, 
ИНТЕГРАЦИЯ СНГ:
Расул Жумалы, политолог
Современная мироконструкция, сложившаяся после 1991 года, переживает болезненные трансформации. Все громче заявляют о себе новые вызовы безопасности, стабильному развитию стран. Вроде бы все разделяют утверждение, что самый оптимальный путь к их преодолению лежит через консенсус, будь то между главенствующими державами или в рамках международных структур. Но в реальности, за исключением, пожалуй, ЕС и АСЕАН, имеется огромная разница между словами и делами. Ярким примером такого диссонанса служит СНГ.
Международный опыт свидетельствует, что значимость и вес отдельного региона по определению может возрастать лишь по мере углубления в нем интеграционных тенденций. Сошлемся на мнение генерального директора Комиссии Европейских сообществ У. Стефани: «Лишь защищая группировку в целом, можно спасти ее составные части. Из этого положения вытекают непривычные размышления, ведущие к гармоничному подходу, к использованию нового стиля и, следовательно, к новой терминологии, новому образу самовыражения во время ведения диалога внутри группировки». Хотя данное высказывание было сделано применительно к европейским реалиям, думается, оно вполне способно претендовать на универсальность.
В целом к успешным примерам интеграции принято относить Европейский Союз, Северо-американскую ассоциацию свободной торговли (НАФТА), Ассоциацию стран Юго-Восточной Азии (АСЕАН). Неудачные примеры в основном связаны с консолидацией развивающихся стран. Одна из причин такого разнобоя кроется в том, что, рассматривая межгосударственную интеграцию в качестве панацеи, последние делали ставку в основном на политическую волю. Другие сегменты зачастую игнорировались. Это вело к декларативности объединений и к потере их эффективности. Особенно это касается экономики. Между тем интенсификация торгово-экономических контактов оказывает позитивное влияние на всю международно-политическую ситуацию в отдельно взятом регионе или континенте, расширение зон стабильности. Многократно уменьшается риск внутренних конфликтов.
Названный тезис по-особому актуален для постсоветских республик, составляющих после 1990-х годов естественное географическое и социокультурное звено. Изначально они обладали преимущественными стартовыми возможностями в сравнении с рядом других интеграционных групп, например Евросоюзом или АСЕАН. Это притом что суммарный потенциал Содружества выглядел довольно внушительно: промышленный — примерно 10% от общемирового, запасы основных видов природных ресурсов — около 25%, экспортный потенциал — 4,5%. Но, хронически отставая в технологиях, дезориентированые идеологически, они пребывали в плачевном положении. Общую картину завершал хозяйственно-экономический паралич.
Сказывались и субъективные моменты. Глоток свободы опьянил умы политиков. Республики рвались к самостоятельности. Национальные интересы приобрели определяющий характер, затмив призывы к коллективному решению проблем.
Но конец тоталитарного режима не означал автоматического образования на его месте экономически процветающих стран с развитыми институтами гражданского общества. Ситуация развивалась в крайне неблагоприятном ключе. Наблюдалось резкое падение уровня жизни населения. Разрыв традиционных связей угрожал хаосом, стихийное размежевание частей некогда единого организма углублял кризис.
Именно тогда в Алматы 21 декабря 1991 года по предложению казахстанского руководителя съехались лидеры одиннадцати независимых республик и договорились об образовании Содружества Независимых Государств (СНГ). Из прежнего советского состава в него не вошли лишь прибалтийские республики, что, в общем-то, закономерно: насильно аннексированные Сталиным в 1940 году, они традиционно стояли особняком и больше тяготели к Европе. Подписанию алматинской декларации предшествовали события, угрожавшие формированием на постсоветском пространстве обособленных друг от друга славянского и тюркского союзов. Накануне, 8 декабря, по инициативе российского президента Бориса Ельцина Москва, Киев и Беларусь заключили скандально известные Беловежские соглашения трех славянских республик. В качестве ответного шага неделей позднее в Ашгабаде собрались главы центральноазиатских республик. К каким последствиям могло привести разделение республик по этническому и конфессиональному признаку, трудно даже предугадать.
Итак, в СНГ вошли: Россия, восточноевропейские Украина, Беларусь и Молдова, закавказские Армения, Азербайджан и Грузия, центральноазиатские Казахстан, Узбекистан, Кыргызстан, Таджикистан и Туркменистан (ассоциативно). За прошедшие семнадцать лет это объединение успело пройти несколько этапов.
В 1991—1993 годах свежеиспеченные субъекты международного права оформили государственность, вошли в ООН, обеспечили юридически оформленные отношения между собой. При этом народнохозяйственные системы продолжали функционировать в рамках единого пространства с общей валютой — рублем. На фоне социально-экономического кризиса в Содружестве буквально пачками принимались решения по сохранению единого рынка. Правда, их претворение в жизнь оставляло желать лучшего, отчасти ввиду шероховатости и декларативности документов, но главным образом ввиду преобладания центробежных тенденций. Соответственно вместо сотрудничества шло его свертывание.
На втором этапе — 1993—1996 годы — ННГ продолжили упрочение политического суверенитета, успели переориентировать часть торгово-экономических интересов на так называемое «дальнее зарубежье». Были созданы самостоятельно функционирующие финансово-экономические системы со всеми государственными атрибутами — бюджетом, налогово-таможенной системой, валютой и прочим. Решения в рамках Содружества заметно прибавили трезвости в оценках. Соответственно и позиции сторон по тем или иным проблемам экономической кооперации зачастую оказывались во власти серьезных, порой непреодолимых расхождений. Так и остались невыполненными решения по созданию Экономического и Платежного союзов, другие резолюции, принятые в пору младенчества СНГ.
Третий этап, датируемый промежутком между 1997-м и 2001 годом, характеризовался преодолением кризисных явлений. Это проявлялось через переоценку ранее принятых планов, даже отказ ряда государств от реальной интеграции. Наметилась и тенденция к группированию по интересам. Зародились такие структуры, как Евразийское экономическое сообщество, Союз России и Беларуси, Центральноазиатское сообщество (в дальнейшем слились с ЕврАзЭС), объединение ГУУАМ (Грузия, Украина, Узбекистан, Азербайджан, Молдавия), после выхода Узбекистана переименованное в ГУАМ. Впрочем, синдром топтания на месте так и остался непреодоленным.
Четвертый этап — 2001—2005 годы, превращение СНГ в еще более рыхлое образование. Возрастающее влияние на динамику и направленность интеграционных процессов оказывают один за другим следующие внутренние и внешние вызовы, а также соперничающие с РФ центры силы. Крепнут новые блоки с их участием.
Наконец, пятый этап, который занял 2005—2008 годы, показал отсутствие какой-либо практической отдачи от СНГ. Нет свежих идей. Почти все проекты, которые задумывались в начале пути, застопорились, будь то создание единого таможенного, экономического, платежного, культурного и иже с ними пространств. Так называемое ассоциативное членство Туркмении в организации стало еще более фиктивным. После августовских событий 2008 года Украина и Грузия вовсе объявили о выходе из Содружества. Результаты же редеющих из раза в раз саммитов оставшихся участников интеграции не вызывают энтузиазма даже у оптимистов.
почему так произошло?
Если тот же Евросоюз как центр интеграции, выросший из франко-германских соглашений по углю и стали, содержал внутреннюю логику объединения, то в СНГ изначально закладывалась иная идеология — «развода». Само того не подозревая, Содружество двигалось по пути утилизации объемной и во многом избыточной инфраструктуры СССР. Кроме того, политические элиты не могли не учитывать сложившегося в 1991-м настроения масс, нашедшего свое выражение в известных итогах референдума по сохранению обновленного Союза. Как некогда признал английский историк Д. Лоу, касаясь Британского Содружества, его специфическое предназначение для Англии состояло в том, чтобы «смягчить травму перехода к постимперской эре». Такую же роль «психологической подушки», по-видимому, сыграло СНГ.
Осознание актуальности реанимации торгово-экономических связей в СНГ, особенно на начальной стадии, конечно, присутствовало, а вот политической воли к реальной интеграции, навыков в изменившихся исторических реалиях не хватало.
В силу разных обстоятельств руководители стран СНГ неоднозначно воспринимали сами цели и задачи. Одним Содружество виделось не более чем промежуточным этапом на пути от статуса республики в рамках СССР к полноценной самостоятельности. Сохраняя формальное членство в организации, они направили главные усилия на переориентацию сотрудничества за его пределы. Политика постепенного отстранения от работы в Содружестве вытекала из специфики видения этими странами своего места в новом геополитическом измерении. Закостенелость СНГ, ссоры, регулярно терзавшие его изнутри, только подыгрывали суждениям о том, что интеграционные проекты скорее отвлекают внимание и средства от решения проблем, нежели помогают их преодолению.
Каждый участник изъявлял готовность двигаться к интеграции лишь при получении осязаемых выгод здесь и сейчас, а не гипотетических выгод в будущем. Возобладал эгоизм, сравнимый с принципом брать, но ничего не давать взамен.
В определенной мере слаженной, эффективной работе СНГ мешало то, что можно назвать кризисом доверия в отношениях между членами Содружества.
Тот факт, что Кремль обладает несравнимо большим экономическим (80% совокупного ВВП), людским и особенно военным потенциалом в СНГ, вызывал у ряда партнеров сомнения в искренности его намерений. Зачастую такая подозрительность подогревалась безответственными, а порой провокационными высказываниями отдельных российских политиков. Даже те, кто высказывался в пользу интеграции с «ближним зарубежьем», зачастую демонстрировали неприятие принципа равноправия. Так, президент Московского общественного научного фонда
А. Кортунов писал: «Для Москвы лидерство в зоне бывшего СССР выглядит не только естественным, но и единственно возможным путем стабилизации всего евразийского пространства. Можно спорить о том, какие формы должно принять лидерство, какие инструменты уместнее всего использовать в СНГ, но, по мнению руководства России, центральная роль Москвы на территории бывшего Союза не подлежит обсуждению».
Понятно, что некоторые испытывали опасения из-за возможной реставрации влияния Москвы, следовательно, утраты определенной доли суверенитета. Поэтому проводился поиск баланса интересов, что позволило бы уменьшить роль России за счет сближения с другими державами или международными структурами.
Рассуждая об экономических категориях, сам факт крушения СССР можно охарактеризовать как шаг, предопределивший дезинтеграцию. С обретением самостоятельности новые образования взяли на вооружение экономические стратегии, в значительной степени несовместимые между собой. Если Россия, Казахстан и Кыргызстан нацелились на уменьшение регулирующей роли государства в экономике, то, скажем, Беларусь, Узбекистан и Туркменистан шли в диаметрально противоположном направлении. Такой институциональный диссонанс вряд ли мог способствовать процессу сближения. Кроме того, постсоветские республики нередко оказывались во власти конфронтационных предубеждений в тех областях, где некогда пересекались интересы: в торговле, энергетике, транспорте, водопользовании.
Имелся еще один немаловажный фактор, связанный с внешними влиятелями. Дело в том, что индустриально развитые державы кровно заинтересованы в том, чтобы закрепить за странами Содружества роль поставщика сырья и рынка сбыта для своих товаров. Такой подход делает сложным доступ СНГ к передовым технологиям, предопределяет заведомо неравные условия взаимодействия. Отношение к постсоветской интеграции также неоднозначное. Еще сильна инерция блокового мышления. Едва ли большинство западных столиц положительно воспримут возникновение нового экономического и политического альянса на месте СССР.
В условиях глобализации эффективная реализация национальных интересов попросту немыслима без мобилизации общих усилий. Ожидание для этого каких-то форс-мажорных обстоятельств — вредоносный рецепт. Тем более коль речь заходит о государствах, характеризующихся принадлежностью к одному геополитическому и геоэкономическому пространству. Таковые по определению не могут рассчитывать на процветающее и стабильное будущее в условиях асимметрии, разнобоя как в уровнях развития, так и политических воззрениий друг друга. Это то состояние, которое чревато нагнетанием взаимных обид, подозрительности и в конечном итоге заводит в тупик.
А. Кортунов: «Для Москвы лидерство в зоне бывшего СССР выглядит не только естественным, но и единственно возможным путем стабилизации всего евразийского пространства. Можно спорить о том, какие формы должно принять лидерство, какие инструменты уместнее всего использовать в СНГ, но, по мнению руководства России, центральная роль Москвы на территории бывшего Союза не подлежит обсуждению».
