Ербол Жумагулов: «Все существующие переводы Абая неполноценны»  

«Все имеющиеся сегодня переводы Абая (Виктора Шкловского, Сатимжана Санбаева и Роллана Сейсенбаева) некорректные», - считает поэт Ербол Жумагулов, взявшийся переводить «Слова-назидания» степного гения.

Савраска для сына акима

- Переводить Абая очень сложно, - говорит поэт, некогда заявивший, что Олжас Сулейменов – средний поэт (материал вышел с заголовком «Дядя Олжас – посредственный поэт»). -  Имеющиеся переводы нельзя назвать совсем уж ужасными, но они не совсем адекватны. Вообще, сначала с предложением взяться за перевод Абая ко мне обратилось Национальное бюро переводов. Времени они предлагали немного. Сказал, что готов перевести «Слова назидания», но только в случае, если мой труд не будет дешевле бумаги, на которой будет издан. Потому что это архисложно - переводить, если не подходить к этому как к халтуре. Потом это ведомство, разумеется, куда-то исчезло, но тема осталась. Хотя, не буду врать, я не думал браться просто так. Однажды на перекуре после монтажа фильма мы с другом заговорили об этом. Я показал ему оригинал текста, стал сравнивать с имеющимися переводами и сам удивился тому, насколько некорректно переведен текст. Я читал «Слова» давно, еще в школе, и они остались на периферии памяти. Да и орысша тоже не на днях перечитывал. Я всегда знал, что у нас швах с переводами, но Абай… Я этого не ожидал! Пока объяснял другу, как следовало бы делать правильно,  увлекся и перевел половину первого Слова. Подумал, что это может быть знаком, и стать переводить дальше без всякого заказа. Последнее слово за читателем, но, мне кажется, если бы Абай писал на русском, он написал бы именно так. Ну или максимально приближенно.

То, как переводили до этого - просто халтура. Некоторые предложения переводчики просто пропускали - не могли перевести, или не захотели. К примеру, в казахском есть выражение «акыл табу». Сатимжан Санбаев выкинул его, про перевод Виктора Шкловского вообще умолчу, а Ролан Сейсенбаев перевел как «достигнуть сознания». Но это все равно, как если бы про русскую идиому «бить баклуши» перевели «кто-то кого-то бьет». А между тем «акыл табу» - это идиома, означающая «найти выход». То есть перевели так, как слышат, - топорно и прямолинейно. Вот тебе и отношение и к работе, и к «великому Абаю».

- Сколько времени вы уже заняты переводом?

Перевожу с прошлого ноября, но больше двух-трех недель сидеть не могу. Сложно полностью отдаться работе. Приходится отвлекаться, чтобы заработать на жизнь, из-за этого теряется ритм, долго въезжаешь в материал, а потом раз – опять что-то происходит!  Надо уезжать на съёмки недели на две-три. Возвращаешься - и снова надо неделю входить в материал. Друзья даже как-то пытались искать спонсоров, чтобы я мог закрыться месяца на два-три и работать, не отвлекаясь, но безуспешно. Во время карантина я чуток перевел, но от работы отвлекает необходимость завершить в срочном порядке сценарий художественного фильма, который я мечтаю снять уже лет пять. Пока что переведено 25 слов из 45. Но я не тороплюсь, хотя понимаю, что и затягивать особо не стоит.  

-  Как вы думаете, переводчик должен владеть языком оригинала?
- Обязан.
-  Но вот переводчик «Пути Абая» Анатолий Ким считает, что хорошего писателя должен переводить хороший писатель, которому вовсе необязательно владеть языком оригинала.

- С большим почтением отношусь к его писательскому мастерству. Но по части переводов не соглашусь с ним. Переводчику архиважно знать язык оригинала. Я как-то перевел по заказу два стихотворения Роберта Фроста. В принципе, остался доволен, но знай я язык, перевод был бы гораздо лучше. Что касается Анатолия Андреевича, то мне рассказывали, что в его переводе мальчик Абай скачет домой на саврасом коне. Надо быть казахом, чтобы понимать такие вещи: савраска - это почти кляча. Садиться на нее для сына волостного управителя Кунанбая – это все равно, как сыну нынешнего акима мчаться на ржавом мопеде вместо мерседеса. 

Вообще, это, конечно, странно - тратить огромное количество времени и денег, и не думать о том, чтобы сделать это максимально хорошо. То есть делать ошибки на уровне отсутствия перепроверки, консультаций, особенно если не являешься носителем языка. Поскольку финансирование было не из госбюджета, а, насколько я знаю, из бюджета компании «Казахмыс», то это их воля и выбор. Спасибо, конечно, хотя бы за попытку сделать новый перевод казахского классика, но нельзя же так шапкозакидательски подходить к энциклопедия казахской души. Там столько нюансов, скрытых от стороннего взгляда, понятных только казаху, причем исконному, плавающему в этих тонкостях, как рыба в воде. Тут тебе и межродовые взаимоотношения, и препарирование семейной жизни, и описание степных законов...

- А вы бы взялись за перевод этого романа?

- Боюсь, без серьезной подготовки это невозможно. Я тут «Слова назидания» который месяц не могу одолеть, а тут такой объем. Впрочем, стилистика «Слов» поэтичная, сжатая, очень много размышлений и религиозных тонкостей, а проза все же более описательна. Скажем, когда я начал ради интереса переводить «Сиротскую долю» Ауэзова, то не испытал таких сложностей, как со «Словами». Я бы хотел, разумеется, внести лепту в это дело, особенно на фоне того, что происходит с институтом перевода. Но пока это всего лишь желание.

В режиме Google-переводчик

-  Это всё происходит от того, что у нас никогда не было профессиональной школы переводчиков?
- Почему – не было? Мукагали Макатаев, например, очень хорошо этим занимался. После него «Божественную комедию» Данте никто уже и не пытался перевести на казахский. И не только он, была целая плеяда, переводившая многое из мировой литературы. Но сейчас хорошие переводчики в самом деле куда-то исчезли, а переводы тех, что еще есть – отсутствую и в книжных магазинах, и в Интернете. Да и в целом литературный процесс у нас уже умер, хотя Союз писателей пытается еще напоминать о своем существовании. В общем, переводы -  это вопрос такой, что люди должны этим заниматься не по желанию Нацбюро, а сами, привлекая спонсоров и меценатов. Я против того, чтобы на государственные деньги переводили на языки мира даже самого Абая. И, можно сказать, что рад, что не сложилось с Нацбюро.

-  Это правда, что Нацбюро по переводам переводит казахских авторов на языки ООН через Google-переводчик?

-  Утверждать не могу, но, судя по всему, так и есть. О катастрофически позорном уровне переводов мне рассказывали Дулат Исабеков и Бигельды Габдуллин. А как ещё понимать переводы, если носители испанского языка, на который перевели «Одинокую юрту» Смагула Елубая в рамках программы «Рухани жангыру», сказали, что эта тарабарщина – не их язык? У нас вообще рабская психология, закомплексованная и изнасилованная совком. Самая большая проблема ведь не в том, что нашего автора плохо перевели. Нацбюро надо переводить на казахский Шекспира, Пелевина, Сорокина, Бунина, Набокова и других значимых писателей, а не пытаться наших писателей как можно подешевле перевести на языки ООН . Я бы еще посоветовал этому бюро заняться развитием государственного языка вместо того, чтобы поощрять тех, кто лизнул агашку в одно место и тем самым заслужил перевод на главные языки мира, да еще и за счет налогоплательщика. Хороших писателей издатели из другой страны находят и переводят сами. Что касается меня, то на перевод моих стихов в Цюрихском университете ни одной копейки государственных не потрачено, но студенты-слависты сейчас пытаются их переводить. Значит, я интересен им, хотя узнал об этом совершенно случайно – из рецензии на книгу. А то, что делает Нацбюро – это, простите, циничное осваивание бюджетных денег, дешевая проституция на вынос. Ну кому нужны за границей авторы, которых мы сами же и перевели?

- И все же почему даже для великого Абая, который ответил на многие вопросы о нашей казахской жизни, до сих пор не нашлось достойного переводчика?
- Я не знаю. Могу лишь сказать, что стихи очень сложно переводить. Что касается «Слов», то первый перевод, сделанный Виктором Шкловским к 100-летию поэта, - просто какое-то издевательство. Вот его перевод начала второго слова: «В детстве мне часто приходилось слышать, как наши казахи, встречаясь с узбеками, называли их «сартами», подсмеивались над ними: «Ах вы, такие-сякие, широкополые, тарабаристые». Что это такое вообще  «Ах вы, такие-сякие!», если Абай пишет конкретно: «Ененди урайын, кен колтык сарт». Это означает вообще – «Мать вашу я имел»! Далее обратим внимание на «кен колтык». Все перевели это словосочетание как «широкополый», но где полы и где подмышки (если уж переводить напрямую добросовестнее?). Вся прелесть в том, что любой словарь казахского языка переводит это слово как «простодушный» и «бесхитростный» (простофиля, простачок). На мой взгляд, правильно перевести так: «Мать вашу, хитромудрые сарты». Поскольку в этом, уничижительном контексте бесхитростность и простодушие мнимые (далее Абай пишет – «в глаза лебезят, отвернутся – проклинают»), то это  слово можно взять в кавычки, хотя, на мой взгляд, тогда исчезает дух оригинала. Сегодняшний Абай написал бы «типа бесхитростные сарты». Я утрирую, конечно, но, полагаю, суть ясна.

Перевод Сатимжана Санбаева (он его сделал в 1970 году) – это нечто среднее между недоразумением и хобби. В его оправдание говорит то, что он очень торопился, но ни тексту, ни Абаю от этого не легче. Санбаев временами просто опускает труднопереводимые предложения, объединять два в одно и наоборот. У Роллана Сейсенбаева тоже много хромающих, иногда на обе ноги, моментов. Чувствуется, что казахским он владеет, но уровень оставляет желать лучшего. Ему, вероятно, передали общий смысл, он все это более или менее сформулировал, а суть нюансов и тонких деталей осталась нераскрытой. К примеру, Абай говорит «қалпынды сақта».  Чтобы понять это выражение, надо владеть суфийским вокабуляром, так как Абай был суфием. Калп в суфизме – это духовное сердце. В оригинале звучит, а в переводе на русский – не очень. Чтобы зазвучало, но при этом был сохранен дух оригинального текста Абая, надо знать материал, и самое главное – найти адекватное слово, максимально точно передающее смысл написанного.  

Есть еще переводы Ауэзхана Кодара и Жаната Баймухаметова. Первый мне показался излишне поэтизированным. Впрочем, я еще не вчитывался как следует. Вариант Жаната я не видел, но я узнал из сети, что он есть только у его матери. Словом, основных переводов – раз-два и обчелся. И ни один их них пока не является таким точным, каким его хотелось бы видеть. Я понимаю, что это сверхзадача, и при таком уровне сложности возможны ошибки, упущения и недочеты, но упорство и профессионализм для того и нужны, чтобы их не совершать.

Даже я, закончивший казахскую школу, не сразу могу понять точный контекст Абая,  иногда стертый временем или устаревший. Здесь важны нюансы каждого слова и фразы. Иначе какой смысл переводить?

… Желание передать  Абая с ювелирной точностью заставляет меня иной раз сидеть по 5 часов над одним коротеньким  предложением, а потом разбивать стакан об стену, матеря и Абая, и себя. Скажем, у него есть такое выражение как «кулшылык ету» . Его можно понять и как молиться, и как служить богу, и как умение читать молитву. Провисев пять часов на телефоне, я сделал кучу звонков друзьям, знающим родной язык лучше меня, провел несколько WhatsApp конференций, достал всех, кого мог. Я часто такое практикую, у меня есть три друга, каждый из которых знает казахский глубже меня.

Казахские комплексы  

- А как вы оцениваете переводы  самого Абая? Например, его знаменитое стихотворение «Ночная песнь странника», которое у Лермонтова называется «Горные вершины..»?

 - Поэзия - это искусство потерь. Мне интересно, узнал бы Гете своё стихотворение в вольном переводе Абая? Я думаю, что любой перевод (неважно - хороший или плохой) - это попытка взаимодействия культур, несущая мощный гуманистический заряд. А поэзия практически непереводима. Поэтому великий  Гете в переводах на русский и на казахский исчез, остались не менее великие Лермонтов и Абай, ритм и певучесть оригинала.

Но самая главная мысль, которую я хочу донести - казахский язык нужно сделать языком мировой литературы. То, чем мы страдаем сегодня, пытаясь перевести самостоятельно свою литературу на другие языки - это комплексы вчерашнего дня. Это - как невеста, которая сама себя предлагает женихам, тогда как настоящую красоту завоевывают.  

 -  Можно ли назвать знаменитые абаевские строчки «қазағым, қайран жұртым» прозвучавшие в переводе Юрия Кузнецова как "О, казахи, мой бедный народ", вольным переводом, подобно переводу «Песни ночного странника»?
-  Это ужасный перевод. «Кайран» - это и не бедный, и не несчастный. Это любовь, смешанная с досадой на грани отчаяния, но такой посыл понятен только носителям языка. Задача переводчика - минимизировать потери, но «бедный народ» -  это не минимизация, а издевательство. Еще один яркий пример из Абая - козiмнiн карасы. Дословный перевод - чернота моих глаз. Те, кто пытался перевести, пренебрегая очарованием абаевского слова, написали «зрачок моих глаз» (спасибо, что не хрусталик). А Абай, между тем, обращаясь к любимой, хотел сказать, как минимум, -  свет очей моих или ненаглядная моя.

- Когда вы планируете завершить перевод «Слов-назидании»? К юбилею успеете?

- Как получится, так и закончу. И вообще, при чем здесь юбилей? Будет государство праздновать его или не нет, Абай равно останется Абаем.