Как избираемые народом бии превратились в назначаемых судей

Новости по теме

Европейская культура – для аристократии, культура кочевников – для всего народа

29.01.2021 20:01

Комплекс жертвы формирует у казахов роль жертвы

22.01.2021 19:01

Легенды и тайны «поднятой целины»

25.12.2020 20:12

«Подарки» СССР, от которых казахи не могли отказаться

25.12.2020 11:12

Кем и для кого строились города в Казахстане?

11.12.2020 18:12

Правда о том, кто на самом деле поднимал казахам промышленность

04.12.2020 19:12

Парламент Казахстана: выбор, которого нет

30.11.2020 18:11

Почему в степи не существовало проституции

27.11.2020 11:11

Оклеветанная барымта -  институт медиации кочевников

20.11.2020 19:11

Миф о казахском бае: эксплуататор или защитник интересов народа?

30.10.2020 19:10

Миф о «бедных» кочевниках

23.10.2020 20:10

Мифы о происхождении сибирского казачества

16.10.2020 19:10

Мифы о том, как русские казахов земледелию научили

09.10.2020 20:10

Номадизм, как социальная сеть XXI века

02.10.2020 19:10

Нам следует гордиться своим номадизмом

25.09.2020 14:09

Как и зачем СССР создавал «продажную» литературу

18.09.2020 19:09

История Казахстана написана Россией

11.09.2020 19:09

Казахстан – все еще культурная колония России

04.09.2020 19:09

«Коллективное недомогание» Казахстана

21.08.2020 18:08

Казахи: антология уничтожения идентичности

14.08.2020 14:08

Стереотип о продажном, несправедливом и жестоком бие-эксплуататоре навязан советскими историками с их стремлением обнаружить в нем «феодальную эксплуатацию» и «патриархально-феодальные пережитки» (формула Сталина). Поверхностное представление о суде биев было свойственно и колониальным чиновникам, рассматривавшим суд биев с точки зрения возможности его использования в качестве средства продвижения колониальной политики.

В последние десятилетия было опубликовано немало научных работ, дающих более полное и правдивое представление об обычном праве казахов и функционировании суда биев. Однако, несмотря на то, что многие искажения сняты и идеологическая обусловленность оценок аргументировано доказана, осадок (ложный стереотип) остался.

Как изучался суд биев? Царским «Уставом о сибирских инородцах» 1822 года официально было положено начало процесса изучения казахского обычного права с целью постепенного его вытеснения и внедрения российского судопроизводства: «...собрать полныя и подробныя о сих законах сведения, рассмотреть оныя по губерниям, смягчить все дикое и жестокое…». (К «дикому и жестокому» мы еще вернемся).

В диссертации «Очерки истории государства и права казахов в XVIII и первой половине XIX в.» (1948 г.) Фукс С.Л. дал развернутую оценку источникам, на которых базировалось представление колониальных властей о суде биев. Эти источники были введены в научный оборот в конце XIX в. и долгое время оставались без должной критической оценки. Он пишет: «Оценки суда биев в различные исторические периоды были противоречивыми и неоднозначными, дискуссии на эту тему, несколько меняя свой характер, продолжались, и отношение к нему, его понимание, несмотря на обилие собранных материалов, до сих пор остается неоднозначным».

О суде биев писали Г. Гавердовский, (1803 г.), Шукуралиев (1804 г.), А.Т. Путинцев (1809 г.), А. И. Левшин (1832 г.), Л.И. д’Андрэ (1846 г.), позже – Л.Ф. Баллюзек, Г. Загряжский, П. Е. Маковецкий, Н. И. Гродеков, А. И. Добросмыслов, М. И. Броневский, А. К. Гейнс и др. Безусловно, работы названных авторов представляют собой ценность, главным образом потому, что созданы в период существования описываемого явления. Однако излагаемые данные нуждаются в критической проверке (обнаружения несоответствий, неверных трактовок, искажений), учитывая тот факт, что многое оставалось понятым поверхностно из-за незнания языка «собирателями», их краткого пребывания в Степи, а также поставленных задач – обнаружить аргументы в пользу замены традиционного суда биев российским судопроизводством. Представителями научно-географической общественности России и колониальными чиновниками был собран немалый эмпирический материал, однако он мог стать лишь основой для дальнейшего научного анализа.

Колонизаторский подход совершенно исключали получение каких-либо научных результатов в изучении казахского судопроизводства, поскольку основная цель заключалась в создании руководства для чиновников царской администрации, на что нередко указывают названные авторы.

Фукс С.Л. отмечает, что до середины XIX в. никакой специальной юридической литературы по казахскому праву не существовало. Имеющаяся в 1860-ые гг. юридическая литература представляла собою лишь служебные записки, в той или иной степени систематизированные сборники обычного права, причем авторы часто компилировали ранее написанное. Другой метод – публикация собранного разрозненного материала для изучения, например, Л.Ф. Баллюзек опубликовал материалы по обычному праву, собранные султаном Сейдалиным, а П.Е. Маковецкий издал собранный уездными начальниками Семипалатинской области материал по обычному праву (См. Фукс С.Л. Очерки истории государства и права казахов в XVIII и первой половине XIX в. – СПб.: ТОО «Юридическая книга Республики Казахстан»/ООО «Университетский издательский консорциум «Юридическая книга», 2008. – С. 99).

В начале ХХ века Л. Словохотов и А.И. Мякутин в своих трудах отмечают «официозный характер» работ своих предшественников, их «полную услужливость мысли», взаимные повторения.

Таким образом, обычное право казахов не только не было изучено и понято, но и за рамками исследований осталась его суть, обусловленность образом жизни народа, нормами морали и традициями номадов.

Ш. Валиханов писал: «Возведение в звание бия не обусловливалось у киргиз каким-либо формальным выбором со стороны народа и утверждением со стороны правящей народом власти; только глубокие познания в судебных обычаях, соединенные с ораторским искусством, давали киргизам это почетное звание. Чтобы приобресть имя бия, нужно было киргизу не раз показать перед народом свои юридические знания и свою ораторскую способность. Молва о таких людях быстро распространялась по всей степи, и имя их делалось известным всем и каждому. Таким образом, звание бия было как бы патентом на судебную и адвокатскую практику». Еще: «Закон родового быта, по которому члены одного рода считались как бы членами одного семейства, был причиною того, что бий-однородец в процессе своего родича с членом другого рода мог быть только адвокатом у своего однородца, но не судьей его», «Суд биев производился словесно, публично и во всех случаях допускал адвокатуру. Он был в таком уважении у народа, что не требовал и не требует до сих пор никаких дисциплинарных мер» (Валиханов Ш. Записка о судебной реформе, 1864).

Свидетельством эффективности судебной системы является отсутствие распространенности в Степи преступлений: от воровства и обмана, доверившегося до насилия и убийств. С.М. Броневский в 1830 году писал: «Простодушны и добры до беспредельности... гостеприимны в полной степени... Склонности к самоубийству не приметно: человекоубийство редко, и то в движении гнева» (Броневский С.Б. Записки генерал-майора Броневского о киргиз-кайсаках Средней Орды // Отечественные записки. – СПб., 1830).

Реформы середины XIX в. начинают разрушать суд биев, вводя взамен русское судопроизводство, и уже в последней трети столетия традиционный казахский суд претерпел значительные изменения и в подавляющей части своей представлял российский (колониальный) вариант «суда биев».

Назначение судей, широко введенное в середине XIX века колониальными властями и направленное на слом традиционного степного права, стало причиной появления мздоимства, потому что назначаемые судьи уже зависили не от мнения и выбора народа, а от отношения начальства, любящего мзду. Красовский отмечал о биях: «...иные остались прежними справделивыми советниками народа, другие, видя дурной пример вверху, свихнулись: таким образом, и в прекрасно устроенном некогда суде народном, взятка отыскала, наконец, себе местечко» (Бекмаханов Е.Б. Казахстан в 20-40 годы XIX века. – Алма-Ата, 1992). Так началась деградация степного права. Честные бии уклонялись от такой позорной службы. Они оказались вытеснены теми, кто избирался по российскому методу посредством подкупа и договоренности с российской администрацией, которой выгодно было иметь послушных их воле проводников царской политики.

Подпоручик казахского происхождения С. Бабагалиев о том, как менялся облик бия, писал следующее: «…примерных биев заменяют большей частью лица не всегда благонадежные… суд по адату совершенно изменился так, что ныне существует только одно название «адат», что касается того адата, который ранее служил для киргиз нравственным законом», «…проектом Положения 1867 г. третейский и неформальный характер суда биев был фактически выхолощен…» (Васильев Д.В. Народный суд кочевого и оседлого населения Туркестанского края в контексте аккультурации. – Вопросы истории Сибири: Сб. научных статей. – Вып. 14. – Омск, 2017).

В начале ХХ в. выпускник медицинского факультета Томского университета (1890 г.), восточного (1895 г.) и юридического (1897) факультетов Санкт-Петербургского университета Д. Cултангазин указывал на то, что суд биев XV-сер. XIX вв. коренным образом отличался от того, что называли судом биев во второй половине XIX в. и который функционировал в качестве придатка колониальной администрации. «Султангазин подчеркивал, что в доколониальный период суд биев не был столь неприкрытым орудием беззакония, лихоимства и неограниченного произвола. Тогда бии не были, как во второй половине XIX века, чиновниками, пролезающими на эту должность путем подкупа и темных махинаций на систематически фальсифицируемых выборах» (Мажитова Ж.С. Полемика вокруг суда биев среди представителей казахской интеллигенции начала ХХ века. – Orietal Studies. – Humanitarian vector. – 2014. – №3 (39).).

Юрист Р. Марсеков отмечал, что правовые нормы, введенные колониальными властями, открыли дорогу беззаконию, бюрократизму, нарушения прав человека, несправедливости. Отмечая тот факт, что доколониальный суд уже не может удовлетворять требованиям изменившейся жизни, Р. Марсеков пишет: «…масса биев не знает существующих юридических обычаев, большинство которых отжило свой век и взамен их ничего нового не создано… на чем тогда они основывают свои решения? Ни на чем, – иначе говоря, сами себе творят право по произволу» (Киргизский народный суд. – Киргизская степная газета. – 1900. – 2 января// Мажитова Ж.С. Указ.соч.).

В начале ХХ в. два будущих алашоринца защитили дипломы на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета: Айдархан Турдыбаев (1902 г.) и Жакып Акбаев (1905 г.). Они показали механизм обычного права казахов в области брачно-семейных отношений и доказали его эффективность и целесообразность в условиях кочевого/полукочевого общества. Позже в своих публикациях они указывали на удручающее состояние и деградацию некогда справедливого казахского суда.

Дела, рассматриваемые согласно русскому производству, скапливались тысячами. Статский советник Любимов сообщал в 1845 г.: «Султаны-правители, старшины мне говорили, что пока таким образом идет переписка по какому-нибудь делу, можно бы было, по их киргизским обычаям, решить 20 дел... Вообще желание их — чтобы всякие дела в Орде (кроме, разумеется, важных уголовных дел) дозволено было решать им по своим обычаям (как это было прежде, до издания Положения), а не по установленному теперь порядку, который влечет за собою следствие, длинную переписку, проволочку дел... Одних исходящих бумаг у султанов-правителей бывает от 1500 до 3000 – и это где же? – в степи, в Орде, где все, по-видимому, должно бы итти, сообразуясь с бытом и потребностями киргизов» (Бекмаханов Е.Б. Указ.соч.).

Словом, колониальная администрация сломала прежнюю действенную систему права, а вместо нее создала уродливую, крайне несправедливую систему, которая стала синонимом полного беззакония. Казахи не понимали русского языка, волокиты судебного производства и зависели от толмачей, преследовавших свои корыстные интересы. Вопиющие случаи обмана, лжесвидетельства, подкупа судей стали обычной практикой. В том числе и поэтому казахи до 20-х гг. ХХ в. продолжали обращаться к настоящим биям, которые вопреки реформам и внедренной колониальной системе судопроизводства еще сохранились. К суду биев прибегают казачество и переселенцы, живущие рядом и ведущие дела с казахами.

Суд биев – быстрый, публичный, справедливый, целью которого было не столько наказание, сколько примирение сторон, – пользовался популярностью. Тяжбы решались без волокиты, к удовлетворению двух сторон и, что немаловажно, без использования таких карательных мер, как тюрьма или каторга (дело не в том, бии не могли рассматривать крупных преступлений, предполагаемых в качестве наказания ссылку или тюрьму, а в том, что казахский суд априори не практиковал такие виды наказания).

Биями (судьями, знатоками и толкователями степного права, носителями нравственного кода народа) становились исключительно уважаемые люди, которые пользовались доверием людей. Тот, кто вздумал бы злоупотребить положением и выносить предвзятые решения, рисковал потерять не только имя, репутацию, но и тех, кто мог бы обратиться к нему за решением спора. Непременным условием в выборе судьи, как правило, становилось доверие обеих сторон, выступающих в тяжбе. Это же безоговорочное доверие было и условием выполнения решения судьи. Люди, как правило, старались выбрать известного и уважаемого в народе судью, особенно когда возникал конфликт между представителями разных родов. Таким образом реализовывалось право на выбор судьи, и такая система, безусловно, повышала персональную ответственность биев за справедливость и обоснованность выносимого решения.

Одной из гарантий вынесения справедливого решения выступала и публичность суда. Тяжбы рассматривались в дни курултаев, съездов родов, больших ярмарок, что позволяло присутствовать заинтересованным сторонам и свидетелям. И, что немаловажно, разбирательство происходило при стечении большого количества людей. Народ судил о справедливости того или иного решения, мудрости и честности биев. Буквально каждое решение судьи становилось кирпичиком в построении его репутации, рисковать которой никто бы не стал.

Российская (шире, европейская) и советская судебные системы носили ярко выраженную карательную направленность, где главной целью было наказание. А кочевое судопроизводство (обычное право казахов) направлено, прежде всего, на искоренение преступности. Наказание преступившего законы было во многом гуманизировано, т.е. не содержало посягательства на его исконные права на жизнь, свободу, человеческое достоинство. Кроме того, формы наказания и воздействия были направлены на возмещение нанесенного ущерба и давали преступившему закон шанс на исправление, реабилитацию.

Неподкупность бия, справедливость как суть судебных решений, гласность, доступность, публичность, состязательность сторон, право на защиту, система доказывания и обоснования судебного решения, прецедентный характер права, некарательная направленность суда, механизм медиации (ориентированность суда на достижение и установления гражданского мира), гуманизм, соразмерность наказания, укрепление нравственности и морали, регламентация норм кочевого социума – все это характеризовало суд биев. Действенность суда биев, признание его решений были обеспечены системой воспитания и нормами морали. Бии не просто судили, а распространяли нравственность и правила общежития, которые побуждали воздерживаться от предосудительных поступков.

Простота и эффективность степного судопроизводства есть свидетельство его совершенства и отточенности, а не примитивности или нежизнеспособности. Этого колониальная власть и не заметила, что было типичной ошибкой ориентализма, европоцентризма и оседлоцентризма.

Что касается «дикого и жестокого» суда, то следует упомянуть тот факт, что взамен казахского судопроизводства было внедрена система, державшаяся на фальсификации при выборе судей (сложно употребить слово «Бий», т.к. оно из другой правовой системы) и их подкупе, практиковавшая телесные наказания, отправляющая человека в ссылку, тюрьму, на каторгу – это то, что виделось казахам поистине диким и жестоким.

Откуда это пришло? Вот некоторые штрихи к картине судопроизводства в России XIX в.

«Судебная система, существовавшая в Российской империи до середины 60-х гг. XIX в., вплоть до введения в действие судебной реформы 1864 г., была громоздкой и хаотичной…» (Томсинов В. А.  Судебная система Российской империи в XVIII - первой половине XIX в. (по материалам законодательных актов). – Вестник Моск. ун-та. – 2016. – Сер. 11. Право. – № 3).

«Отсутствовала защита. Процесс был нацелен на обвинение, был архаичным, страдал множественными пороками: взяточничество и неправосудие судей. Господствовала формальная оценка доказательств» (Ефремова Н.Н., Колунтаев С.А. История суда и правосудия в России. В 9-ти т. – Т. 3: Судоустройство и судопроизводство в период становления и развития абсолютизма (конец XVII - середина XIX века). – М.: Норма, 2019).

Почему смущало устное разбирательство в суде биев, что подавалось как признак отсталости? Эта практика существовала и в России: «…в городах Российской империи, действовали словесные суды по гражданским делам и торговые словесные суды. Словесные суды были созданы на основании «Устава благочиния или полицейского», изданного 8 апреля 1782 г. … словесному суду надлежало: 1. «Словесно разбирать по словесной просьбе гражданские дела», до письменных просьб и до уголовных дел не касаться» (Томсинов В. А.  Указ.соч.).

Колониальные чиновники критиковали функционировавший на юге Казахстана шариатский суд, стремясь искоренить его. Между тем в то же самое время в России существовал церковный суд. Абубекеров Р.А. пишет: «…система формальных доказательств, заочность судопроизводства, произвол при определении степени вины и наложении наказаний делали церковный суд крайне неэффективным. Один из ведущих специалистов по церковному праву - профессор Московского университета Н.К. Соколов, констатировал, что существовавший в то время церковный суд, «деморализуя администрацию, развивая в ней произвол и наклонность действовать по собственному усмотрению, почти совершенно убивает суд, обращая его в покорное орудие для прикрытия административного произвола…» (Абубекеров Р.А. Церковный суд в России в 19 веке. – Вестник науки и образования. – Истор. науки. – 2017. – № 12(36). – Т. 1).

Реформа церковного суда предполагала «заменить письменное производство устным, с публичностью заседаний суда, отменить практику использования формальных доказательств».

Отсталость, архаизм и недостатки российского судопроизводства требовали реформ. Они проводились почти полвека, но так и не достигли искомой модернизации.

«Уложение 1845 г. претерпело три редакции - 1857, 1866 и 1885 гг. две (последние) из которых существенно модифицировали некоторые основополагающие институты. К характерным чертам Уложения можно также отнести механическое заимствование некоторых положений из иностранных кодексов и крайнюю неразработанность терминов. Еще сильнее, чем все эти недостатки, во второй половине XIX в. чувствовалась архаичность Уложения. Не произошло его обновления и после внесения частичных поправок в 1866 г. ...К уголовным наказаниям относились смертная казнь, ссылки на каторжные работы, на поселение в Сибирь, в Закавказье… Что же касается исправительных наказаний, то Уложение разделяло всех преступников на две главные категории: освобожденных и не освобожденных от телесных наказаний… Основные виды наказаний для ссыльных следующие: плети, розги, приковывание к тележке, увеличение срока работ, перевод из разряда исправляющихся в разряд испытуемых, перевод с поселения на каторжные работы» (Радуто Р. Уголовное право и процесс в России в XIX веке. – Трибуна молодого ученого. – 2009. - №2(11)).

В период правления Александре II была разработана реформа судоустройства и судопроизводства (1864 г.), которая должна была быть реализована в 1866-1899 гг. Реформа предполагала изменение принципов и процедур российского судопроизводства, а именно предлагалось сделать суд гласным, открытым и устным, с состязательным процессом, при котором стороны получали равные права на предоставление и опровержение доказательств, суд становился единым для всех сословий. (Отметим, что именно эти характеристики задолго до российской реформы были свойственны суду биев, однако это не спасло его от уничтожения!).

Один из разработчиков Судебных Уставов 1864 года С. И. Зарудный отмечал: «Если бы 19 февраля 1861 года не состоялось по воле Самодержца Всероссийского освобождение крестьян с землею, то ни в коем случае не были бы утверждены 20 ноября 1864 года Судебные Уставы. При крепостном праве, в сущности, не было надобности в справедливом суде. Настоящими судьями были тогда только помещики; над ними господствовал высший своевольный суд. Помещики не могли ему не покоряться; но в их руках сосредоточилась власть над большинством народонаселения. Крестьяне расправлялись с помещиками судом Линча. После 19 февраля и высшие наши сановники сознали, что появилась безотлагательная необходимость в суде скором и справедливом». Разработка проектов реформы началась еще до отмены крепостного права, практически параллельно велись работы по этим двум направлениям. Так уже в 1852 году при II-ом отделении Е. И. В. канцелярии был образован комитет для составления проекта гражданского судопроизводства. Но действия комитета были строго регламентированы… Что же касается Государственного совета, то при обсуждении проектов судопроизводства, ему было объявлено Высочайшее повеление о запрете рассмотрения таких вопросов как: гласность, адвокатура и суд присяжных.

17 апреля 1863 года был издан закон, который отменял: тяжкие телесные наказания, наложение клейма и штемпельных знаков, наказания для женщин, кроме ссыльных…» (Шигильдеева Л.В. Реформирование судебной системы России во второй половине XIX века: либеральные взгляды и их реализация. – История и археология: материалы III Mеждунар. науч. Конф. - СПб.: Свое издательство, 2015).

Реформы шли тяжело, медленно, неравномерно. К ХХ веку Россия все еще не имела эффективного судопроизводства, и оно оставалось карательным, антигуманным, коррумпированным. «Проект судебной реформы 1870 года должен был приблизить организацию судебного дела к единым государственным требованиям. Однако и он был провален…» (Абубекеров Р.А. Указ.соч.).

Невольно возникает вопрос: а реформаторы кто? Не сумев, даже опираясь на европейские образцы, реформировать собственную судебную систему, колонизаторы взялись за изменение (искоренение) эффективного на тот период суда биев.

Что же касается советского карательного правосудия с его судами троек, репрессиями, расстрелами списком, Вышинским и пр., то сравниться (соперничать) с ним в дикости и жестокости (преступности) кому бы то ни было сложно.

В работах советского периода критика суда биев была продолжена уже в духе марксистско-ленинской теории, согласно которой суд биев представал как «отсталый», «патриархальный», был «классово враждебным» «феодальным пережитком». При этом часто подвергались критике свойства именно «суда биев» колониального периода.

Авторов, стремящихся дать объективную оценку суду биев, обвиняли в классовой слепоте, восхвалении патриархально-феодальных отношений и пр. идеологических преступлениях. Даже упомянутая диссертация Фукса С.Л. 1948 года, в целом выдержанная в русле советской идеологии и идей марксизма-ленинизма-сталинизма, была на долгие годы засекречена, потому что содержала отдельные тезисы комплиментарного характера о традиционном казахском судопроизводстве.

(Продолжение следует).