, 
Павел Васильев: как русский поэт стал казахским акыном
Сегодня стало модно говорить о том, что русские игнорировали казахскую культуру, а то и душили ее. Но Павел Васильев воспел казахскую степь так, как это не смогли сделать многие казахские поэты.
Его называют «Есениным казахской степи». Прожил короткую и насыщенную жизнь. Познал и всенародную славу, и бесчеловечную травлю со стороны властей. Бесконечно любил и воспевал родной край. Жизнь поэта оборвалась рано и трагически.
Сегодня, когда мы так гордимся казахстанцами, прославляющими нашу страну за рубежом, – начиная с маститых Розы Рымбаевой и Асанали Ашимова, заканчивая молодыми Иманбеком и Евгением Чебатковым, самое время вспомнить, что почти 100 лет назад это делал и Павел Васильев. Во времена, когда литература была центром не только культурной, но и общественной жизни, его вклад в литературный процесс Казахстана было не менее значимым, чем сегодня, в цифровой век.
Судьба Павла Васильева во многом повторяет судьбу Сергея Есенина, и в то же время заметно от нее отличается. Васильев принадлежит двум культурам – казахской и русской. Так как же Павел Васильев стал «своим» сразу для двух народов?
На фотографиях и портретах Павла Васильева в первую очередь бросается в глаза «славянофильский» облик поэта. Копна кудрявых светло-русых волос, косоворотка-вышиванка – в общем, внешний облик мало чем выдаёт в нём страстного любителя казахской культуры, но это не более, чем внешний образ. Васильев был казахстанцем в третьем поколении. Родился он в 1909 году в Зайсане. Его дед Корнила Ильич жил в Павлодарском уезде еще с середины XIX века, а отец Николай Корнилович закончил Семипалатинскую учительскую семинарию. Предки по материнской линии у Васильева происходили из Пермской губернии, а сама Глафира Матвеевна Васильева (урожденная Ржанникова) закончила Павлодарскую прогимназию. По тем временам это было очень хорошее образование для уездного города – она изучала французский язык, русскую и мировую литературу. Поэтому любовь к книгам Паня (как называли Павла в семье) унаследовал от матери.
Возможно, само детство повлияло на становление Павла Васильева как на казахского акына. Образ жизни Николая Корниловича Васильева и его семьи не иначе как кочевым не назовешь. Он работал преподавателем и власти, видя его талант и организаторские способности, постоянно перебрасывали его на новые места службы, где образование еще «хромало». Поэтому семье Васильевых пришлось основательно помотаться. Маленький Паня родился в Зайсане, а детство и отрочество прошли Сандыктавской станице, Атбасаре, Петропавловске и Омске, откуда Николая Корниловича мобилизовали в армию Колчака. Лишь по окончании гражданской войны семья вернулась в Павлодар, где и осела на долгое время.
Поселились они в маленьком домике родителей Николая Корниловича неподалеку от набережной Иртыша, где сегодня и расположился дом-музей Павла Васильева. Атмосфера этого маленького домика поражает аскетичным бытом – по сути, в доме было всего две комнаты плюс небольшое пространство за печкой и тесные сени.
Васильевы жили как среднестатистическая семья того времени. Не роскошествовали, но всячески тянулись к прекрасному. В доме была хорошая по тем временам библиотека, мебель высокого качества.
Во время кочевий отца по долгу службы маленький Паня наблюдал за жизнью и кочевым бытом казахов, что впоследствии ярко отразилось в его поэзии. Впрочем, не только наблюдения так впечатлили Васильева. Как считают исследователи, главную причину в увлечении Васильевым казахским бытом и культурой сыграло так называемое тамырство.
– Дом Васильевых славился гостеприимством. К ним часто приезжали гости, как городские знакомые, коллеги Николая Корниловича, так и жители аулов – «тамыры» деда Корнила. В доме Васильевых звучала казахская речь, переливы домбры и много песен, - рассказывает павлодарский краевед, методист дома-музея Павла Васильева Татьяна Корешкова. – В ту пору в отношениях между русскими и казахами очень широким было явление «тамырство». Знакомства, возникшие на экономической основе, в ходе ярмарок, перерастало в крепкую дружбу. Тамыры знали и уважали чужие обычаи и всегда приходили на помощь друг другу. Такие встречи в доме Васильевых-Ржанниковых переходили в бесконечные чаепития с двухведёрным самоваром, баурсаками и душевными разговорами. Дед Корнила Ильич также часто ездил в аулы по делам и на степные праздники, на байгу. И всегда брал с собой внука Павла.
Тамырство возникло как народная дипломатия, когда друг другу посылали делегатов с предложениями дружбы и взаимовыгодного сотрудничества. Как правило, тамыры с русской стороны владели казахским языком, а с казахской- русским. Сотрудничество чаще всего заключалось в обмене – со стороны казахов – сельхозпродукция. Со стороны русских – котлы, казаны, прочие орудия из металла и другое. Тамырство чаще практиковали крестьяне, шаруа, мещане и разночинцы. Аристократы и чиновники, как правило, жили более обособлено и в контакты с местным населением вступали значительно реже. И шли эти контакты в основном между представителями знати. А вот тамырство было характерно для простого народа и продлилось как явление вплоть до коллективизации, когда сельская крестьянская жизнь начала приходить в упадок и люди массово двинулись в города, спасаясь от голода и колхозного бесправия.
Именно это общение с казахами впечатлило Павла в детстве. Он настолько вдохновился стихией казахской степи, что стал рьяно изучать обычаи, традиции и устное народное творчество казахов.
Многие казахские писатели и литературоведы отмечают богатый вклад Васильева в популяризацию казахских обычаев. Васильев был одним из первых, кто продвигал казахский фольклор в русскую и советскую литературу. Конечно, казахских писателей печатали и раньше. Еще до Первой мировой войны в русских альманахах печатали стихи Абая и Мыржакыпа Дулатова, но Васильев первым ввёл мир казахской степи в читающие массы. Книги Васильева издавались в 1920-30-е годы большими тиражами. По сути, Павел Николаевич внес большой вклад в появление Казахстана на литературной карте мира.
Взросление Васильева, как человека и как литератора, пришлось на бурное революционное время, когда отметалось все старое, насаждалась новая культура и цивилизация. Как романтик и искренний человек, Васильев с надеждой воспринял эти перемены и с жаром принялся участвовать в строительстве нового мира. Уже уехав из родного края сначала во Владивосток, а потом и в Москву, он сблизился с поэтами «комсомольской» волны, воспевающими новое время. Одним из ближайших друзей поэта стал Ярослав Смеляков, которого мы помним по многим стихотворениям и в особенности по знаменитой «Хорошей девочке Лиде», прозвучавшей спустя десятилетия в «Операции Ы». При этом своим считали Васильева и новокрестьянские поэты. К примеру, один из литературных соратников Есенина Сергей Клычков. Его талантом восхищалась Наталья Кончаловская, а Осип Мандельштам и вовсе говорил: «В России пишут четверо: я, Пастернак, Ахматова и Васильев».
Однако, своих корней Васильев не забывал никогда. Начав с обработок казахских народных стихов, сказаний и песен, Васильев пошел дальше. Часто бывая на айтысах, Васильев хорошо понял принцип построения традиционных казахских стихов и кюев – терме, шертпе. Впоследствии он решил попробовать писать в стилистике казахских стихов, но на русском языке. Правда, под псевдонимами Мухана Башметова и Амре Кишкенали – именно этим авторством Васильев обозначил собственные стихи, написанные от лица казахских акынов.
«С появлением Павла Васильева, я бы сказал, впервые в оригинале, минуя переводческие издержки, в русскую советскую поэзию вторглись образы казахской степи. И вместе с ними сама Азия, – пишет о Васильеве поэт и литературовед Бахытжан Канапьянов. – С каким изяществом и бережным отношением к традициям казахского фольклора создана Павлом Васильевым «Песня о Серке». Павел Васильев первый среди русских поэтов обратился к поэтическому фольклору казахов – циклы «Песни киргиз-казахов», «Стихи Мухана Башметова», кзыл-ординские и павлодарские самокладки. Географический путь жизни Павла Васильева протянулся от Владивостока до Москвы. И этот путь не обогнул «родительницу степь», а, наоборот, пролёг сквозь громадное пространство, вобрав в себя казахские просторы от Чёрного Иртыша до Урала. И этот путь богат поэтическими открытиями».
У властей отношение к Васильеву всегда было противоречивым. С одной стороны, он был им близок, как комсомольский романтик, воспевавший зарю нового мира. С другой - привязанность к родной земле, нарочитая народность, сочувствие крестьянам раздражала советские власти.
Невозможность навесить на него ярлык и подогнать под какие-то стандарты тоже пугала. С одной стороны комсомолец-романтик, а с другой стороны истово рассуждающий о вере правдоискатель. Даже в период вспышки атеизма после революции, несмотря на всю вдохновленность новой жизнью, в доме Васильева не исчез красный угол, где всегда висела икона. Васильевы никогда не скрывали своей набожности – даже в те времена, когда это стало опасным физически.
Уже с начала 30-х в творчестве Васильева комсомольский романтизм постепенно начал уступать сочувствию простым людям, которым стало очень непросто в новую эпоху. И со временем пессимистичных нот в описании советской действительности в творчестве Павла Николаевича становилось все больше и больше. Например, в поэме «Кулаки», которую коллеги и литературные критики считали «одним из самых значительных произведений поэта», он ярко показал разноплановость советской деревни, невозможность быстро привыкнуть к обобществлению и коллективизации, борьбу с кулаками, которую вела советская власть, и которая часто приводила к трагическим последствиям. Поэму напечатали, и на Васильева обрушился шквал критики.
В своей последней, во многом автобиографической поэме «Христолюбовские ситцы» (1935—1936) Павел Васильев изобразил в образе Игнатия Христолюбова процесс формирования героического человека будущего — художника и творца, сочетающего в себе идеалы Христа с практическими делами Ленина, — гения, способного преодолеть пороки этого мира. То есть свой идеал Павел Николаевич видел в здоровом сочетании христианских и коммунистических идей. Подобные творческие изыскания никак не могли нравиться большевикам. И постепенно критика произведений поэта превратилась в его травлю.
Еще в 1932 году последовал первый арест по делу так называемой «сибирской бригады». Тогда Васильев отделался условным наказанием. Самое страшное было впереди. Новую волну преследований начал не кто-нибудь, а первый советский писатель – Максим Горький. Его статья 1934 года «О литературных забавах» положила начало кампании по травле Васильева: его обвиняли в пьянстве, хулиганстве, нарушении паспортного режима, антисемитизме, белогвардейщине и защите кулачества. В январе 1935 года исключён из Союза писателей, в июле арестован и осуждён за «злостное хулиганство»; срок отбывал в Рязанской тюрьме. Освобождён весной 1936 года – это, впрочем, было временной передышкой. Заключительным аккордом травли стал вышедший в том же году фильм «Партийный билет», в котором Васильев стал прообразом главного антигероя — «шпиона», «диверсанта» и «врага народа». Причем, снимал этот фильм легендарный Иван Пырьев, ставший впоследствии известным по лубочным музыкальным комедиям «Трактористы», «Свинарка и пастух», «Кубанские казаки».
В феврале 1937 года Павел Николаевич был арестован в третий раз, а 15 июля приговорён Военной коллегией Верховного суда СССР к расстрелу по обвинению в принадлежности к «террористической группе», якобы готовившей покушение на Сталина. Расстрелян в Лефортовской тюрьме 16 июля 1937 года вместе с рядом пролетарских писателей и поэтов, среди которых - Михаил Герасимов, Иван Макаров, Владимир Кириллов и другие. Имя Васильева подверглось забвению и вернулось к читателю лишь во времена оттепели – в восстановлении доброго имени, в сборе и подготовке к изданию литературного наследия Васильева решающую роль сыграли его вдова Елена Александровна Вялова-Васильева, свояк и литературный покровитель Иван Гронский и писатель-деревенщик Сергей Залыгин.
И тогда же, в конце 1950-х, стихи Васильева вновь вернулись к читателю. На новое поколение литераторов они произвели неизгладимое впечатление. Вот что вспоминает о том периоде знаменитый поэт, народный писатель Казахстана Олжас Сулейменов: «Со стихами Павла Васильева я впервые познакомился в Литературном институте имени Горького, где учился с 1958 года. Влюбился в его энергичный, ярко образный стих, в котором отражался дух, энергия павлодарской степи. Творчество Павла Васильева – это дар Павла – Павла дар нам, входившим тогда в литературу».
Искренность и горячность – пожалуй, главная черта стихов Павла Васильева, которая притягивала его современников. Как Есенин всячески прославлял родную рязанщину, так и Васильев воспевал родной Казахстан.
Константин КОЗЛОВ
