, 
Травмы памяти или что привело казахстацев к январским митингам
Недавно ИЦ PaperLab презентовал результаты исследования «30 лет независимости Казахстана глазами граждан: события, символы и герои». Эта работа о том, как официальные нарративы о годах независимости отличаются от реального восприятия прошлого. Авторы исследования зафиксировали настроения казахстанцев до январских событий и отчасти объяснили, почему в этом году случились массовые митинги. О резульатах работы и о том, как формируется политика памяти после самой большой трагедии в истории независимого Казахстана, январских событий, мы поговорили с исследовательницей PaperLab Алией Тлегеновой.
Новости по теме
– Алия, ваше исследование, когда вы презентовали только предаварительные результаты три месяца назад, вызывало интерес самой постановкой такой болезненной темы. Тогда ни о каком «Жана Казахстане» не было и речи. Вам легко было работать с фокус-группами, ощущали ли вы со стороны респондентов страх говорить искренне?
– Я бы не назвала это страхом, а скорее настороженностью, и в основном тогда, когда вопрос заходил об оценке таких событий, как смерть видных оппозиционеров в начале 2000-х или жестокое подавление протестов в Жанаозене. Некоторые участники, говоря об этих событиях указывали на то, что «правду мы все равно никогда не узнаем». Но когда дело касалось, так скажем, критики принятых государством решений, не непосредственно направленной на тех, в чьих руках сконцентрирована власть, то участники наших фокус-групп довольно открыто выражали свою точку зрения.
– Как, по вашим ощущениям, прошла презентация доклада? Некоторые эксперты выразили мнение, что в интерпретациях не хватило смелости и жесткости, и что результаты исследования не очень удивили.
– Я понимаю почему некоторым экспертам не хватило более яркой, смелой, критичной репрезентации прошедшего периода. С момента, как мы начали это исследование в ноябре 2021 года, очень сильно изменилась политическая повестка – случился Кровавый январь, началась война в Украине. Нам всем еще предстоит справляться с экономическими и политическими последствиями войны между Украиной и Россией, что, несомненно, вызывает большую тревогу у граждан, а значит и заставляет задавать вопросы и требовать от власти более решительных действий. Но главное то, что после январских событий и последовавших за ними лозунгами «Жана Казахстан» и деназарбаевизацией, начался некий санкционированный, но при этом все еще загнанный в определенные рамки процесс общественного переосмысления наследия, которое нам оставил бывший президент. Январь, в частности, наглядно показал, что наследие это полно изъянов, проблем, а существующая система крайне нестабильна.
Коллективная память имеет свойство подстраиваться под требования сегодняшнего дня, и если бы фокус-группы мы проводили не в ноябре прошлого года, а скажем, в марте этого года, картина, думаю, сильно отличалась бы. Однако, это никак не делает результаты нашего исследования нерелевантными или бессмысленными. Для нас важно было зафиксировать то, какую форму общественная память приняла к моменту 30-летия независимости, в каком состоянии общество находится в принципе. И надеюсь, у нас это получилось.
– Каким в результате видели Казахстан граждане до январских событий?
– Если говорить очень коротко, люди, несмотря на все бесконечно повторяющиеся шаблоны и нарративы о независимости и успехах, о которых говорила официальная власть, видят, насколько кардинально отличается ситуация в реальной жизни, и не совсем принимают нарратив, который им насаждается сверху. Очевидно, для того, чтобы официальный дискурс прижился в памяти людей, нужно делать что-то полезное для общества хотя бы в виде предоставления более ощутимых социальных благ. Одной пропагандой сыт не будешь.
Участники фокус-групп постоянно говорили о необходимости повышения уровня жизни, справедливого распределения ресурсов внутри страны, о несменяемости власти, коррупции и правительстве, которое в их дискурсе противопоставлено гражданам и оторвано от реальной жизни. Единственная, всеми разделяемая положительная оценка прошлого – всем известный нарратив о мирном небе над головой, как мы увидели позже, разрушился вследствие январских событий.
– Результаты исследования говорят о том, что участники фокус-групповых дискуссий не имеют четкого представления о будущем Казахстана. То есть, люди хотят, чтобы все было хорошо, но как это «хорошо» должно выглядеть, точно не знают. Удивило ли вас это, и как такой результат следует понимать?
– На протяжении всего периода независимости людям не давали возможность участия в политической жизни страны, проявлять активную гражданскую позиции в должной мере. Поэтому не сформировались четкие представления о том, какую политическую систему граждане хотят, какой парламент, какие партии в нем должны быть, какие интересы они должны представлять. При этом прослеживались пласты недовольств, обид. Есть ощущение, что при наличии институтов политического, гражданского участия эти обиды могут трансформироваться в четкие требования.
– В работе вы перечислили наиболее трагичные по оценкам казахстанцев события. Какое место в этом списке занимают жанаозенские события 2011 года? Можно ли проводить какие-то параллели с тем, как власть формирует повестку после январских событий?
– Жанаозенские события – очень важный момент нашей истории. Одна из причин очень быстрого распространения январских протестов по всему Казахстану – это солидаризация с Жанаозеном, память о котором еще свежа. Мы помним, что жанаозенские события были представлены Назарбаевым не как трудовые конфликты, а как дестабилизация ситуации извне. Это первое, что бросается в глаза, когда анализируешь информационную повестку после январских событий. Дозированная односторонняя подача информации со стороны официальных органов была тогда и есть сейчас. Но отличие в том, что есть очень много видеосвидетельств январских событий, несмотря на блокировку интернета, идет активный процесс сопротивления цементированию официального нарратива о январских событиях, как о единственно верном со стороны гражданского общества. Это очень важно.
– Тем не менее очевидно, что январские события станут нашей новой коллективной травмой, наверное, еще большей, чем Жанаозен, особенно если мы не будем стремиться знать правду. Как жить с этим дальше?
– Велика вероятность, что мы окажемся в спирали, когда общество отказывается даже допускать возможность участия в политике, ведь протесты были жестоко подавлены, много случайных и неслучайных жертв. Но в этой спирали хочется допустить, что возможно, граждане научатся понимать, что для изменений нужно активное гражданское участие. Январские события могут послужить и отправной точкой, и точкой невозврата, ведь прошедшие протесты, так или иначе, не могли пройти, не проронив зерна сомнения среди граждан относительно того, какую роль они играют, как они участвуют в политике. Важно понимать, что, если предавать забвению негативные моменты истории, возрастает возможность повторения этих самых событий. Когда государство транслирует так называемый оборонительный нарратив относительно сложных моментов прошлого, это не только не исцеляет рану, нанесенную всему обществу, но и подрывает доверие граждан друг к другу, к государственным институтам. В таких условиях говорить о развитии очень сложно. Именно поэтому нужно не скрывать, а «проговаривать» коллективные травмы. Память должна объединять граждан, способствовать формированию общих ценностей.
Несмотря на то, что большая часть общества в Казахстане все еще закрыта от активного гражданского сектора, условное окно возможностей сейчас открывается, и нужно этим пользоваться. Мы видим примеры, как гражданское общество вовлекается в процесс работы памяти. Это и дискуссии, и публичные интервью с очевидцами и пострадавшими, и инициативы по составлению списков погибших, которые власть так и не предоставила. Это очень важный фундаментальный уровень, который показывает власти альтернативу тому, что она насаждает «сверху». Память — это же меньше про прошлое как таковое, а больше про то, какую роль эта память играет в нашем понимании себя. В Алматы сосредоточен наиболее активный гражданский сектор. Есть шанс, что мы не отпустим ситуацию, как в Жанаозене. Сейчас совсем другое время.
