортных коммуникаций, структура экономики, ее сырьевой характер, многонациональный состав населения и многое другое. Прошедшие годы доказали жизнеспособность многовекторной политики. Уверен, что ее потенциал с годами будет раскрываться еще полнее. В современном динамично меняющемся мире, где появляются новые центры силы, многовекторность является адекватным выбором, придающим нашей внешней политике необходимые маневренность и гибкость. Кстати, многовекторность вовсе не означает одновременно дружбу со всеми. Из реалий внешней политики Казахстана видно, что у нас есть близкие друзья и союзники, стратегические и просто партнеры. Такая разнообразная палитра наших отношений с другими странами является хорошим подтверждением эффективности многовекторной политики. А вот альтернативой многовекторности, скорее всего, были бы отношения старшего брата и младшего партнера, ведущего и ведомого, утрата самостоятельности во внешней политике и, в конечном счете, потеря независимости государства.

– На взгляд Вячеслава Гиззатова, в чем заключается главный успех казахстанской дипломатии за минувшие 18 лет, а в чем главный просчет?
– Поскольку дипломатия является одним из средств достижения внешнеполитических целей, то ее успехи и неудачи, видимо, следует оценивать исходя из того, насколько и какой ценой удалось реализовать эти цели. С этой точки зрения главным успехом нашей дипломатии является утверждение Казахстана на международной арене как самостоятельного и уважаемого члена мирового сообщества, как влиятельного регионального игрока в Центральной Азии, формирование пояса добрососедства и сотрудничества, а в более широком смысле – благоприятных внешних условий для поступательного развития страны. Что касается просчетов, то сфера внешней политики является одной из наиболее успешных областей деятельности нашего молодого государства. Думаю, у казахстанской дипломатии не было стратегических просчетов. Мои коллеги могут гордиться, что их профессионализм и самоотверженный труд дали хорошие плоды. Такую же оценку дают их работе и дипломаты ведущих стран мира. О растущем авторитете нашего государства говорит и то, что за довольно короткое время мы стали единственной страной на постсоветском пространстве, которой доверено кресло председателя в таких крупных международных организациях, как ОБСЕ и ОИК. Это также является и признанием профессионализма казахстанской дипломатии.

– В качестве посла вы представляли нашу страну в Иране, Германии, Туркменистане – очень разные страны, с различной идеологией, культурой, менталитетом, хозяйственным укладом. Тем не менее могли бы назвать их стороны, достойные примера?
– Если взять, к примеру, Иран, то эта страна после исламской революции 1979 года сумела создать практически новую экономику, из сырьевого придатка превратилась в государство с многоотраслевой промышленностью, с крепким научным потенциалом. В Германии же меня всегда поражали степень социальной защищенности населения, которая была выше, чем в Советском Союзе, а также эффективные демократические институты, утвердившиеся в стране, где относительно недавно господствовала нацистская диктатура. В Туркменистане впечатляли застройка столичного Ашхабада, озеленение страны, развитие реального сектора экономики. Ашхабад стал красивейшим городом Центральной Азии. За годы независимости в Туркменистане создана новая отрасль хлопкоперерабатывающей и текстильной промышленности, были построены более 20 фабрик. Реконструирован Туркменбашинский нефтеперерабатывающей комплекс, выпускающий широкий ассортимент продукции самого современного высокого стандарта.
Иран и Туркменистан являются нефте- и газодобывающими странами. Иран после свержения шаха национализировал всю нефтяную отрасль. В течение долгих лет через международный суд выплатил компенсацию прежним владельцам, прежде всего англо-американским компаниям. Туркменистан не отдал ни одного месторождения в иностранные или частные руки, иностранцы допускаются только к разведке и добыче углеводородов на морском дне, так как сами туркмены не обладают пока для этого ни опытом, ни оборудованием, ни кадрами, ни капиталом. Как в Иране, так и в Туркменистане, как, впрочем, и в ряде других нефтедобывающих стран, создан действенный механизм получения своей доли от нефтедобычи всеми гражданами. Так, электричество в Туркменистане является бесплатным, цены на бензин символические, авиабилеты также стоят копейки, похожая картина и в Иране.
Мне вспоминаются слова покойного короля Саудовской Аравии Фахда: «Нефть не создана трудом человека, а является даром божьим, она не может быть чьей-то собственностью, в том числе и правящей династии. Она принадлежит всему народу». Саудовцы, также как и другие страны Персидского залива, создали систему распределения нефтяных доходов между всеми гражданами королевства. Подобный механизм создан и в Норвегии, благодаря чему жители некогда бедной небольшой европейской страны стали самыми обеспеченными в мире. Думаю, эти примеры достойны уважения и подражания.

– Многие мои знакомые дипломаты, и действующие, и с приставкой «экс», как правило, отзываются о вас в восторженных тонах как о Личности с большой буквы, профессионале высшей пробы, асе переговорного искусства, с гордостью называют себя вашими учениками. А кого вы считаете своими наставниками?
– Я счастлив, что мои знания и опыт пригодились моей стране, признателен президенту за предоставленную мне возможность профессиональной самореализации. Я рад, что многие мои коллеги называют себя моими учениками, среди них заместители министров, послы и многие дипломаты, я рад их успехам и уверен, что они принесут еще много пользы своему народу. Что касается учителей, то в моей профессиональной жизни большую роль сыграли такие корифеи советской дипломатии, как многолетние заместители министра иностранных дел СССР академик Михаил Степанович Капица, Игорь Алексеевич Рогачёв, академик Сергей Александрович Тихвинский, а также известные китаисты Владимир Александрович Чухров, Иван Владимирович Григоров, Станислав Андреевич Андросов и другие. Все они щедро делились своими знаниями, являлись образцом профессионализма. Не каждому в жизни встречаются такие учителя.

– Расскажите, пожалуйста, какие-нибудь курьезные истории казахстанской дипломатии.
– В дипломатии, как и в любой другой сфере деятельности человека, полно курьезов. Приведу один такой случай. Это было в начале 1990-х, на складе сгорел весь запас бумаги еженедельника «Караван», оппозиционная пресса подняла шум, что это акция возмездия в связи с критическими публикациями в этой газете. К этой кампании подключился и посол США Уильям Кортни, который заявил, что пожар был результатом поджога, чтобы лишить популярное издание бумаги. Его высказывание тут же было растиражировано в СМИ. Вмешательство в эту сугубо внутреннюю ситуацию иностранного дипломата, его некорректное высказывание вызвало недовольство главы государства. Он дал поручение урезонить посла, иначе говоря, поставить его на место.
В то время высокопоставленные американские представители посещали Казахстан чуть ли не каждую неделю, и в тот день к нам прибывал один из сенаторов США. Кортни устроил прием в честь гостя в своей резиденции, и я был приглашен на этот прием. С сенатором приехал его 10-летний сын, который коллекционировал форменные фуражки армий разных стран. Зная это, посол попросил меня достать фуражку казахстанской армии. На прием я специально опоздал на полчаса, будучи уверенным, что без меня, как главного гостя с казахстанской стороны, не начнут. Как я и рассчитывал, сразу же оказался в центре внимания. Надел на сына сенатора новую фуражку и стал шумно благодарить Кортни. Это вызвало интерес всех присутствующих. Я рассказал про пожар и добавил, что следственные органы испытывали трудности в установлении причин пожара (кстати, они оказались техническими), но благодаря американскому послу теперь все знают, что это был поджог, организованный властями. Кортни весь покраснел и стал громко оправдываться, объяснять, что пресса исказила его слова и тому подобное. Я же был доволен, что без излишней политизации и обычных в таких случаях протестов мой американский коллега получил болезненный для его самолюбия урок и впредь будет осторожней в своих высказываниях. При случае я рассказал об этом Нурсултану Абишевичу, что изрядно развеселило его.