, 
«Жаужүрек Мың Бала»
Инна Смаилова
Уже с первых нарезок запущенного по телевидению трейлера к фильму чувствовалось - «гром победы раздавался», а с первых премьерных показов история о молодых защитников, поднимающих против джунгар свою сотню юных бойцов, превратилась в народный кинохит с переполненными залами. Но даже, если исключить коммерческий успех, эпопея Акана Сатаева совершила одно немаловажное дело - успешно заполнила так долго пустующую нишу с отсутствующими в отечественном кино яростными героями-победителями.
Действительно, с момента независимости в традиции отечественного фильма, стал популярен унылый герой-неудачник, который до сих пор позиционируется кинематографистами как «герой нашего времени». А между тем, целое поколение благополучно выросло в независимую эпоху. Это те молодые люди, которые составляют сегодня зрительскую аудиторию в кинотеатрах и желают видеть на экране себя, красивых и независимых, а не своих опечаленных отцов и дедов. И потому картина «Жаужүрек Мың Бала» в своей изначальной задумке обращения к молодой зрительской аудитории, казалось бы, удачно должна объединить исторические ключевые для казахов события с образом и подобием ребят из современности.
Ну, кто еще в одних саутах и арамалах, гордо может встать на ноги и объявить скрытую и явную борьбу с несправедливостью джунгар в начале VIIIвека? Только молодые, сильные, умные, внешне облагороженные тремя будущими столетиями - Сартай, Таймас и Коралан! Чьи кони самые быстрые и стрелы самые меткие? Сартай уже в первой стычке, прикладывая руку к сердцу, непреклонно произносит главные слова своему народу, у которого «сердце на свободе, а держится как раб», а в следующей сцене его друг Таймас, угрожая, долго кружится на лошади над поверженным поработителем и убивает его. Зачем же так беспощадно? А затем, что это враг! И юная, боевая троица, кладя после убийства (три против одного поверженного и безоружного!), кинжал в ножны, хладнокровно объявляет: «время отмщения!»
Авторы (режиссер и драматурги) фильма в своем поспешном стремлении донести патриотическую эпику до большинства зрителей, упростили заодно историю и всю драматургию с нормальным человеческим посылом. В этой упрощенной трансформации героев и сюжета – от униженных людей к неясным мстителям – отсутствует причинно-следственная связь всех их дальнейших поступков и не прорабатывается главный конфликт: зверства захватчиков и ответной реакции сопротивления их жертв.
Вспомнить хотя-бы начало. Уже пробитый в зрительском сознании зачин большинства исторических фильмов – расправы завоевателей над местными жителями повторяется и в этом фильме в виде джунгар, убивающих семью одного из героя Сартая. Никто не против цитирования. Но у Мэла Гибсона, Ридли Скота, Люка Бессона и других каждый план, ракурс, монтаж создают ритм напряжения, уходящего от внешнего действия к внутреннему ощущению, задавая изобразительно-мистическую атмосферу фольклорного зачина – неизвестной темной силы, вторгающейся во внешнее и внутреннее пространство героя и насильно изменяющего его. Что здесь? Вначале действие, точно, показывается с точки зрения маленького героя, где два идиота-джунгара стреляют в каждого проходящего. Затем сцена перестает быть взглядом мальчика, переносится в аул, где джунгары доводят свое дело с несогласными. Исчезает внутреннее родство происходящего с героем, потому что он показывается уже как один из действующих персонажей внутри этой сцены на общем плане. Завязка упрощается до простого действия и не несет в себе сложности объединения происходящего с ощущением мальчика, действительности с внутренним миром, вневремени с конкретным мгновением для героя, переворачивающим его жизнь (это все давно расписано в литературе – от сказок до теорий Кембелла, а в кино – от Гриффита до современников).
А дальше все становится еще больше неясным. С Сартаем и Таймасом вообще происходит путаница. Они похожи друг на друга и статью, и действиями, и внешней атрибутикой, и поступками. На общем плане они вместе, в каждой сцене кричат одни и те же вещи, только один громче, другой может быть тише. Полфильма принимаешь на раздвоении сознания - кто лучше и за кого переживать? Характер и эмоциональное различие героев не прописаны, глубоко не прорабатываются их мотивы и поступки. Их конфликт между собой и мотив доминирования уводит от первоначальной борьбы казахов с джунгарами, раздваивая сюжет и ломая цельность построения. Не говоря уже о Коралан, странно функционирующей в картине: то убивая, то страдая. Долгоиграющие отношения Сартая и Таймаса с Коралан, а потом Сартая и Таймаса с Зере, а потом просто Сартая и Таймаса, и снова с Коралан вызывают по ходу действия недоумения по поводу джунгар. А враг-то кто и где? Джунгары в фильме кроме начала, ни с кем не воюют и просто так, как эта троица, никого не убивают, не нападают, живут цивилизовано, а если и судят, то по законам. А вот наши защитники, напротив, превращаются сначала в кровожадных мстителей, решивших из-за угла поодиночке добивать джунгар-поработителей, потом, большую часть фильма, воюют друг с другом, чтобы только к финалу, наконец, вспомнить и броситься с кличем: «Вперед, казахи!» к своей цели. Честно, чувство зрительской сопричастности растворяется в материнском негодовании - уж совсем не хотелось бы, чтоб мой сын в нашем столетии так поступал и призывно кричал.
Более того, схематичность героев и нестыковки с драматургическим построением создают и проблемы с жанром. По закону историко-героического эпоса как в литературе, так и в кино – историческое время преломляется в субъективном авторском трактовании и построении на экране героической действительности. В кино важно показать все эти пространства: истории, легенды, изобразительной формы.
Но режиссер вместе с оператором и здесь не отходят от своего выбранного курса упрощения съемки и монтажного построения сцен. Несмотря на великолепные технические возможности, общая картинка поражает своей ученической работой (странно для Хасана Кыдралиева). В общей композиции герои как школьники строго занимают передний план. Камера уж очень классически снимает с одной точки фронтальные планы. Если крупные – то только портреты. Вот, совсем не хочется ерничать, но ощущение, что каждый план, не задумываясь, брался из прошлого плакатного наследия. И из этих почти фронтальных картинок монтажно строится одна сцена действия за другой (странно для Акана Сатаева и крутого иностранного монтажера). Я когда-то бурчала по поводу монтажа на Ардака Амиркулова с фильмом «Прощай, Гульсары!», но после этой этнографической компоновки, могу только извиниться перед мастером, насколько там каждая сцена все-таки продумана по смыслу и эмоциональному посылу. Здесь же красивая картинка на картинку не дает информации, а создает эффект искусственной картинности. Не понимаю столь долгого куска празднования наурыза. В драматургии событий эта сцена не сыграла даже роли должного возрождения боевого духа, на который, наверное, уповал режиссер, а осталась очередной краеведческой иллюстрацией.
К слову об иллюстрации. По тому же закону жанра второстепенные исторические герои могут быть показаны утрировано с точки зрения народного к ним отношения (в литературе, например, грозный Иван Грозный в лермонтовской «Песни про купца Калашникова»). Стоит ли тогда придираться к настоящим батырам и жырау, которые в сложившемся сознании казахстанцев сегодняшнего дня и в фильме показываются также - официально представленными неподвижными портретами в расшитых камзолах и шапках из денежных купюр. Но сцена в юрте просто коробит этой прямой аналогией. Замечательные исторические герои казахской степи теряются в бутафории своей одежды, грима, неподвижности, монументальности. Никакая панорама туда-обратно не спасает положения картонности происходящего. Правда, пришла на ум бутафорская панорама из «Амангельды», но там алашординцы с представителями царской власти и то поживее выглядят, да и снято в 1938 году.
К сожалению, постановщики фильма, упрощая основные жанровые элементы сюжета, характер и причинность поступков героев, визуальную форму подачи, ведут и к упрощению понимания истории и ключевых понятий героизма, доводя идею свободы и независимости до странного антигуманного посыла. Но почему же тогда – «гром победы?!» Да потому что на безрыбье и рак рыба. Потому что к событиям и героям долгожданной национальной киноэпопеи «Жаужүрек Мың Бала» причислял каждый посмотревший, кто ассоциировал себя с сильной нацией и стабильным государством. Громогласный патриотический восторг зрителя этому фильму лишь подчеркивает необходимость формирования в казахском кино нового мифа нашей независимой постсоветской действительности, ее знаков и архетипов времени, с молодыми и думающими героями, с неоднозначной историей, с осмыслением роли человека и «человеческого» героизма в визуально-меняющемся пространстве нового времени и кинематографа.
