, 
Кто ускорил уход из жизни Сабиры Майкановой
Великая драматическая актриса Сабира Майканова своей игрой доводила зрителей до слез, а в жизни была ходячим анекдотом. Читая однажды с трибуны написанный для нее кем-то доклад, она вдруг запнулась и … заявила о своем несогласии с «собственным» текстом: «Это, дорогие товарищи, не мое винО».
Ее неповторимая Толгонай
На сцене Казахского государственного академического театра драмы имени Ауэзова, куда она поступила в 1932 году, Сабира Майканова сыграла более полусотни ролей. Но ее звездный час настал в «Материнском поле», поставленном молодым тогда режиссером Азербайжаном Мамбетовым.
- Я смотрел этот спектакль в семи или восьми театрах Союза – в Москве, Узбекистане, Киргизии, Бурятии… Но казахский был самым лучшим (так считал и сам Чингиз Айтматов), поэтому и выезжали с ним на гастроли в Москву семь раз, - говорил доктор искусствоведения Багыбек Кундакбаев. – Образ Толгонай Майканова создавала крупными мазками, психологические переживания у нее сочетались с трагизмом. Создавалось впечатление, что она и есть сама Толгонай. «Материнское поле» с ее участием шло на сцене театра имени Ауэзова больше 30 лет, и сколько бы я не смотрел этот спектакль, все время хотелось прийти в театр ради него еще раз. Это стоило того: когда Майканова-Толгонай, схватив шапку сына, с рыданиями падает на рельсы, зал замирал, на глазах у людей блестели слезы. Трагизм она передавала не ахами и охами, а каким-то внутренним дыханием. Такое я встречал только у нее. Она была мастером раскрытия диалога при помощи специфических междометий казахского языка – эу, бей… Умение пользоваться ими с уходом великих основателей казахского театра – Шакена Айманова, Сейфуллы Тельгараева и, конечно, ее – исчезло с нашей сцены, равно как и крупные женские образы, которые она умела создавать. Другие актрисы тоже неплохо их играют, но это уже не то...
- Рядом с «Материнским полем» мы, ее дети, отходили на второй план, - говорит дочь актрисы Гульдар Абдрашитова. – У каждого этого спектакля всколыхнул что-то свое – ведь с тех пор, как закончилась война, не прошло и 20 лет. На премьере зал рыдал! Мама выходила к зрителям бесчисленное число раз.
После «Материнского поля» никто не оспаривал того, что Майканова – большая, «глыбистая» актриса. На этот спектакль она уезжала с несколько повышенным давлением. Оно приходило в норму после выхода на поклон к зрителю, домой она приезжала похудевшей: костюмерши говорили, что после «Материнского поля» платье на Майкановой можно было выжимать.
Газеты взахлеб писали о созданном ею образе Толгонай, в 1972-м на международном театральном фестивале, который проходил в Иране, где Майканову зрители больше часа не отпускали со сцены, к ней протискивались только для того, чтобы поцеловать ей руку.
В «ежовых рукавицах»
Ей было всего семь месяцев, когда умер отец, в семь лет не стало матери – она умерла при родах. Поскитавшись по родне, в14 лет она вместе с каким-то дальним родственником приехала из Кзыл-Орды в Алма-Ату, где попала в семью известной народной художницы Латипы Лапиной-Ходжиковой – матери создателя картины «Кыз Жибек» Султана Ходжикова.
- Я всегда считала эту старушку нашей родной бабушкой, потому что она часто приходила к нам, - говорит дочь актрисы Гульдар Абрашитова. – Характером старушка обладала жестким, могла иногда и руки в ход пустить, но у мамы был удивительный нрав - она никогда не держала в себе обиды. Напротив, всегда говорила, что если бы ее не держали в таких ежовых рукавицах, то ничего бы путного из нее не вышло бы.
В начале 30-х годов Сабира поступила в кооперативный техникум. Теперь одному богу известно, кто посоветовал ей пойти туда. Будучи на практике, она всем своим знакомым бесплатно раздавала модные в ту пору маленькие чемоданчики. Ее могли отдать под суд, но директор техникума не дал сломать жизнь юной Сабире.
Удивительно, но с годами она не стала другой - доверчивой и наивной оставалась до конца жизни. Однажды, например, вызвалась сходить в магазин, когда в доме не оказалось спичек. Из находившегося в том же доме магазина она не возвращалась больше часа. Когда обеспокоенная внучка отправилась искать бабушку, то обнаружила ее беспомощно стоящей в кругу продавщиц. Как выяснилось, Сабира-апай, не представляющая, откуда в доме появляется хлеб, вначале долго искала место, где могут продаваться спички, потом - кассу, и в итоге отправилась к выходу…
После неудавшейся эпопеи с кооперативным техникумом Сабира поступила в театральное училище. Почему именно туда? События тех лет, по словам дочери, актриса помнила выборочно, но потрясение от игры Серке Кожамкулова, кода она случайно попала в театр, в памяти будущей примадонны казахской драмы осталось на всю жизнь.
В 1934-м она вышла замуж за выпускника Тимирязевской академии Абдила Абдрашитова. Этот брак можно назвать удачным не потому, что ей попался хороший человек, каковым, безусловно, был ее муж, – свекровь относилась к ней как к единственной и нежно любимой дочери. Ради сценической карьеры Сабиры она все заботы о четырех внуках взяла на себя. И когда однажды Абдил Абдрашитов сообщил, что его могут направить в Башкирию первым секретарем обкома партии, мать ответила сыну: «Мы никуда не поедем, Сабире там негде будет работать».
Взаимопонимание между свекровью и невесткой было столь большим, что однажды это помогло их семье избежать беды. Как-то дождливым ноябрьским вечером в окно особняка, где жила семья зам. зав. отделом животноводства ЦК ВКП(б) Абдрашитова, постучали. Когда открыли дверь, на пороге стоял перепуганный до смерти босоногий человек. Это был однокурсник Абдила Каримовича по Тимирязевской академии. Его арестовали за то, что он когда-то состоял членом партии «Алаш». Дверь в машине, в которой его везли на очередной допрос к следователю, случайно оказалась открытой, и он, выскочив из нее, прибежал к тем, кого считал своими друзьями.
Женщины усадили его за стол и тут за окном раздался звук подъехавшей машины. Гость в мгновение ока забился в шкаф. Пока хозяин дома ужинал, сноха и свекровь – сидели ни живы, ни мертвы, и глазами спрашивали друг друга: что делать? Если сказать, то Абдил Абрашитов, как член партии, должен заявить на своего друга, если - промолчать, то за укрытие «врага народа» репрессий грозили всей семье.
Женщины нашли в себе силы и мужество не выдать гостя. Он вышел из своего укрытия, когда хозяин уехал на работу. Спустя 20 лет он нашел Сабиру, чтобы сказать ей слова благодарности.
А в 1950-м эта же беда пришла и в их дом. Вначале умерла от рака пищевода свекровь Сабиры, а через неделю Абдил Абдрашитов был арестован. Семья осталась без опоры.
- Этот период был очень тяжелым для нас, - вспоминает Гульдар. – Благ, которыми пользовалась партийная элита тех лет, мы лишились. И если до ареста отца наш зажиточный и хлебосольный дом не пустовал, то теперь ни у кого не было желания общаться с обездоленными людьми. Но наша абсолютно не приспособленная к быту мама не потеряла присутствия духа: в доме поселились холод и голод, а она улыбалась, шутила и заражала своим оптимизмом других. В 1953 году ее выдвинули на Госпремию СССР за роль Улжан в спектакле «Абай». Мы так радовались! А как же – столько денег получим и у нас, наконец, появятся дрова, чтобы отапливать весь дом, а не одну комнатку, в которой мы жили впятером! Маму сфотографировали для газеты, где должно было выйти правительственное постановление, ее уже поздравляли знакомые, но премию дали другой актрисе…
Этот случай, конечно, ударил по самолюбию актрисы, но целом арест мужа на артистической карьере Сабиры не очень отразился - в репертуаре театра она была задействована. По крайней мере, играя и Улжан в «Абае», и Любовь Яровую в одноименном спектакле, помнила себя. То есть до начала спектакля могла деловитым тоном разговаривать с детьми или перекинуться словом со знакомыми, которые пришли в театр.
Это не мое винО
В 1970-м она стала народной артисткой СССР, была избрана делегатом XXIII съезда КПСС. К ней и раньше часто обращались за помощью и она делала все, что было в ее силах – добивалась званий, отстаивала провинившихся молодых актеров. Среди них Асанали Ашимов и Ануар Молдабеков, которых, был момент, хотели уволить из театра. Когда же ее имя прогремело на весь Союз, к ней стали приходить малознакомые люди. И она, не зная даже их имени, хлопотала за них: одного ее звонка было достаточно, чтобы директора заводов ей рапортовали – все будет сделано, вашему подопечному будет выделена квартира.
- Но что удивительно, к нам, своим детям, мама была очень суровой, и поблажек для нас никаких не было, - говорит Гульдар Абдрашитова. – Когда я вышла замуж, то нам с мужем негде было жить. Я заикнулась было: может, мама, похлопочете перед первым секретарем Алма-Атинского обкома партии? Он ведь вас так уважает». Она отрезала: «И что я скажу? У моей дочери нет квартиры?»
Как вспоминают актеры театра имени Ауэзова, они любили выезжать на гастроли в одной бригаде с Сабирой-апай. В областях, особенно южных, ее, как почетную гостью, по казахскому обычаю богато одаривали или, образно говоря, «сажали на лошадь». Она же, оставляя себе минимум, делила подарки между труппой.
«Сабирина, - обращалась к ней моя повзрослевшая дочь, - если бы вы не раздаривала все налево и направо, мы жили бы намного богаче, - вспоминает Гульдар. – «Яйца курицу не учат, - отвечала мама. - Пока жива, я как делала это, они тоже чьи-то дети».
Она была из той редкой породы людей, чьи недостатки оборачивались достоинствами. Например, проблемы с правильным употреблением склонений в русском языке обернулись целым рядом веселых анекдотов. Благодаря своей кристальной честности и порядочности она 19 лет пробыла парторгом Театра имени Ауэзова. Но поскольку русским языком Сабира-апай владела плохо, партсобрания порой превращались в настоящую комедию. Читая однажды с трибуны написанный для нее кем-то доклад, она вдруг запнулась и … заявила о своем несогласии с «собственным» текстом, а потом сняла очки и продолжила: «Это, дорогие товарищи, не мое винО».
Или как-то на собрании разбирали по заявлению жены поведение завхоза, который тайком встречался с костюмершей. В свою защиту завхоз заявил, что он импотент. Так и сказал: «У меня не стоит!» Разгоряченная секретарь парторганизации крикнула в ответ: «Ты врешь! У тебя стоит!»
Призвать к супружеской верности аморального завхоза после этого не было уже никакой возможности: коммунисты, призванные это делать, рыдали от смеха.
- Она была очень сердечным и при этом полным здорового юмора человеком, - вспоминала дружившая с ее семьей доктор медицинских наук, профессор Ханиса Канышевна Сатпаева. - В ее присутствии у всех поднималось настроение, у нее была своеобразная аура, или, как сейчас модно говорить, харизма, без которой, я думаю, невозможен труд настоящей актрисы. В нашем институте (Алматинском медицинском – Ред.) учился ее племянник Тимур, который впоследствии стал хорошим врачом-онкологом. Но где-то на курсе третьем или четвертом у парня накопилось много пропусков по фармакологии. А заведовала этой кафедрой профессор-фронтовик, доктор медицинских наук Галина Йогановна Самарина, человек очень принципиальный, строгий, не терпящий халатного отношения к своему предмету. Она не давала Тимуру допуска к экзаменам, что, естественно, грозило ему отчислением из института.
Уговаривать Галину Иогановну ходили многие и я в том числе, в то время декан лечебного факультета. Все впустую. И тогда мы, посоветовавшись, решили подключить «тяжелую артиллерию» – тетю Тимура, народную артистку СССР Сабиру Майканову.
В назначенный день Сабира-апай приехала в институт прямо с репетиции. Поздоровавшись с нами, она деловито осведомилась, как зовут Самарину. Открыла дверь кафедры фармакологии и … глазах Сабиры-апай показались слезы, лицо исказила гримаса страдания. С возгласом: «Галина!» (отчество Галины Йогановны, она, естественно, уже успела позабыть), - кинулась на грудь Самариной.
Обняв ее, Сабира-апай причитала: «Горе-то какое у нас, Галина! Что мы с тобой теперь будем делать?! Ведь мальчик-то пропадет!»
Представьте теперь положение Самариной. У нее на груди рыдала великая трагическая актриса! Как бы перекладывая на плечи педагога часть ответственности за своего беспутного племянника, просила о помощи сама Сабира Майканова!
И произошло чудо! Железная Самарина разрешила Тимуру отработать пропущенные часы по фармакологии. У всех у нас словно гора с плеч свалилась, а что делает Сабира-апай? Как только вопрос был решен, она деловито утерла слезы, села на такси и поехала в театр.
«Ни у кого ничего не проси»
Роль Толгонай, вознесшая ее на вершины театрального искусства, стала для нее роковой. Она была очень больна – ишемическая болезнь сердца, гипертония, стенокардия… Но об этом знали только близкие и ее доверенные лица – гример Виктор Щербаков и костюмерши Ася и Лида, которые в критические для актрисы моменты во время спектакля тайком щупали ей пульс и давали лекарства. Для всех остальных у нее всегда было неизменное: «Все хорошо!» Когда в начале 90-х театр поехал в Бишкек, спектакль «Материнское поле» на киргизской сцене с участием Майкановой должен был открывать театральный фестиваль, посвященный творчеству Чингиза Айтматова. Но накануне первого спектакля она позвонила домой, чтобы сказать дочери: ее заменили. «Гульдар, мне плохо с сердцем», - сказала мама. Мне долго объяснять не надо, я врач, чувствую, что она стоит на пороге чего-то серьезного. Закричала: «Мама, садитесь в машину и – срочно домой». Окружающим мы сказали, что у нее ишемия миокарда, на самом деле был инфаркт.
От того удара, когда ее без объяснений сняли со спектакля, Сабира Майканова не смогла оправиться. Два с половиной года она провела прикованной к постели. За это время никого, кроме родных и двух особо близких ей актрис - Рахили Машуровой и Меруерт Утекешевой, которых Майканова считала своими ученицами, не допускала к себе. Не потому, что партнеры по сцене не вспоминали об актрисе, которую считали матерью театра, - не хотела, чтобы ее видели слабой и беспомощной. «Я хочу остаться в памяти всех такой, какой меня запомнили на сцене», - сказала актриса, чувствуя близкую кончину.
- Я всегда поражалась маминой мудрости и мужеству, - говорит Гульдар. - В начале декабря 1993 года у нее случился первый инсульт, а перед этим она мне сказала: «Я долго не протяну. Но перед этим, видимо, буду тяжело болеть. Тебе придется очень тяжело, но ты, пожалуйста, постарайся быть сильной. Ни у кого не проси помощи, находи выход из положения сама». 14 февраля 1994 года был второй инсульт, после которого ее не стало.
…Защищая правду, она могла быть грубовато-прямолинейной, но в ее присутствии невозможно было солгать, кого-то унизить или обхамить.
После ее ухода претенденток стать негласной матерью Театра имени Ауэзова было много, но это место так и осталось вакантным...
