Правый эксперимент

Бывший военный, самый известный кандидат в депутаты маслихата г. Алматы, защитник дольщиков и борец за права автовладельцев, Сергей Уткин — фигура для казахстанской действительности уникальная. Адвокат с позитивным взглядом на жизнь, принципиально не дающий взяток, он получает удовольствие от того, что чиновники начинают покрываться потом при одной только мысли о том, что наученные Уткиным граждане в очередной раз придут их, чиновников, контролировать.
Сергей Уткин стал широко известен в 2007 году во время широкой кампании по защите прав владельцев праворульных автомобилей. История повторяется на новом диалектическом витке. Сегодня, когда казахстанское правительство в очередной раз намерено осложнить жизнь казахстанским гражданам, навязывая народу малокондиционный российский автопром, быль о том, как владельцы праворулек заставили государство считаться с их интересами, представляется нам довольно поучительной.

Мое, не трожь!

— Как так получилось, что обычно инертные рядовые казахстанские граждане вдруг объединились и так успешно провели кампанию по защите своих прав? Говорят, что тогда, в 2007-м, не обошлось без поддержки заинтересованных бизнес-структур...
— Недовольство было абсолютно стихийным. Кто-то предполагает участие автодилеров — но нет, его не было. Конечно, мы понимали, что те бизнесмены, кто ввозил эти авто, должны нас поддержать. Я общался с бизнесменами и крупными компаниями, но все отказались от какого-либо участия. Бизнес отказался от борьбы с властью, так как он очень пугливый.
А что касается народа, то он сам начал подниматься, ведь думали, что запретят эксплуатацию. Люди просто защищали свою собственность.
Как это происходило? Сначала особо активные 3—4 человека создали сайт, на котором начали собирать подписи тех, кто не был согласен с запретом эксплуатации праворулек. Сайт сделали буквально за пару дней, он назывался, кажется, svoboda.kz. Я с активистами движения сначала знаком не был, и самостоятельно, как владелец праворульки, подал иск в суд о защите своих прав. Получается, что сначала мы шли параллельно, но отдельно друг от друга, ну а потом уже вышли друг на друга и начали контактировать — я у активистов был юридическим консультантом.
История продолжалась примерно год, с осени 2006-го по осень 2007-го. В правозащитном движении участвовало порядка 40 000 человек — это те люди, что оставили свои подписи. Активистов было примерно две тысячи по всей стране, в Алматы человек 30—50 каждую среду собирались у автомаркета «Сити Плюс», они и довели это дело до конца. Мы бились в судах примерно до середины лета 2007 года, тогда, если помните, были выборы в Мажилис, и наши требования поддержала партия «Нур Отан». В итоге к октябрю-ноябрю 2007 года проект о запрете эксплуатации праворульных автомобилей был отменен.

— Откуда у наших людей взялась такая дисциплина?
— Я повторюсь: люди защищали свою собственность. Я был на одном из самых громких митингов возле театра им. Лермонтова, и там был такой ажиотаж, мужики кричали с налитыми кровью глазами. Понимаете, эти мужики — это наш реальный средний класс, который не имеет никакого отношения к госслужбе, который в каком-то маленьком бизнесе крутится, у которого есть небольшой доход. Эти люди далеки от политики, от партий политических, от слов «гражданское общество», эти понятия для них не существовали никогда. И они всегда искренне поддерживали власть. А тут — первое разочарование: как же так, у нас заберут наши машины?! Знаете, у меня было ощущение, что они пошли объяснить власти, что власть чего-то недопоняла. Искренне хотели объяснить, что так делать нельзя. И были ошарашены, что власть этого не понимает.

— История с праворульками все-таки для Казахстана уникальная. Согласитесь, что в большинстве своем наши люди бегут туда, куда им скажут, их очень трудно вывести из себя.
— На мой взгляд, наши люди такие же, как в Европе, ну, может быть, уровень эгоизма пока немного низкий. Поймите, нас на действия толкают наши желания, и вполне вероятно, что у большинства преобладает желание спокойно полежать в тиши, никуда не лезть. А кому-то гораздо приятнее добиться своего, отстоять свое право. Я всегда привожу пример с патрульными постовыми. Понятно, что они могут к любому придраться, и очень легко с ними все развести за 1000 тенге, и не будет никаких проблем. Но кто-то начинает  «качать права», и этого человека в итоге забирают в отделение, кидают в обезьянник, он всю ночь там сидит, получает по зубам, и спрашивается: во имя чего? Что, нельзя было штуку отдать, и все? Человек понимает, что он мог заплатить, но уже не может переступить через чувство собственного достоинства. И в итоге он больше удовольствия получает от того, что все тяготы прошел, но все равно правды добился, всем доказал, что он прав. Может быть, даже в прессу обратился, может быть, даже кого-то наказали. Ему от этого в сто раз больше удовольствия, чем от того, что он «развел», и дальше у него спокойный вечер без потрясений прошел.

Финт юристом

— А был еще, помню, знаменитый процесс в Верховном суде, где Вы защищали права автовладельцев…
— Мы подали иск в Верховный суд на правительство, и я не строил особых иллюзий — было понятно, что правительство в любом случае должно было выиграть. Единственное, что я мог сделать на этом процессе, — это создать общественное мнение по поводу запрета — на суде были представители СМИ и плюс у меня была задача выудить из представителей правительства всю информацию. Нам было неизвестно, на какой доказательной базе строили проект о запрете эксплуатации праворулек, и в ходе заседания выяснилось, что не было толком ни анализа, ни научных исследований. Была голая статистика о росте ДТП, а рост шел из-за того, что резко увеличилось количество авто и за руль зачастую садились те, кто только что купил права. Ну и, я думаю, полицейские решили сделать крайними праворульки, чтобы не привлекать внимания к коррупционной составляющей. И представьте себе: процесс близится к концу, представитель правительства привел все свои аргументы, и тут я выступаю с ходатайством об отзыве иска. А по закону, если иск добровольно отзывается, то судья не выносит никаких решений и стороны просто расходятся. Вот такой финт удался! Знаете, какое лицо было у юриста от правительства! (смеется)

— Вы же довольно часто пользуетесь такими приемами, привлекаете прессу, устраиваете шум. Это что, ради саморекламы?
— Это ради результата. Я прекрасно понимаю, что все судебные процессы невозможно выиграть юридическим способом. Система у нас такая. Я могу блестяще доказать все законодательно, но на судью это никак не повлияет. Но как только я обращаюсь в СМИ, начинается массированная атака, общество начинает бурлить. Вот как было с праворульками — пошел мощный резонанс: и общество кричит, и оппозиция кричит. И сверху идет команда: решить. Моя задача — добиться этой команды. Получается, конечно, не всегда.

— То есть Вы своим клиентам не гарантируете выигрыш в суде?
— Ко мне приходят люди и спрашивают, что я могу сделать. Я говорю: могу все сделать чисто с юридической точки зрения, но взяток не даю и не «развожу». Таких юристов миллион, идите и ищите. И тот, кто ожидает результата, понимает, что со мной только свяжись, и шума будет много, а результат навряд ли будет, надо еще подсластить. Впрочем, в последнее время «эффект громкости» все чаще срабатывает, мне многие говорили, что тебя, мол, в суде считают каким-то «Терминатором». А так я почти не вижу, чтобы судьи решали по закону, просто от чистого сердца. Это такая редкость, это исключение.
Робин не гуд

— Получается, Вы какой-то Робин Гуд?
— Какой же я Робин Гуд? Я за деньги работаю.

— Ваши общественные консультации платные?
— Бесплатные. Это случилось после выборов. Я был кандидатом в депутаты, у меня была приемная, ко мне приходили люди, спрашивали советы, а поскольку я юрист, все это превратилось в некие консультации. После того, как я проиграл, я воевал в судах по этому поводу и решил: а почему, собственно, я должен забыть об этом на четыре года? И тогда мы с моим помощником решили продолжать ту деятельность, которую вели в предвыборную кампанию, так же общаться с людьми. Создали общественную приемную, придумали назваться «народным депутатом», всех запутали, и власть тоже. Мне ответы на мои запросы на официальных бланках присылают (смеется). Людей приходит много, как к юристу, с жалобами на КСК, на местную власть, на проблемы с пенсиями. Конечно, среди обращающихся больше пенсионеров. Иногда молодежь приходит, приходят дольщики, семейные пары, люди, вляпавшиеся в какие-то ситуации. И я им даю рекомендации, как действовать. Я никогда напрямую не решаю проблем граждан, моя задача — подтолкнуть к действию. Так, с моими консультациями в одном КСК сменили председателя, который десятилетия сидел там, и никто не мог его подвинуть. Выбрали нового председателя, хорошего, сидят довольные. А я им говорю: требуйте с него, контролируйте, заставляйте докладывать о каждом шаге, отчитываться по каждой копейке. Путь каждый месяц вывешивает в подъездах отчет по расходам КСК. Сегодня, говорю им, председатель хороший, а завтра начнет воровать — это свойство человеческой натуры. Я уверен, что нельзя никому доверять на слово, должна быть система, когда независимо от того, какой человек придет к управлению, он, попадая в систему, не может ничего противоправного сделать.

— У нас же это невозможно сделать, у нас есть кланы, семьи, у нас это испокон веков. У нас работает другая, «азиатская схема».
— Не работает другая схема. У нас все это было, клановые, родовые системы — и вроде все было хорошо, но только потому, что экономика у нас росла. В этой системе, наоборот, не было видно проблем, а они реально были, и сейчас мы это видим. Любой заядлый взяточник, попадая на Запад, становится шелковым, никто не дает взяток, он становится обычным гражданином, без «распальцовок». Так в чем же дело? Дело в системе общественного контроля. Эту систему нужно создать. Вот к нам на семинар приезжал судья из Швеции. Я у него спросил, берут ли в Швеции судьи взятки. Он сказал, что нет. Я спросил, как они этого добились. Он думал долго и говорит, что даже при его деде никто взяток не брал. Он даже представить себе не может, что бывает иначе! Вот китайцы, у них тоже испокон веков было принято «подмазывать» чиновников — и как они сегодня жестко с этой традицией борются. Разве нет? Я был в приграничной зоне Китая, встречался с чиновником на уровне нашего акима. Мы хотели подарить ему бутылку коньяка — он даже в лице изменился, его помощник сказал, что ни в коем случае это не допускается. Если бы кто-то увидел, эта бутылка коньяка считалась бы взяткой, и его сняли бы с должности.

— Помните народную присказку об оптимисте и пессимисте, мол, пессимист — это хорошо информированный оптимист. Вы, судя по Вашей деятельности, относитесь к людям хорошо информированным. На чем же тогда основан Ваш оптимизм?
— Я просто убежден, что все можно изменить через общественный контроль. И я вижу, что все-таки прогресс у нас есть. Сравните, как мы воевали в судах лет десять назад и как работаем сейчас, это же небо и земля! Конечно, я осознаю, что со временем набираюсь опыта и авторитета и мне становится легче решать вопросы. Но и простым юристам тоже стало полегче. Взять тот же страх прессы, он становится все больше с каждым годом. С каждым годом все больше поднимаются вопросы коррупции, спросите любого, кто берет взятки, он скажет, что пять лет назад он в открытую деньги брал — и ничего не боялся, а сейчас боится. Конечно, брать продолжают, но меньше, а правды пишут больше. Больше людей стали отстаивать свои права, пусть на личном уровне, на уровне работодателей, но все равно я вижу, что больше людей стали мыслить иначе, стали шевелиться, перестали бояться.