Уйти нельзя остаться

Борис Румер, политолог, профессор Гарвардского университета (США)

(Продолжение. Начало, пожалуйста, в предыдущем номере)

— Что же, американцы совсем уйдут из региона? Как-то не верится...
— Как мне представляется, мы постараемся сохранить несколько соответственно оборудованных баз с небольшим, но очень мобильным контингентом спецназа, например, базу в Баграме. Думаю, что и Карзаю имеет смысл иметь для себя «запасной аэродром». Думаю, что будут приложены усилия и для нашего базирования в Центральной Азии за пределами Афганистана. В этом, как я понимаю, должны быть заинтересованы и центральноазиаты. Не берусь утверждать, но не исключаю, что и Москва по здравом размышлении согласится с этим. Но не Пекин (!). Тут у партнеров по ШОС интересы не совпадут. Гипотетически можно себе представить, что члены ОДКБ наполнят эту полую конструкцию реальным содержанием и пойдут на действенную кооперацию с атлантическими союзниками в создании совместных сил безопасности в регионе для обороны против наступления исламистов. Но натовское военное присутствие в регионе — это анафема для влиятельных московских американофобов. Главное же препятствие — легко предсказуемое негативное отношение Пекина, что оставляет мизерные шансы на воплощение этой «плодотворной дебютной идеи» в жизнь. А жаль!

— Как же будет складываться ситуация в Афганистане с возвращением талибов? Может быть, они отойдут от прежнего радикального курса, станут более терпимыми, более толерантными?
— Ну допустим, что «неоталибы» не будут такими же одержимыми фанатиками, как их предшественники. Но не думаю, что надо рассматривать талибов изолированно от фундаменталистских сект и движений Пакистана, отнюдь не исповедующих терпимость к вероотступникам и иноверцам. Границу между Афганистаном и Пакистаном по «линии Дюранда» протяженностью более чем 2,5 тысячи километров, нанесенную на карту английскими картографами, если не ошибаюсь, в начале 80-х годов XIX века, когда Пакистан был частью Британской Индии, не признают ни афганские пуштуны, ни пакистанские. Для них эта граница не существует. Практически нет препятствий для перемещения наркотиков, контрабанды, моджахедов, оружия из Северо-Западного Пакистана, «зоны племен», в Афганистан. По сути, талибы — это передовой отряд наступающего пуштунского этноса. Талибов поддерживают другие, не пуштунские радикальные секты Пакистана, в том числе ваххаби, деобанди, джамиат и улема и др. Исламистские движения Пакистана ассоциируются с «Талибаном», с его наиболее боеспособной составляющей — талибами хаггани. Существует немалая вероятность возобновления в Афганистане гражданской войны, в которой пуштунам будет противостоять, как и в 90-е годы прошлого века, блок таджиков, узбеков и хазарейцев, входящих тогда в «Северный альянс». Численное превосходство пуштун по обе стороны этой мнимой границы очевидно. Не побоюсь сказать — более чем двойное. Нетрудно представить себе, как дестабилизирует обстановку в Центральной Азии возобновление внутриафганского конфликта в его новой сценической постановке, режиссируемой исламистскими центрами и при активном участии пакистанских и прочих моджахедов, как возрастет в регионе инфильтрация исламистов, активность исламистских ячеек, агитирующих и мобилизующих на противостояние секулярным режимам. Но тут мне пора унять разыгравшееся воображение.

— Да уж, уймите. Но если рисуемая вами драматическая картина, не дай Бог, обернется реальностью, то, прибегая к используемому вами языку театра, какой сценарий представляется вам наиболее взрывоопасным исходя из складывающейся ситуации в нашем регионе?
— Политическая драматургия требует от сценариста знания сцены. Я не уверен, что так уж посвящен в политические реалии в регионе. Непредсказуемо, где полыхнет. Зачастую бывает там, где меньше всего ожидаешь. Но, как мне видится «из-за бугра», судя по информации в Интернете, наиболее взрывоопасная ситуация — на юге Кыргызстана и в соседствующей части Ферганской долины. Накаляется обстановка в Таджикистане. Сомнительно, что режиму Рахмона действительно удастся держать под контролем распространяющееся вширь и вглубь влияние оппозиции — вспыхивающие то там, то тут (Рашт, Худжанд, Бадахшан...) очаги противостояния ему, в котором переплелись интересы наркобизнеса и претендентов на власть под исламистским флагом. Надо иметь в виду, что костер гражданской войны хоть и погашен, но угли тлеют. Надо иметь в виду и успешное продвижение талибов в соседние с Таджикистаном северные районы Афганистана (Кундуз, Баглан, Файзабад). Южный Кыргызстан, примыкающий к нему Таджикистан, север Афганистана — всё это крайне сейсмичная зона не только в буквальном смысле, но и метафорически, применительно к вашему вопросу. Не меньшая опасность дестабилизации исходит и от пакистанских воинов ислама, а они по фанатизму и агрессивности не уступают братьям-талибам. А ведь Пакистан почти граничит на севере с Таджикистаном. Какая уж там на Памире граница!..

— Откровенно говоря, в том, что вы сказали, нет особых откровений. Всё это так. Но вы ведь внимательно отслеживаете динамику конфликтогенной внутрирегиональной ситуации. Подсказывает ли вам интуиция, что в ее развитии наиболее взрывоопасно в масштабах региона?
— Возвращаясь к сценариям. Сейчас применительно к Центральной Азии в обращение вброшено два: один — косовский, имея в виду создание на юге Кыргызстана некоего узбекского анклава, то ли по модели Нагорного Карабаха, то ли по модели Южной Осетии или Абхазии; другой — уже принятый за образец оппозиционными движениями в мусульманских автократиях Среднего Востока (Египет, Марокко, Саудовская Аравия, Иордания) тунисский сценарий. Косовский вариант для Киргизии уже озвучен некоторыми ангажированными пророссийскими авторами, которые, ссылаясь на слухи и некие загадочные источники, сообщают о коварных замыслах Вашингтона, направленных на возобновление межэтнического конфликта в Киргизии и вообще на дестабилизацию обстановки в Центральной Азии с целью закрепиться в регионе после ухода из Афганистана. Тема «Вашингтонский обком действует» вообще очень популярна в региональной прессе. При этом смутно, совершенно неубедительно объясняется, в чем же, собственно, интерес Вашингтона. Разве чтобы остаться в регионе, необходимо замутить там воду? Разве нет для этого других, не столь экзотических методов? Или соответствующие американские структуры укомплектованы исламистскими агентами, стремящимися разрушить правящие региональные режимы, во многом идущие навстречу американским интересам, в сохранении, в поддержании которых Вашингтон заинтересован невзирая на риторику наших правозащитников? Непонятно. Как говорил Воланд Канту за завтраком: «Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут».

— А вы не рассматриваете косовский сценарий для Кыргызстана как вполне возможный для постановки?
— Рассматриваю. Но предлагаю вашему вниманию другой фантастический сюжет и другие действующие лица. Мне представляется, что назревает отнюдь не спонтанный, а стратегически и тактически планируемый и материально подкрепляемый косовский вариант в Кыргызстане. Узбекская диаспора там, а это, если не ошибаюсь, порядка миллиона узбеков, не допустит повторения прошлогодней трагедии. Оставаться беззащитными они больше не будут. Вопрос в том, действует ли тут самоорганизация или это проект Ташкента? Скорее, и то и другое. Каримов не сможет уже сохранять сдержанность в случае очередного киргизско-узбекского конфликта на юге Кыргызстана. Лидер, защитник он узбеков или кто? Он, полагаю, готовится. В занятой им на последней встрече ОДКБ позиции угадывается желание предотвратить, не допустить вмешательство «миротворцев» из ОДКБ в конфликт, в ходе которого он выступит на стороне киргизских узбеков и начнет претворять в жизнь косовский вариант. Вы вправе сказать, что все это плод моего воспаленного воображения. Возможно. Ислам-ака — трезвый, расчетливый политик. Но уж как-то странно, как-то нервозно он себя проявляет в последнее время. Вот, затеял косметический ремонт построенного по собственному проекту, но, видимо, обветшавшего за двадцать лет политического здания. Постоянно тасует кадровую колоду. Слухи то об одном, то о другом его преемнике, о проблемах со здоровьем то и дело вбрасываются в Интернет (старые проверенные политтехнологии, зондаж). Вот, недавно WikiLeaks выдал информацию о влиянии ташкентского «дона Карлеоне» на кадровые назначения и расценки. Измученное каримовским режимом население, затерроризированная бюрократия, погруженные в длящуюся уже два десятка лет междоусобицу кланы... Он изощренно манипулирует ими, стоя над схваткой. Умный, волевой, жестокий восточный деспот. Источник раздражения соседей, Москвы. Вряд ли можно ожидать, что он последует примеру де Голля, понявшего, что пора уходить: «Франция устала от меня, а я устал от французов». И ельцинский вариант ухода ему не светит. Поди найди такого «Путина», который гарантирует ему и семье безопасность. Как он может уйти, даже если и хотел бы, да и куда? Кто его приютит, как Лукашенко Бакиева? Ведь столько на нем висит и такая он цель для исламистов! Так что придется ему тянуть. А ситуация и экономически и политически напрягается. И ремейк «Андижана» возможен. Инстинкт еще никогда не подводил этого искушенного political animal. Он должен действовать превентивно и решительно. А уж в решительности и способности рисковать ему не откажешь! Военная акция в поддержку движения узбеков на юге Киргизии за создание там узбекского «Нагорного Карабаха» или «Южной Осетии» — уже апробированная технология. Современный опыт России в этом смысле весьма продуктивен. Можно начать с выдачи узбекских паспортов, а там... по обстоятельствам. Межэтнический конфликт на юге Киргизии того и гляди повторится. Спровоцировать его ничего не стоит. Что же может сильнее укрепить его позиции внутри страны, чем «маленькая победоносная война»? Она мобилизует, воодушевит узбеков, сплотит их вокруг нацлидера. Он может положиться на армию, а она сильнейшая в регионе.
Но, конечно, он не может не принимать в расчет и последствия такой авантюры. Во-первых, надо так сманеврировать, чтобы это движение не проходило под зеленым знаменем: узбекское население юга Киргизии гораздо религиознее, ортодоксальнее киргизов, испытывает на себе сильное влияние исламского радикализма, инфильтрировано его адептами. Сплав национализма и исламизма несет в себе взрывчатку огромной силы. Очень читаемый в моей профессиональной среде ваш авторитетнейший эксперт профессор Мурат Лаумулин весьма своевременно предупреждает об этой грозящей и Казахстану опасности.
Во-вторых, риск оказаться в положении международного парии. Узбекистан все же не Россия, а ведь и ей до сих пор не простили аннексию Грузии. Что касается атлантических союзников, то они будут сейчас поддерживать режим Каримова («хоть и сукин сын, но наш»): возможность базирования на границе с Афганистаном, транспортная артерия для снабжения войск, его непримиримость по отношению к исламистам — все это вынуждает закрывать глаза на экстримы режима. От Пекина вряд ли можно ожидать резких телодвижений. В свете синьцзянской проблемы он тоже заинтересован в устойчивом каримовском режиме. Трудным будет положение Москвы. Но широко освещаемая западной массмедиа устроенная киргизами резня узбеков в Оше, не уступавшая по зверству тому, что творили в Косово банды Младича, может послужить оправданием военного вмешательства Ташкента, если такое, не дай Бог, повторится. Как бы повела себя Москва в случае, если бы подобное происходило с русскими в одной из стран «ближнего зарубежья»? Особенно сейчас, в период обострения русского национализма со всеми его эксцессами? А вот как поведут себя соседи Узбекистана и Кыргызстана — не берусь предсказать. Это главный момент интриги.

— Не слишком ли вы увлеклись игрой в воображаемого Каримова? Вы делаете из него прямо-таки Макиавелли…
— Сам Каримов меня не так уж интересует. Меня беспокоит положение, в которое он попал, из которого не просматривается для него благополучного исхода, которое чревато весьма серьезными последствиями и для региона, и для его соседей. Я надеюсь, что эти мои страшилки — плод воспаленного воображения. Давайте надеяться на то, что в Кыргызстане межэтнические конфликты не повторятся и под водительством Розы Отунбаевой в стране воцарятся мир и согласие. Но, положа руку на сердце, многие ли из тех, кто знает реальную ситуацию там, поверят в такую идиллию? Мои умозрительные рассуждения основаны на оценке весьма тревожной действительности. Полагаю, что они не лишены логики и исторических аллюзий. Что же касается сравнения с Макиавелли, то многие максимы великого итальянца восприняты и претворяются в жизнь центральноазиатскими strong men.

— А каким вам видится поведение Москвы и Пекина после ухода?
— Воюя с талибами, НАТО работает на Москву и Пекин. Ослабленный иммунитет против исламского экстремизма в Центральной Азии не может не возбуждать чаяния исламистских стратегов, их мозговых центров, а таковые, надо полагать, существуют в той или иной форме. Они наверняка сделали для себя выводы из безучастного отношения к киргизской трагедии государств и организаций, которые могли бы и должны были бы воспрепятствовать дестабилизации в государстве–члене ОДКБ и ШОС. И предстоящее прекращение или ослабление американского военного присутствия в Афганистане неизбежно обнажит и обострит противоречия геополитических акторов, имеющих там свои интересы. Нетрудно предвидеть последствия, особенно важные для соседей Афганистана. Конечно, Вашингтон и его атлантические союзники, воюя с талибами, преследуют только свои цели. До того, как обозначилось их предстоящее отступление из Афганистана, члены ШОС настойчиво ратовали за Центральную Азию без американского, натовского присутствия. Но «халява» кончается. Уход союзников создает для шосовцев, главным образом для России и Китая, ситуацию, в которой они уже не смогут не быть вовлеченными в непосредственную конфронтацию с талибами, идущими в авангарде наступающих исламистских колонн. Интересы Америки, НАТО, России, Китая совпадают в их противостоянии талибанизации Афганистана. Но все же для Китая и России дестабилизация Центральной Азии, победа политического ислама представляет несравненно большую угрозу, чем для атлантических союзников, для Америки. Вполне объяснимо нежелание Москвы опять получать «груз 200». Пусть американцы и их союзники получают. Но что означает для России закрепление исламистов в ЦА, в ее «мягком подбрюшье», для России с ее многомиллионным возбужденным мусульманским населением, с ее беззащитностью против потока афганского героина? Казалось бы, Москва должна предельно содействовать миссии НАТО в Афганистане, выполняющей за нее кровавую работу. Здравомыслящие московские политики не могут не осознавать, что только американское военное присутствие в Центральной Азии может, как это и было в начале минувшего десятилетия, препятствовать наступлению на регион радикального ислама. Мотивация поддержки НАТО, казалось бы, убедительна. Но всё, что делала Москва до недавнего времени, в этом смысле представляется совершенно иррациональным. Она создавала постоянные препятствия военным операциям союзников. Да и сейчас, когда путинско-медведевский тандем осознал необходимость соучастия с НАТО в войне с талибами, они согласилась лишь на минимальную помощь: разрешение транспортировки военных грузов через Россию, поставка нескольких вертолетов, за которые они, цинично торгуясь, требуют оплату, и направление инструкторов. Плюс поддержка в Совете безопасности ООН санкций против Ирана. Однако амбиции Москвы, ее претензии на лидерство в ЦА сохраняются. Чтобы перевести их из виртуального состояния в реальное, нужно, повторюсь, придать действенность ОДКБ, которая доказала свою недееспособность летом 2010 года и которая на сегодняшний день представляет собой не более чем «клуб друзей России», по вполне оправданному определению Федора Лукьянова. Но даже у центральноазиатских членов этого «клуба», не говоря уже о Беларуси и Армении, перспектива превращения ОДКБ в реально действующий военно-политический союз под патронажем Москвы, наделенной легитимным правом вмешательства в возможные внутренние пертурбации у них, не вызывает энтузиазма. Эта их сдержанность отчетливо проявилась во время киргизского кризиса.

— Но все же, все же, есть ли какие-нибудь шансы на создание сил коллективной безопасности в Центральной Азии на основе сотрудничества сторон, заинтересованных в стабильности в регионе?
— Достижима ли кооперация НАТО и ОДКБ? Достижимо ли согласие между Москвой и Вашингтоном в отношении power sharing в Центральной Азии? Если воспринимать всерьез «перезагрузку» в их отношениях, то, может быть, возможен такой брак не по любви, а по расчету. Не берусь предсказать, как отнеслись бы к такой гипотетической возможности центральноазиатские policy makers. Но можно представить себе отношение к подобному союзу Пекина, что не может не учитывать Москва. Возвращаюсь к тому, что уже сказал: допустим, Москва согласится на американское военное присутствие в регионе, но для Пекина было бы неприемлемо смириться с американским базированием на своем западном back yard. Это во-первых. Во-вторых, как Россия будет сочетать такое соглашение с участием в ШОС и ОДКБ? Следует при этом иметь в виду, что в Вашингтоне и Брюсселе обе эти организации не воспринимаются всерьез, и это отношение к ним укрепилось в ходе последнего киргизского кризиса. В-третьих, участие России в операциях в Афганистане, даже вспомогательных, даже символических, не может не вызывать враждебную реакцию у афганцев (память-то у них не отшибло!). В войне с талибами во время их первого пришествия Москва поддерживала непуштунские этнические группы, таджиков, узбеков, занимающих командные позиции в нынешней афганской армии, что, конечно, учитывают Карзай и его пуштунское окружение.

— Давайте на минутку вернемся назад. Вы упомянули о тунисском сценарии. Вы дали это интервью в конце января, когда события в Северной Африке и на Среднем Востоке еще только набирали обороты. Сейчас, перед тем, как запустить в мартовский номер вторую часть интервью, мне хотелось бы знать ваши суждения о развитии событий и как они могут резонировать в нашем регионе, и в частности в нашей стране.
— Да. Это сейчас актуальнейшая тема. Неожиданное, непредвидимое свержение диктатора в, казалось бы, мирном, относительно благополучном Тунисе всколыхнуло интерес не столько к самому Тунису, сколько к возможности возникновения «эффекта домино» в автократиях Северной Африки и Среднего Востока. Аналитики уже изучают факторы возникновения социальных взрывов, подобных тунисскому. Среди них: наличие среднего класса; доля молодых (от 18 до 35 лет) в населении; среднедушевой доход; уровень образования; доля населения, включенного в интернетовские сети, и др. Но я бы ввел еще один, причем важнейший, на мой взгляд, параметр — этнокультурный характер, менталитет народа. Какой смысл примеривать тунисский вариант к постсоветским странам вообще? Тунис был колонией Франции, если не изменяет память, с 1881 по 1956 год, то есть 75 лет. Советизация Центральной Азии продолжалась не намного меньше (1919–1991). Тунисская интеллигенция, молодежь, политический класс были очень офранцужены и в культурном, и в языковом смысле. И поныне сильнейшее влияние Франции, ее новой истории проявляется во всем, особенно в политическом темпераменте социально активного населения. Теперь сравните менталитет офранцуженных тунисцев с менталитетом населения постсоветской Центральной Азии, лишь двадцать лет тому назад вышедших из «семьи братских советских народов» с присущей этим народам политической инертностью, задавленностью. Одно дело быть колонией демократической Франции, другое — тоталитарной империи с коммунистической идеологией и абсолютной репрессивной системой.
Но сейчас в ближневосточном калейдоскопе внимание приковано отнюдь не к Тунису, и даже не к Египту, а к Ливии. Лишний раз проявились лицемерие и цинизм политэлиты Запада, да и не только Запада — и России, Китая, да всех, кто унизительно заискивал перед Каддафи, прощал ему его наглость (чего стоил шатер в Кремле!), не имея никаких иллюзий относительно сущности этого шизоида и террориста, от воли которого зависели поставки нефти и газа. Представитель Каддафи до сегодняшнего дня был членом Совета ООН по правам человека! Финал ливийской трагедии сегодня непредсказуем. Что касается Египта, то что-то подобное тому, что произошло, предсказывалось. О неизбежности социального взрыва предупреждала Конди Райс в бытность ее госсекретарем: стремительный рост населения, многодетные семьи с доходом ниже прожиточного минимума, стремительный рост доли молодых в населении, не имеющих ни работы, ни перспектив, ни востребованных профессий у большинства. И в то же время — амбициозность, манящие соблазны окружающего мира, чувство обреченности. Не укоренена способность к дешевому монотонному ручному труду на производстве, создавшему comparative advantages (конкурентные преимущества) «азиатских тигров». Какие сравнительные экономические преимущества? С чего вдруг потечет туда капитал? Только в нефть, газ, инфраструктуру, но это не трудоемкие, а капиталоемкие сектора экономики, в них количество рабочих мест ограничено. Спасает частично аграрный сектор и систематическая финансовая подпитка Вашингтона.
Элемент стихийности, эйфории, осознания своей сплоченности, своей силы в единении — все это, конечно, очень захватывает, пробуждает гражданское самосознание. Но... невольно приходит на память февраль 1917-го. Вопрос в том, чем обернется падение диктатур: не разгоном ли учредительного собрания? Изменится ли к лучшему социально-экономическое положение? Никакой ведь идеологии за всеми этими революциями, только не облеченные в конкретные программы требования реформ. Опыты социального реформирования в новой истории арабского мира всегда оборачивались диктатурой, как в случае с социалистическими движениями Ba’ath party, Arab Socialist Union, приведшими к власти Абдель Насера в Египте, Саддама Хусейна в Ираке или Хафеза Асада в Сирии, по сравнению с которыми свергнутые ими монархи были ангелами во плоти. Вряд ли может вдохновлять и опыт социальных преобразований в Иране, где безработица сейчас превышает 25%, безудержная инфляция, коррупция муллократии, растущая нищета, расколотое общество и массовые протестные демонстрации. Вероятность перехода к демократическому устройству по моделям Запада близка к нулю. Яростные требования перемен понятны и обоснованы. Но будем реалистами. У нас вот тоже Обама пришел на волне ожиданий перемен, реформ. Стотысячные ралли на стадионах: сhange! сhange!.. Торжество левых. А в результате: расколотое общество, правый поворот и поражение демократов на выборах в ноябре. Гениален все-таки афоризм Виктора Степановича Черномырдина: «Хотели как лучше, а получилось как всегда».
Неразрешимые сегодня вопросы: единственный ли для Египта выбор между военной автократией и Muslim Brothers; не приведут ли в охваченных революционным подъемом арабских странах реально свободные выборы к власти исламских фундаменталистов, как это случилось в Алжире в 1991 году, когда победил Islamic Salvation Front (армейская верхушка отменила результаты выборов, после чего началась гражданская война, длившаяся до 1998 года), или в Ливане недавно, или в Палестинской автономии, или возможна турецкая модель в ее кемалистском исполнении? Непредвидимое никакими политсейсмологами цунами с эпицентром в Тунисе вызвало замешательство, растерянность, панику в связи со скачкообразным удорожанием нефти и реакцией stock market. Обнажилась недееспособность, беспомощность великих держав перед лицом масштабного геополитического кризиса. На уровне ощущений очевидны устрашающие последствия, которые коснутся всех. Осмыслить, предсказать их сейчас невозможно. Политологи, аналисты и комментаторы дезориентированы. Как у вас говорят, «чешут репу». И я, признаться, почесываю. Если уж такой авторитетный арабист, как Алексей Малашенко, говорит в интервью «Эху Москвы», что «как ребенок удивляется» происходящему в Египте, то что же остается мне — дилетанту? Вслед за кризисом в экономической теории, вызванным мировой рецессией последних лет, обозначился кризис политической теории. Что касается политической практики, то... «все смешалось в доме Облонских». Типичный военный переворот в Египте, с отменой конституции, разгоном парламента и отстранением от власти легитимного главы государства воспринимается в демократических столицах Запада как победа демократии и торжество свободы. Это что-то новенькое.
Теперь вторая часть вашего вопроса: как это касается вашего региона. Резонанс от ближневосточных потрясений в той или иной мере неизбежно распространяется на все страны с авторитарными режимами правления и, полагаю, вызывает нервозность у их лидеров. Тем не менее делать выводы, основываясь на обобщениях, синтезировать происходящее в Тунисе, Ливии, Египте, Йемене, Бахрейне и на сегодня неизвестно где еще можно лишь очень условно. И еще слишком преждевременно. Перефразирую того же автора: каждая несчастливая страна несчастлива по-своему. В одних странах —  межконфессиональная вражда (сунниты-шииты), в других — межплеменная и т. п. Вынесем за скобки индивидуальные характеристики любого общества: этнокультурные, конфессиональные, исторический background. Выделим то, что обусловило социальный взрыв в арабских странах и что не может не рефлектироваться в мире, будь то Китай или даже Америка (по мнению некоторых наших аналистов, такая рефлексия проявляется в бунте профсоюзов против властей штатов Висконсин, Айдахо, Огайо и др.). Преодолен психологический барьер, страх перед репрессивной силой режима. «Тяньаньмэнь» (в нарицательном смысле) в наши дни, мне представляется, вряд ли возможен. Вменяемые автократы на это не решатся. Урок, полагаю, извлечен. Не то время. В эпоху всемирной коммуникационной революции, когда монополия на информацию проправительственной массмедиа больше не существует, когда только у Facebook 600 миллионов пользователей, когда порядка 30% населения Китая пользуется Интернетом и в России он доступен каждому третьему (не знаю, как в Казахстане), возможности протестной мобилизации неисчерпаемы, а вероятность стихийного взрыва где бы то ни было высока. Не думаю, что Каримов применил бы сейчас «андижанский вариант». И Путин не решится на «Новочеркасск». Не отморозки же они типа Каддафи.
Кстати, о России. Почва там еще не колеблется, но подземный гул нарастает. Мысль о том, что Путин воцарится на престоле до 2018 года, а то еще и до 2024-го, вызывает у активного населения страны растущее неприятие. Что же касается Казахстана, то хотя возбуждающий ветер со Средиземноморья не может не коснуться и вас, но, как мне представляется, сила его не поколеблет выстроенную Назарбаевым политическую конструкцию. У вас нет массовой безработицы, уровень жизни существенно выше. Нет у вас и аналога «Мусульманского братства» — разветвленной исламистской сети. В экономическом смысле вы самодостаточны (если по-умному вести хозяйство), а экспортный сектор обеспечивает положительный внешнеторговый баланс. Тем не менее самоуспокоенность губительна, и будем надеяться, что демонстрационный эффект разворачивающейся ближневосточной драмы ведет к осознанию вашим политклассом необходимости либерализации общественной жизни. Что касается региона в целом, то разбушевавшаяся стихия исламского радикализма скажется на стабильности в Центральной Азии. Надо к этому готовиться.

— Последний вопрос. Ранее вы упомянули WikiLeaks. Вы с доверием относитесь к этому источнику информации, на многое он раскрыл вам глаза?
— Да ничего сногсшибательно нового лично мне не открылось. Всё было или в медийном пространстве, или в Интернете. Что, мы не знали, что ли, что сауды и другие арабы ненавидят и боятся персов-шиитов и делают все, чтобы у Ирана не было атомной бомбы, лобызаясь на протокольных встречах с Ахмадинежадом? Не знали об оргиях старого эротомана Берлускони? Или мы не знали о том, как ненавидят в Узбекистане Гульнару Каримову, о масштабах и методах ее «business activity»? Или мы не знали, что из себя представляет нынешняя российская власть до того, как прочли депешу американского посла в Москве Байерли? Да сам председатель Конституционного суда Зорькин во всеуслышание заявил о ее криминализации! Забавно, конечно, читать пикантные откровения о политиках, заглядывать за кулисы политического театра и убеждаться в незначительности, суетности, корыстолюбии действующих лиц. Перевелись герои шекспировского, древнеримского величия и злодейства, коими были богаты персонажи политической сцены минувших двух веков. Обмельчал, опошлился мировой политбомонд. Кто сейчас на просцениуме — Саркози, Берлускони, Чавес, Путин–Медведев, наш Обама и прочие?

— Но ведь эти люди вершат историю!
— Не думаю. Верю в цикличность истории. В непознаваемость ее высшего смысла. Опять сошлюсь на Воланда (не к ночи будь помянут!): «...ежели Бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?» Что же касается политических персонажей, то, пожалуй, это и к лучшему, что в наши дни не возникают ниспровергатели и преобразователи. Александр Галич:

Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы,
Не бойтесь мора и глада.
А бойтесь единственно только того,
Кто скажет: «Я знаю, как надо!»

Так что ушаты компромата, выливаемые на нас Ассанжем, ничего не прибавляют в моем понимании политической реальности. Я бы сказал даже, что вредно, контрпродуктивно обнажать закулисную кухню международных отношений. Кажется, Черчилль заметил, что народу лучше не знать, из чего делается колбаса и как и кем делается политика.