Пусть все будут здоровы, богаты и счастливы! но ведь так не бывает…

«Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча, да, пожалуй, прибавить к этому еще дородности Ивана Павловича — я бы тогда тотчас же решилась. А теперь поди подумай!» Это рассуждения вслух замечательной и прекрасной во всех отношениях Агафьи Тихоновны, невесты из гоголевской «Женитьбы». Барышня жениха себе конструирует из претендентов, коих много, а выбрать-то надлежит одного… Создавая устами Агафьи Тихоновны идеального жениха, Гоголь держал в памяти и другое произведение, а именно знаменитый роман Мэри Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей». Ну кто бы мог подумать, что плод воображения двадцатилетней экзальтированной барышни станет в ХХ веке перспективнейшим направлением медицины, а именно трансплантологией? Наш гость из Республики Беларусь — кандидат медицинских наук, руководитель Республиканского научно-практического центра по трансплантации органов и тканей Олег Олегович Руммо. — Олег Олегович, в 2008 году вы произвели сложнейшую, уникальную, первую в вашей стране операцию: пересадили донорскую печень 30-летнему мужчине, дни которого были сочтены. Можно узнать о дальнейшей судьбе вашего пациента? — Ситуация была остросюжетная. Пациент действительно погибал, его печень была совершенно разрушена. — Цирроз? — Да. Это основная причина тотального поражения столь ответственного органа. Цирроз. А печень, между прочим, играет в нашем организме роль, которая, может быть, является более важной, чем роль сердца, воспетого поэтами и влюбленными. Согласитесь, невозможно себе представить песню, в которой бы прозвучало: «Печень! Тебе не хочется покоя…» Звучит комично. — Пожалуй. И как все-таки сложилась дальнейшая судьба вашего пациента? Он выжил? — Не просто выжил, а выздоровел, и чувствует себя нормально по сей день. Это была действительно первая операция в нашей стране, это было мое «боевое крещение», и поэтому потребовалась максимальная концентрация сил. — Как долго длилась операция? — Двенадцать часов. Без перерыва. И один час пациент находился на столе вообще без печени. Это был самый рискованный момент. Но все обошлось, парень этот сейчас здоров. Ему уже тридцать пять лет, у него благоприятные перспективы. И таких операций в Беларуси сделано уже больше ста. — То есть можно сказать, что операция поставлена на поток? — Без всякого сомнения. Это поточная, рутинная операция, плановый показатель которой доходит до 50 трансплантаций печени в год. — Пять лет полноценной ремиссии — это ведь очень хороший показатель, да? — Особенно по сравнению с теми печальными результатами, которые имели место на заре трансплантологии, во второй половине 60-х годов прошлого столетия… Смертность была очень высокой. И если советская медицина конкурировала с западной в вопросе пересадки сердца, то на подобный маневр с печенью она долго не отваживалась. Это случилось лишь в 1990 году. Опыт российских коллег тоже изобилует печальными результатами. Поэтому я с законной гордостью сознаю, что именно в Беларуси проведена первая успешная трансплантация печени, и вдвойне приятно, что в прошлом году мы провели такую же успешную операцию в Казахстане, в институте имени Сызганова. В декабре прошлого года была прооперирована девочка, результаты пока обнадеживают. — Сколько подобных трансплантаций производится в мире? — Порядка 20 тысяч. В США, в Западной Европе, на Ближнем Востоке, в Юго-Восточной Азии, Южной Америке… То есть там, где наличествует оборудование и квалифицированный персонал. Эти высокие технологии тиражируются, воспроизводятся, благодаря чему огромное количество людей, которые должны были непременно умереть, как это было до 1983 года, не просто существуют в рамках инвалидности, а живут полноценной жизнью — планируют и создают семью, рожают детей, делают карьеру. И вы, глядя на них, цветущих, полных жизненных сил, даже представить не можете, как выглядели эти люди до операции. А они уже мало чем отличались от мертвецов… — Почему вы обозначали дату — 1983 год? В том году что-то произошло? — А произошло вот что: мы получили препарат, который препятствует отторжению донорской ткани. — То есть иммунодепрессант? — Именно! Иммунодепрессант выборочного действия. И ситуация качественно изменилась. — Можно сказать, что трансплантология есть все-таки продукт западной цивилизации? — Я не отношусь к любителям поспорить, кто же первым изобрел радио, Маркони или Попов. Да, в историю медицины вошли факты первых операций по пересадке органов, и они были произведены в США. Но все без исключения корифеи трансплантологии, все лауреаты Нобелевской премии прекрасно знали и знают имена русских врачей, таких как Демихов, к примеру. Он был пионером в этой области и выполнил свои уникальные эксперименты — знаменитая двухголовая собака — намного раньше тех ученых, которые вошли в историю. Великий Дебейки говорил, что своим успехам он обязан двоим людям: своей матери и русскому ученому Демихову! А на Украине, в Харькове, жил и работал Юрий Вороной, который выполнил пересадку почки — когда бы вы подумали? В 1933 году! Да, его пациент не прожил и суток, но Вороной первым в мире получил функцию! — То есть пересаженная почка все-таки какое-то время работала? — Вот именно! И здесь все эти расчеты на «первый-второй» просто неуместны. Нужно понимать, что трансплантология, это — топ. Это самое интересное, самое головокружительное направление в медицине. Оно вообще соседствует с научной фантастикой! И задачи, которые она решает, под силу действительно мировому медицинскому сообществу. А задач этих меньше не становится. Это и вопросы донорства, и вопрос парных-непарных органов… — То есть? — У человека две почки, так? Легкие тоже состоят из двух половин. Подыскать донора проще. А сердце одно. И донором становится тот, кто об этом уже не узнает. Тот, кто трагически погиб, имея молодое и здоровое сердце… — А печень? Тоже берете у погибшего? — Нет. Здесь есть такой выход: мы у близкого родственника берем часть печени. Иссекаем ее из тела донора и пересаживаем. Так, между прочим, мы поступили в Казахстане. Донором выступила сестра оперированной девочки. - И что же? Вместо одного здорового человека есть риск получить двоих инвалидов? Разве половина печени будет работать, как целая? — Будет! В том-то и штука, что при надлежащем лечении и уходе печень полностью восстанавливается, регенерирует! — Ну, знаете, это действительно фантастика… Но я предлагаю вернуться к моральным и правовым оттенкам этой темы. Сердце, как мы выяснили, в отличие от сентиментальных представлений, на «половинки» не делится. И возможен только один вариант: донором становится погибший во цвете лет человек. Требуется ли согласие его родственников? — Действуют две правовые нормы. Одна из них ясно указывает — да, требуется. Другая норма выстроена по принципу презумпции согласия. То есть родственники могут воспрепятствовать донорству, но если они промолчали, то орган изымается без их официального согласия. Вообще это очень деликатное обстоятельство, оно требует качественной пропагандистской работы с общественным сознанием. В США эти истории не замалчиваются, а наоборот, широко оглашаются в СМИ. По ТВ показывают людей, которые продолжают жить с чужим сердцем, родственников невольного донора, которые начинают видеть в спасенном пациенте черты покойного. Считается ведь, что сердце — едва ли не вместилище души… — Ну а что, сентиментально, но красиво. И есть тут что-то от истины… — Я врач, материалист, мне не метафора нужна, а формула, но согласен, что подобные ценности нужно культивировать. Беда ведь не выбирает, и кто угадает, в какой дом она постучится завтра. Пусть все будут здоровы, богаты и счастливы! Но ведь так не бывает…   — Я не случайно упомянул в преамбуле нашей беседы Франкенштейна. Область медицины, которую вы представляете, действительно ошеломляет. А всякий ажиотаж подобен комете, «хвост» которой составляют слухи, домыслы, злокачественные обвинения и прочее. Трансплантология густо окутана мифологическим туманом: людей похищают, убивают «на органы», которые продают, и все это чудовищный, но сверхприбыльный бизнес. Что здесь правда, а что от лукавого? — Сразу скажу: проблема есть. Есть. Не будем фарисействовать и отводить глаза в сторону. Наш лучший из миров устроен не самым справедливым образом. Есть «золотой миллиард», который всем заправляет, и есть бедные страны. А беда, как я говорил уже, не разбирает. Она придет и к богатому, который в состоянии заплатить любые деньги. Но органов действительно катастрофически не хватает! И поэтому бедняки продают себя для нужд трансплантологии. Чаще всего речь идет о почке. Реже о печени. Это правда. Всё остальное, все эти жуткие рассказы о подвалах, где «разбирают» похищенных на «запчасти», которые потом за бешеные деньги продают, — вот это уже фольклор. Сплошной «Франкенштейн». Это технически и физически невозможно. Сердце после смерти человека живет несколько часов, почка — сутки. Нужны специфические условия для всех манипуляций с органами, условия их транспортировки, хранения… В это я решительно не верю. — Ну а выращивание «запчастей» человеческого тела из так называемых стволовых клеток? Тоже фольклор? — Нет, это серьезно. Я уже видел органы, выращенные по этой технологии. Правда, это были органы животных, не человека. Думаю, лет через 50–60 медицина получит эти способы лечения и продления жизни для самого широкого применения. — Однако! Долгонько ждать приказываете! — Я говорю о массовом применении. Единичные случаи операций, где, так или иначе, задействованы стволовые клетки, уже проводятся. Единичные, потому что они стоят астрономически дорого. — Коль уж заговорили о цене. Вы ведь наверняка знаете, в какую сумму обходится больному человеку операция, если он решился лечь на стол, скажем, в Западной Европе. Знаете? — Знаю. Скажем, в Бельгии она стоит порядка 100 тысяч евро. Но я знаю и другое — себестоимость этой операции составляет не более 20 тысяч евро. — Ничего себе норма прибыли! Пятикратная! — А вы как думали! Это очень рентабельный бизнес. С чего началось в Беларуси? Люди атаковали Минздрав и Минфин письмами с просьбами о выделении специальных квот на оплату этих операций за границей. А потом на государственном уровне решили просто всё посчитать, и выяснилось, что развивать эту отрасль медицины у себя — выгоднее! Во-первых, граждане Беларуси имеют бесплатный доступ к современной и весьма эффективной медицинской помощи, в результате которой человек полностью возвращается к жизни, а не влачит, скажем, жалкое существование возле аппарата искусственной почки. А во-вторых, наша страна теперь — полноправный участник этого рынка медицинских услуг на мировом уровне. К нам теперь едут из США, из Западной Европы, откуда угодно! Это не только выгодно, но и престижно. И я глубоко убежден, что Казахстан может сделать то же самое. Но при одном условии: без государственной поддержки все разговоры о современной трансплантологии бессмысленны!