Недра Казахстана: под грифом «секретно»

Новости по теме

Нефтяные контракты Казахстана становятся все более прозрачными

16.03.2021 12:03

Экологический ущерб от деятельности нефтяных консорциумов: правды не знает никто

03.02.2021 10:02

Карачаганак и Кашаган: сомнительные доходы и очевидные риски

11.01.2021 13:01

Что потерял и сколько заработал Казахстан на Карачаганаке и Кашагане?  

03.12.2020 11:12

Мы не знаем, что творится с нашим Национальным фондом

30.11.2020 19:11

Что скрывали правительство Казахстана и нефтяные гиганты от народа Казахстана?

26.11.2020 19:11

Exclusive.kz продолжает публикацию итогов исследования. Руководители НПО «Эхо» Мария Лобачева и «Гражданская экспертиза» Данил Бектурганов ответили на вопросы наших читателей о результатах проекта.

– Как бы вы сформулировали главные итоги этого исследования?

Данил Бектурганов: На самом деле главных итогов несколько. Есть экономический аспект о том, что, возможно, мы не получаем тех выгод от наших месторождений, которые мы могли бы получить. Поскольку условия контрактов отсутствуют в публичном доступе, мы можем использовать только открытую информацию об объемах производства, платежах и долях в консорциумах, и делать выводы на основе тех данных, которые доступны. Отсюда второй главный вывод – недостаток прозрачности и подотчётности. И третий вывод - низкая эффективность решения социальных, экологических вопросов в регионах, где осуществляется добыча.

Мария Лобачева: Я бы добавила, что мы, как представители гражданского общества, в этом исследовании изучили, как учитывается мнение населения регионов, в которых, собственно, и добываются эти нефтяные доходы. Так вот выяснилось, что этот аспект практически выпал из поля зрения как государства, так и компаний. Конечно, благодаря Инициативе добывающих отраслей в этом вопросе появился определенный прогресс, но он пока еще очень незначительный.

– Когда вы говорите об интересах населения, вы имеете в виду CИП или в целом условия контракта?

Мария Лобачева: В целом, условия контракта. Например, освоение месторождения повлекло строительство НПЗ и, как следствие, воздействие на жителей. И это не только вопросы экологии, но и последствия, которые принято называть «голландской болезнью». Впрочем, это касается всего Казахстана. Даже сейчас, когда мы говорим, что многие месторождения прошли свой пик добычи, мы по-прежнему возлагаем большие надежды на Кашаган в расчете на то, что он будет вытягивать нашу экономику. Как результат, мы не развиваем другие отрасли экономики, сконцентрировавшись на добыче сырья.

– Почему в фокусе вашего исследования оказались именно Кашаган и Карачаганак?

Мария Лобачева: Вот уже несколько лет идет процесс раскрытия данных и в рамках инициативы прозрачности добывающих отраслей, и в рамках директивы Европейского Союза. Многие другие страны принимают такие же директивы о раскрытии информации. Так как наши партнеры из Великобритании и Франции, мы решили взять именно компании, которые раскрывают информацию о своих платежах правительствам по директиве ЕС. Поэтому мы брали те проекты, в которых участвуют европейские инвесторы. Кроме того, это самые крупные проекты нефтяной отрасли, оказывающие серьезное воздействие на экономику. И наконец, они заключены на основе Соглашений о разделе продукции (СРП), условия которых для нас закрыты. Поэтому мы решили проанализировать хотя бы открытые данные.

– Насколько европейские компании открыты по сравнению с другими компаниями, например, китайскими?

Данил Бектурганов: Европейские компании тоже разные. У них нет единых правил. Есть, конечно, требования законодательства их стран и законодательство Евросоюза, директивы, которые они должны выполнять, в том числе по прозрачности. Но у каждой компании есть свои корпоративные политики. Например, французская компания «Total» продвигает идею открытости и подотчётности, и поэтому открыта в своих корпоративных политиках. Она отчитывается о своих доходах в рамках собственной деятельности, как оператора, и в деятельности в рамках консорциумов с другими компаниями. А другие компании, например, «Royal Dutch Shell» и «Eni», напротив, не раскрывают свои доходы, поскольку в их корпоративной политике такой обязывающей нормы нет. При этом, все эти компании работают по всему миру, в Европе, Центральной Азии и Африке.

К сожалению, у нас нет ни ресурсов, ни возможности исследовать данные, которых нет. Мы не можем сопоставить политики европейских и китайских компаний, хотя был огромный соблазн посмотреть тот же Кумколь. Но тогда мы бы получили информацию, которая раскрывается только в Казахстане в рамках ИПДО, и не смогли бы сопоставить ее с другими источниками, например, китайскими. Даже на таком крупном месторождении, как Тенгиз, к сожалению, у нас есть данные нашего ИПДО, но нет независимых данных из США, американское законодательство в этом отношении достаточно консервативно. Администрация Трампа вообще категорически отказывалась раскрывать данные, не говоря уже о том, что вышла из многих соглашений по климату, инициатив по прозрачности. В США пока нет единого федерального закона, который бы обязывал американские компании отчитываться в каком-то едином стандарте. С Европой работать проще, поэтому мы работали с европейскими компаниями.

Мария Лобачева: Даже с европейскими компаниями не все так просто. Если брать «NCOC», это компания, зарегистрированная в Нидерландах. Здесь работает только казахстанский филиал. На самом деле у правительства Нидерландов нет открытого реестра компаний о платежах правительствам. И, единственное, что нам удалось получить в апреле 2020 года - это отчет за 2017 год. То есть, там тоже не все так благополучно и открыто.

– Почему именно сейчас возникла эта инициатива?

Мария Лобачева: Само движение «Публикуй, что платишь» было создано еще летом 2002 года в Великобритании. И как раз он активно настаивало на создании инициативы прозрачности добывающих отраслей (ИПДО). Начавшись с небольшого количества организаций гражданского общества, эта кампания начала развивать свое движение во всем мире и сейчас представлена более чем в 50 странах мира. Сегодня в нее входит более тысячи организаций. Мы сотрудничали с движением с самого начала, когда присоединились к ИПДО. Но более активно мы начали сотрудничество с 2017 года, когда наша организация НПО «Эхо» и чуть позже «Гражданская экспертиза» стали членами всего мирового движения. ИПДО существует с 2004 года и открывает огромный массив данных во всех странах. Правда, к сожалению, они практически не используются. Прозрачность не имеет смысла без подотчётности. Тогда «Публикуй, что платишь» начала поддерживать идею анализа данных и тогда пришла идея проекта «Publish What You Pay UK», в котором мы приняли участие от Казахстана.

– Это первая попытка систематизации данных?

Данил Бектурганов: Да, можно сказать, что одна из первых.

Мария Лобачева: В 2018 году я делала исследование по СИП на основе открытых данных, которые были раскрыты в рамках ИПДО. Мы анализировали социальные инфраструктурные проекты, которые реализуются в регионах, а также то, как в их отбор и реализацию вовлекается гражданское общество.

– Расскажите про инициативу ИПДО?

 принял Кодекс о недрах, согласно которому все компании обязаны сдавать отчеты в рамках ИПДО на законодательном уровне.

– Есть возможность посмотреть динамику изменений за последние 3 года?

Мария Лобачева: Поступления всех компаний добывающего сектора в Нацфонд в 2018 году составили 3,2 триллиона тенге. В 2017 году это было 3.9 триллионов тенге. За 2019 год эта сумма от организаций нефтяного сектора составила 2,859 трлн. тенге.

Данил Бектурганов: При этом, надо учитывать снижение курса тенге к доллару, а, следовательно, и увеличения поступлений в номинальном выражении. То есть рост в тенговом количестве не обязательно может отражать реальное увеличение.

– То есть последние девальвационные волны отражают не рост добычи и доходов? Но, как бы то ни было, последние 10 лет, когда начался рост цен на энергоресурсы, страна жила за их счет. Это факт. Вас могут спросить: «Чего вам не хватает»?

Данил Бектурганов: На самом деле, факт в том, что наши недра принадлежат не только нам, но и нашим потомкам. Сегодня, учитывая падение цен на энергоресурсы, мы поддерживаем свое благополучие за счет бездумного опустошения своих недр. При этом, в результате мы не получили экономику, которая могла бы самостоятельно обеспечивать потребности граждан. Поэтому вопрос стоит в эффективности наших расходов. Что мне хватает? Мне не хватает мозгов у тех людей, которые принимают решения. Я считаю гнусной демагогией спрашивать, чего нам не хватает. Нам не хватает как минимум здравого смысла.

Мария Лобачева: Я соглашусь с Данилом. Приведу такую аналогию: мне от бабушки досталась квартира, упакованная старинной мебелью, полная драгоценностей. Я не работаю и начинаю все продавать. При чем я продаю не сама, а нанимаю людей, которые продают. Я живу на это, устраиваю большие праздники. А потом у меня ребенок спрашивает: «Мама, а где все?». А я говорю: «А мы все потратили». По сути дела, мы занимаемся тем же самым.

Данил Бектурганов: По большому счету, ситуация на момент подписания крупнейших нефтяных контрактов была такой: у нас есть огромные запасы, но мы не в состоянии сами их извлечь. У нас нет ни технологий, ни денег, ни квалифицированных кадров. Тогда мы позвали кого-то, у кого есть технологии и деньги. Этот некто с тех пор добывает наши богатства из недр, продает и дает нам какую-то часть. Но мы даже не знаем, какую, потому что условия Соглашений о разделе продукции, то есть СРП, секретны. Но ведь это нонсенс! К тому же, с момента заключения этих контрактов прошло достаточно много времени, ситуация серьезно изменилась. И теперь, я считаю, мы должны настаивать на раскрытии условий этих сделок, и добиваться защиты наших интересов – нас и наших потомков.

– Что такое СРП и какая часть контрактов была заключена Казахстаном в этом формате?

Данил Бектурганов: Более 90% нефти в Казахстане сосредоточены на 15 крупнейших месторождениях. Почти все они базируются на основе СРП. И все эти СРП являются секретными, их условия – коммерческая тайна. Самое интересное, что, например, в Азербайджане условия СРП по крупнейшему месторождению – Шафаг-Асыманскому блоку - доступны, и с ними может ознакомиться любой гражданин страны. Непонятно, почему у нас это тайна за семью печатями.

– Что отвечает компании и государство, когда вы задаете им такой вопрос?

Мария Лобачева: Мы отправляли такой запрос. И получили ответ следующего содержания: «Информация является конфиденциальной и не может быть раскрыта без согласия всех участников этого соглашения». Вот и все. В прошлом году была конференция ИПДО, где был большой блок, посвященный прозрачности контрактов. И там представитель компании говорил о том, что это требование настолько устаревшее, что, если сейчас начинать поднимать причины, почему все данные закрыты, то никто толком не сможет найти ответа.

В этом процессе многое зависит от воли правительства. Если оно потребует от компаний раскрыть эти контракты, начнет публичную дискуссию, то в конечном итоге все это приведет к раскрытию контрактов.

Ведь Казахстан уже присоединился к ИПДО. До этого рекомендовалось раскрывать контракты, но после 2021 года это станет обязательным условием. Теперь речь о раскрытии и старых контрактов.

Данил Бектурганов: Надо понимать, что любые контракты имеют свои сроки. Например, есть некий контракт, заключенный в 1995 году, и он завершается, предположим, через 30 лет. То есть, в 2025 году его нужно либо продлевать, либо перезаключать. То есть это уже будет новый контракт. А поскольку мировая конъюнктура изменилась, то его условия наверняка будут пересматриваться.

– Если ли вероятность, что компании скрывают не столько своих конечных бенефициаров, сколько скрывают определенные лица в Казахстане?

Мария Лобачева: Вполне возможно. Конечно, мы знаем, что за некоторыми компаниями стоят определенные лица. Эта проблема актуальна во всем мире. Многие задают вопрос, как верифицировать эти данные, как раскрыть подлинных лиц, которые стоят за компаниями. То есть, это достаточно сложный вопрос и конечно, во всем мире ведется расследования по выявлению этих людей. Вполне возможно, что нас ждут большие открытия. Возможно, данные из других стран помогут раскрыть реальных владельцев.

Данил Бектурганов: В Стандарте ИПДО раскрытие бенефициарных владельцев полностью звучит так: Раскрытие бенефициарных собственников и политически значимых лиц, которые принимают решения в компаниях, может быть даже не имея в них доли. То есть, стандарт ИПДО требует полного раскрытия. Но в Казахстане пока нет этого механизма. И во всем мире ситуация не очень отличается, хотя есть примеры стран, которые уже полностью раскрыли всех собственников. Могу сказать, что пока это часть общемирового тренда. Но существующая непрозрачность ведет к ухудшению качества жизни во всех странах, ведь грязные деньги ведут за собой грязный бизнес, а грязный бизнес ведет за собой катаклизмы, климатические, военные, социальные и пр.

В 21 веке уже нельзя игнорировать общественные запросы о прозрачности, справедливости, равном доступе к информации. Поэтому у Инициативы прозрачности добывающих отраслей очень важная миссия. И она будет развиваться неизбежно, потому что невозможно строить что-то новое, оставаясь в старых рамках. Старые рамки и подходы рано или поздно перестают работать. Это объективный исторический процесс. Мы идем вперед.