Аида Альжанова: «Без женщин в политике демократии в Казахстане не будет»

Почему в Казахстане не появляются свои Светланы Тихановские или Майя Санду? Почему ни одна из партий не включила в свои предвыборные программы пункт о продвижении женщин? Появится ли новом казахстанском парламенте женская фракция? Кто ее мог бы возглавить? Об этом exclusive.kz побеседовал с Аидой Альжановой, гендерным экспертом и общественным деятелем.

– За последнее время на постсоветском пространстве появился целый ряд известных политиков-женщин: Светлана Тихановская, Майя Санду, я уже не говорю о феномене Ангелы Меркель. А в нашем парламенте и правительстве женщин - единицы. Почему международный тренд обходит Казахстан?

– Отличный вопрос и его нужно рассматривать с позиции демократических процессов. Гендерное равенство - это один из реквизитов демократического развития. То, что у нас нет прогресса в этой сфере, говорит о том, что демократические процессы застыли. Уровень демократии в Европе позволяет все большему количеству женщин участвовать в политических процессах. Я думаю, что в нашем регионе большое влияние имеют процессы исламизации, возникшие после распада СССР. И эта вторичность женщины, которую пытаются обусловить исламом, имеет большое влияние. Кроме того, мы точно понимаем, что наша власть в том составе, в котором она существует уже много лет, консервируется и не готова к демократическим преобразованиям.

– Ни одна из партий во время предвыборной кампании не включила в свои программы пункт о продвижении женщин в политику. Значит ли это, что они не рассчитывали на поддержку общества в женском вопросе?

– Я предложила одной из партии провести стратегическую сессию по гендерному равенству. Они сначала согласились, а потом отказались, сославшись на занятость. Хотя для любой партии это был бы очень важный пункт. Наши партии, на самом деле, не сильно отличаются по политической повестке, их мало волнуют процессы, которые могут повлиять на реальную демократизацию. Один из признаков демократического общества - инклюзивность. А ведь больше половины нашего населения - это женщины, но они не включены в политический процесс.

Все партии, которые пришли к власти, возглавляются мужчинами. Редкие женщины, которые туда попали, играют вторичные роли, либо принадлежат к самому высокому олигархическому клану. Только так.

– Почему очень часто в риторике как противников, так и сторонников ЛГБТ очень часто упоминаются в одном ряду женщины? Почему женщины вдруг стали частью этого сообщества?

– ЛГБТ - это принцип «унижай и властвуй». Женщин приравнивают к ЛГБТ-сообществу, чтобы показать их вторичность, что они не могут быть ни политиками, ни драйверами экономики… Если в Саудовской Арабии женщин приравнивают к животным, то у нас к ЛГБТ. В связи с этим очень часто феминистские организации тесно работают с ЛГБТ, потому что природа их дискриминации одна и та же.

– Тем не менее, декларативно какие-то процессы идут. В частности, Токаев в прошлом году закрепил 30% квоту для женщин и молодежи. К слову, ее выполнил только «Нур-Отан», остальные партии с трудом набрали даже мужчин. Вам не кажется эта мера искусственной или даже, более того, дискриминационной?

– Нет. Но то, как она была провозглашена, не работает. Гендерное квотирование - это уже проверенный механизм продвижения женщин в политику. С 1970-х прошлого века многие страны начали внедрять квотирование, и сегодня мы видим результат. Нужно дать некую фору тем, кто долгое время был дискриминирован. В США, когда на работу падают два одинаковых кандидатов по навыкам, выбирают того, кто темнокожий. Эта своего рода расплата за дискриминацию. Страны, где эти квоты были введены, в основном европейские, и очень популярной была квота в Латинской Америке. За последние 40 лет в Латинской Америке было самое большое количество женщин глав правительств, президентов и премьер-министров. То есть, большое присутствие женщин в политике приучило народ к тому, что они готовы видеть женщин в политике. А если люди не видят женщин в политике, то тогда возникает мысль, что им там не место.

– Тогда зачем женщин приравняли к молодежи? И вообще, способна ли молодежь профессионально справляться с обязанностями того же самого депутата? Ведь социальный, профессиональный и, наконец, жизненный опыт еще никто не отменял. Например, в новый парламент прошел мальчик, который попросил разрешение у Назарбаева поставить ему памятник…

– Женщин все время кому-то приравнивают, но никогда не приравнивают к мужчинам. Что касается молодежи, то в условиях реальной политической конкуренции важен не возраст или пол, а электорат. Например, есть города, где много молодежи, и если бы появился лидер, за которого она проголосовала, что в этом плохого? Но в наших условиях вся страна смеется над юношей, который прошел в парламент не в результате политической конкуренции, а в результате восхваления тех, кто принимает решения. На самом деле, я не считаю, что квота для молодежи нужна. Молодежь обычно политически не очень активна. У нас вся политическая система выстроена так, что нет политической конкуренции вообще ни для кого: ни женщин, ни молодежи. Опять же, 30-процентная квота для женщин сыграла бы свою роль, если была бы хорошо прописана.

Удивительно, что «Нур-Отан» впервые превысил 30% квоту для женщин. В свою очередь, «Ак жол» и «НПК», наоборот, уменьшили. В предыдущем созыве у последних квота была выше 30%, у «Ак жол» было 42%. Это ни что иное, как регресс. «Нур-Отан» молодцы и, я думаю, на это сильно повлиял праймериз. Там участвовало много женщин. Ведь в основном именно женщины вовлечены в социальную сферу, а в нашей стране последние годы протестный накал дают как раз социальные вопросы.

– Поскольку кроме «Нур-Отана» никто женскую квоту не выполнил, насколько реально создание женской фракции в парламенте?

– Согласно закону, фракцию могут создать не менее 7 человек. Поэтому женщины из разных партий вполне могут объединиться и создать фракцию. Это будет очень хорошая сила, где можно будет продвигать гендерные вопросы. Другое дело, я не знаю захотят ли они, потому что в программе ни одной из партий нет гендерной стратегии.

– Как вы думаете, если гипотетически женская фракция в парламенте будет создана, может ли ее возглавить Дарига Назарбаева?

– Не факт. Есть Лаззат Рамазанова, которая почти год возглавляла Национальную комиссии по делам женщин. Есть Джамиля Нурмамбетова председатель Комитета по социально-культурному развитию, тоже достаточно известная женщина. Ирина Смирнова - любимица народа… Если Дарига Назарбаева выдвинет свою кандидатуру, я не думаю, что кто-то будет с этим спорить. Но если захотят альтернативу, то она найдется.

– Мы обратили внимание, что на дискуссии о гендерном равенстве наша аудитория, даже женская, реагирует отрицательно. Чем вы это объясните? Нашей ментальностью или отрицательным опытом?

– Я думаю, это связано с отсутствием реального феминистского движения. Оно только зарождается. До сих пор слово «феминизм» звучит как оскорбление. Сейчас самые известные женщины говорят, что они не феминистки. Но на самом деле смысл феминизма - это большее присутствие женщин в публичной сфере.

Например, у нас толком не проводились гендерные исследования. Был институт гендерных исследований в конце 1990-2000-х, который поддерживался международными организациями, но после того, как финансирование иссякло, наши государственные структуры не поддерживают такие исследования. Феминизм - это целая философия. Продвигать некую идеологию, если под ней нет философского фундамента, адаптированной к данной местности, ментальности, психологии и привычкам, невозможно.

У казахов-кочевников существовало достаточно сильное гендерное равенство и это было связано прежде всего, с кочевым образом жизни, достаточно тяжелым для обоих полов. Без взаимной поддержки выжить было невозможно. Тяжелым трудом занимались и женщины, и мужчины. Идея гендерного неравенства связана с патриархальным управлением. Все страны СССР управлялся патриархами и те, кто управляет сейчас нашими странами, тоже патриархи. Это люди, которые вышли и Советского союза, рожденные в 1950-е года прошлого столетия. Они продолжают управлять Теслой, как жигулями.

– Но это проблема не только постсоветского пространства, но и всего мира. Многие женщины-политики признаются, что они до сих пор испытывают гендерную дискриминацию...

– Система, складывавшаяся веками, не может измениться за несколько десятилетий. Всего сто лет назад женщины добились избирательного права. Учтите, в демократических странах все политические правила очень четко прописаны. Там нет ни одной партии, у которой бы не было гендерной политики. Такие партии просто не проходят в парламент.

– В новом составе правительства всего две женщины. Ваши оппоненты говорят: какая разница, мужчина это или женщина? Главное, чтобы был эффективный менеджер. В то же время есть международные индексы, например, Global Gender Gap, который показывает корреляцию между тем, сколько женщин работает в правительстве и тем, как это влияет на развитие бизнеса и т.д. В чем заключается эта корреляция?

– Я согласна, что в нашей системе, где нет политической конкуренции, неважно, возглавляет министерство женщина или мужчина. Мы видим, что практически все те же неэффективные менеджеры, которые были в предыдущей правительстве, остались на своих местах вне зависимости от гендерного признака. Это взаимосвязано со всей системой политической власти, которая держится в условиях отсутствия открытой политической конкуренции.

Всемирный экономический форум ввел индекс, который называется Индекс гендерного разрыва. У нас он составляет 0, 71, где единица - это лучший результат. Сегодня Казахстан находится на 72 месте, хотя в свое время он был на 30-ом. Он учитывает 4 направления: здравоохранение, образование, экономика и политика. Судя по этой диаграмме, в области здравоохранения и образования у нас практически равенство достигнуто, но в области экономики и политики все плохо. Если бы в этих областях выровняли индекс, у нас сразу бы поднялся бы Глобальный инвестиционный индекс. Это другой индекс, который тоже высчитывается Всемирным экономическим форумом. Он, соответственно, тоже влияет и на индекс бизнеса, поскольку часть индикаторов связана с гендерным равенством. Например, разрыв в оплате труда между мужчинами и женщинами, присутствие женщин на уровне принятия решений в парламенте и т.д. Доказано, что, когда на политическом уровне больше разнообразия, больше людей с разным мнением, разного пола и этнических групп, уровень принятия решения более качественный.

– Почему Закон о бытовом насилии вызвал болезненную реакцию со стороны общества. Причем, как одна редакция, так и другая. Что происходит?

– Мы обсуждали это со многими экспертами и пришли к выводу, что все происходящее вокруг этого закона отражает политическую и социально-экономическую структуру нашего общества. Люди протестуют, но, поскольку у нас запрещены политические митинги, им нужно выпускать пар. По Закону о бытовом насилии нужно понять, кому это выгодно. Если проанализировать многие аргументы противников этого закона, то их в законе нет вообще. Может, некто, специально или невзначай, вбрасывает информацию, которая потом, как снежный ком, обрастает дополнительными слухами. Обратите внимание, что аргументы противников очень сильно похожи на аргументы, которые продвигает российская православная церковь. В нашем регионе Россия - единственная страна, у которой нет Закона о профилактике бытового насилия. Кроме того, очень много вещей, которые присущи сайентологам, которые начинают привлекать к себе людей через такие технологии.

Что показал этот закон? Слабость Парламента. Большинство законов, существующих в Казахстане, были подготовлены правительством по инициативе президента. А Закон о бытовом насилии - один из редких законов, подготовленных по инициативе депутатов. А поскольку у них нет достаточной компетенции и ресурсов подготовить грамотный законопроект, то он и получился эдаким «Франкенштейном». Этот пример очень наглядно показал, что необходимо парламент укреплять экспертными институтами и группами, чтобы парламентарии инициировали больше законов.

На самом деле, за этим законом должна стоять Национальная Комиссия по делам женщин. Но она не является исполнительным органом, у нее сугубо консультативные функции. Нацкомиссия в том виде, в котором она сейчас существует, бесполезна. Почему ее председатель, когда начался шум вокруг этого законопроекта, не объяснила его принятие нашими международными обязательствами в рамках Конвенции о ликвидации всех форм дискриминации против женщин?

Поэтому Нацкомиссию нужно укреплять, ее глава должен быть полноправным членом правительства, внедрять инициативы в различные межведомственные взаимодействия, иметь свой секретариат. У нас есть Концепция гендерного равенства и семейной политики, но она практически не работает.