, 
Бахытжан Канапьянов
1951
Казахстанский Пушкин, «истинный сын степей, он одновременно человек мировой цивилизации... Он с детства впитал наставления Абая и метафоры Пастернака». Поэт, писатель, переводчик, сценарист, кинорежиссер, заслуженный деятель Казахстана, член Союза писателей нашей страны, член казахского и русского ПЕН-клубов, член Союза кинематографистов СНГ и Балтии, член правления Европейского конгресса литераторов, главный редактор литературного альманаха «Литературная Азия». Автор идеи учреждения Дня поэзии.
В поэзию Бахытжан Канапьянов пришел, как и кумир его юности и наставник Олжас Сулейменов, из профессии, далекой от литературы: после политехнического он год работал инженером-исследователем в лаборатории Института металлургии и обогащения АН КазССР. То было время «физиков и лириков». Дело в том, что, по признанию поэта, стихи он писал еще в школе, «а более осознанно — на втором курсе политехнического института. И никому не показывал. Хотел уже и институт бросать. Мама не выдержала и, как всякая мама, сказала: «Окончи институт, а потом делай что хочешь». И тогда же тайком от меня отнесла стихи дядюшке, известному архитектору Шоте Валиханову. Он показал их Олжасу, а тот говорит: «Парень талантливый, приводите его».
В 1975 году Олжас Сулейменов пригласил Бахытжана Канапьянова редактором и сценаристом на киностудию «Казахфильм». Отсюда прямой путь был на двухлетние режиссерские курсы в Москве. Сам Бахытжан Канапьянов — автор и режиссер около 20 кино- и видеофильмов, которые высоко оценены на Европейском симпозиуме в Софии, среди них — «Вольный город Франкфурт», «Бессонница: Париж», «Пуркуа?», «Ландшафты»… То, что сделал в кино, сам он называет «видеопоэзией». Объясняет просто: «Я ощущал за экраном монитора во время работы над своими видео-фильмами те же чувства, как когда садился за чистый лист бумаги. Это предчувствие образа, когда еще чуть-чуть — и возникнет субстанция, доступная пониманию других людей, несущая в себе объяснение какой-нибудь загадки нашего бытия. За видеопоэзией будущее. И это будущее может воплотить только поэт».
После режиссерских курсов у Бахытжана Канапьянова были Высшие литературные курсы Литературного института им. М. Горького, куда поступил в 1981 году, уже выпустив сборники стихов «Ночная прохлада» и «Отражения», а в 1982-м вышел еще один — «Чувство мира».
Бахытжан Канапьянов живет «душой и правдой». Как еще объяснить его поездку в июле 1986 года в Чернобыль, чтобы своими глазами увидеть последствия страшной трагедии, чтобы написать потом полную боли книгу «Аист над Припятью» (за нее он получит премию Ленинского комсомола Казахстана)? Но Канапьянов подвигом этот поступок не считает: «В Чернобыле все было на грани жизни и смерти. С перевесом в смерть. Я знал это и ехал туда. А уж если говорить о каких-то соображениях, то Чернобыль для меня все равно что Семипалатинский полигон, о котором и говорить-то тогда запрещалось. В стихах же одна боль сливалась с другою… Впрочем, это дела давно минувших дней. С тех пор я много где побывал и много что написал».
Незадолго до алматинских декабрьских событий 1986 года поэт пишет стихотворение «Позабытый казахский язык, пресловутое двуязычье…», в котором горюет о том, что не обрел в детстве родной язык. Оно вызвало негодование в высших партийных кругах и обвинение в национализме. Дошло до ЦК КПСС в Москве: упрекали, пытались навесить на Бахытжана Канапьянова ярлык националиста.
В 1988 году переводит «Кыз Жибек». До этого перевода был перевод великого Льва Пеньковского, автора романса «Мы только знакомы». Как признается автор, он пять лет трудился над переводом и еще пять лет ждал, когда его опубликуют. Позже поэма «Кыз Жибек» во многом благодаря переводу Бахытжана Канапьянова была включена в мировое культурное наследие. «Всем молодым, когда они приходят и говорят: «Вот, ага, опубликуйте, я за одну ночь перевел!», я отвечаю: «Пусть полежит еще несколько десятков ночей, поработай над ним как следует, а потом посмотрим». Ведь по-канапьяновски «перевод — это все равно что мост духа, который прокладывается в другие страны», и мост этот должен быть прочным — по нему в обе стороны пройдет не одна сотня людей.
Но быть переводчиком Канапьянову сам Бог велел. Очень точно сказал о нем Герольд Бельгер: «Бахытжан Канапьянов весь замешан на национальном, хотя и выражает свои затаенные чувства и думы средствами русского языка. Дух казахской поэзии близок и понятен Бахытжану, о том свидетельствуют его добротные переводы эпоса «Кыз Жибек», поэзии Абая, Шакарима, Магжана, Махамбета, Жамбыла, Кенена Азербаева, а также Поля Валери, Назыма Хикмета и других поэтов разных стран. Впрочем, его собственные стихи тоже давно путешествуют по свету — он переведен на 20 языков.
Бесстрашие перед листом белой бумаги — завидная доблесть, оно не покидало Бахытжана. Потому-то в его духовном арсенале столь важен приобретенный с годами жизненный опыт, накопленная из книг и путешествий образованность. Как важно и сохранение молодой непосредственности. Нельзя не заметить, что здравый смысл — опорный камень степного менталитета — в высшей степени присутствует в поведении Бахытжана, что, разумеется, ничуть не мешает ему увлекаться и мечтать».
Поэтесса Татьяна Фроловская так пишет о Бахытжане Мусахановиче: «Для меня до сих пор загадка, как Бахытжан решился «построить» издательский дом «Жибек жолы». Безденежные друзья-товарищи — а недруги, как только приказала долго жить прежняя издательская система, мгновенно превратились в таковых, — конечно, контингент хлопотный и малоблагодарный. Но поскольку президент издательского дома объявил Алма-Ату столицей поэзии, а кроме того, принял решение — непременно выпустить в порядке безвозмездной помощи по книжке каждого своего литературного знакомца, об отступлении от благородного замысла пришлось забыть. Началось с календаря, в котором были представлены почти все русские поэты Казахстана. Канапьянов возвратил многим и многим мироощущение поэта, выдал каждому кредит доверия, а дальше «вольному — воля, спасенному — рай». Как этим кредитом кто распорядился, на то собственный выбор того, кто по доброму почину Бахытжана в этот календарь попал. Так наметилась единственность, неповторимость Канапьянова. Он смог заменить собою, своим издательским домом пришедший в упадок Союз писателей вместе со всеми впавшими на целое десятилетие в бездействие издательствами.
И только слепец может не заметить, что это и есть грамотная культурная политика. Один человек переборол «глухую пору» интеллектуального безвременья, нравственного разброда. Для того, чтобы осуществить все проделанное, надо иметь марафонскую выносливость, терпение и справедливость, достойные высшей награды. В непроизвольном соревновании всех, кто действует на поле отечественной культуры, Бахытжан Канапьянов — десятиборец-победитель. Как не заметить, что мир имеет дело со стройной мировоззренческой системой?
Бахытжан с иронией относится не только к тем интеллектуалам, что десятилетиями капризно отворачивались друг от друга, соблюдая в многолетней холе существующие, а все больше несуществующие обиды. Он не прочь, осерчав на кого-нибудь, над собой, разгневанным не в меру, самокритично посмеяться. О том, что у Канапьянова коротка память на зло, ему причиненное, нужно ли говорить? «Рифмы дружат, а люди, увы...» — писал Андрей Вознесенский. Для Бахытжана «рифмы» любого человека, во-первых, «охранная грамота», во-вторых, льготный талон на право безвозмездного (по сути меценатского) выхода отдельной книги в издательском доме «Жибек жолы». Это не считая того, что голова Канапьянова всегда полна проектами и в каждом проекте непременно задействованы и правые, и виноватые. У миротворца Канапьянова характер литературного героя легендарного средневекового короля Артура, собиравшего за круглым столом сообщество рыцарей. Общаясь с ним, и сам становишься терпимее, больше думаешь о товарищах по писательскому цеху, нравственно подтягиваешься и держишь верную моральную осанку.
Человек корневой памяти, Канапьянов включил в благородное семейное собрание не только родственников — отца, мать, няню, жену, сыновей, сестер и братьев, но и предков, ближних и совсем дальних. Принадлежность к родовой ветви чингизидов ко многому обязывает, как и то, что в обширной родословной имеются и такие великие люди, как Чокан Валиханов. И не романтическая ли тяга к прозрачному Онону, где некогда начиналось родословное древо, довольно-таки рано отправила «кочевника с авиабилетом» в путешествия?»
В 1996 году Бахытжан Канапьянов предложил объявить 29 февраля Всемирным днем поэзии — чтобы он, как редкий кристалл, появлялся всего раз в четыре года. Столицу Казахстана тогда перенесли в Целиноград, и Алматы, по признанию Канапьянова, никому не нужен был, кроме поэтов, потому столицей поэзии, по замыслу автора, должен был стать город у подножия Заилийского Алатау. Белла Ахмадулина и Андрей Вознесенский спросили: а как отмечать День поэзии? — Просто взять сборник произведений любимого поэта и почитать. Отправили заявку в ЮНЕСКО, оттуда пришел ответ: предложили отмечать праздник в день весеннего равноденствия, 22 марта, но зато ежегодно. В Наурыз. А в Казахстане 29 февраля по-прежнему многие называют канапьяновским днем. «Это мое открытие, которым я горжусь. Это маленькие радости, которые украшают наше бытие», — улыбается поэт.
«Поговорим об искренности нашего поэта. О совести творца, о нравственных ориентирах сочинителя. Канапьянов становился на литературную стезю, когда соблазны скороспелого шумного признания просто-таки бушевали со всех сторон. Достаточно было осознать, приглядеться к генеральным приметам моды, чуть-чуть ради приличия отойти в сторону, а потом петь «во все воронье горло», и, возможно, вожди стадионного «мейнстрима» тотчас бы приняли в свою компанию, а там — все блага, что положены вошедшему в «стаю»: тиражи, снисходительное поощрение старших товарищей, доброжелательные статьи критиков той же «группы крови», льготные путешествия в дальние края и главное — чувство самодостаточности: наконец-то выбился из гонимых, непризнанных, замалчиваемых. Ему повезло, конечно, больше многих, но...
Стихи Бахытжана значимы потому, что против собственной совести поэт никогда не поступал. Нет строк с моральным изъяном. Искренность автора очевидна. С ним можно спорить, иной раз ожесточенно, до ярости, можно не принимать, не соглашаться, более того, выдвигать собственные варианты, посмеиваться над заблуждениями или корить за бесспорное отставание от моды, но не верить нельзя. Контрасты, противоречивость, порою раздражающая читателя категоричность суждений — все это есть. Иной раз Канапьянов весьма заметно противоречит себе самому, себя же, любимого, и опровергает. Но не по чужой, а по собственной воле, по своему разумению и хотению. «Не продается вдохновенье...» — этот пушкинский нравственный императив та самая муза, что, по словам Ахматовой, диктовала Данте страницы «Ада», вручила Канапьянову одновременно с лирическим даром.
Вот почему, читая Бахытжана, мало того, что чувствуешь — это стихи твоего современника, понимаешь, что ты к ним еще вернешься, поскольку они рассчитаны на вырост. Что-то в них есть такое, недоступное полной расшифровке, зернышко тайны, и все это имеет полное право на дальнейшую жизнь, за пределами сиюминутного прочтения. Прибавим также, что и прошлое не менее интересно в стихах Канапьянова, и в эпохе, в которой, казалось, не осталось ничего неразгаданного, вся она вроде бы на ладони, изучена и исчерпана, протоптана вдоль и поперек, внезапно открывается нечто, что и по сей день живет и набирает драгоценный свет истины», — пишет Татьяна Фроловская.
Российский литературовед Виктор Максимов в монографии «Свет кочевой звезды», посвященной Бахытжану Канапьянову как неординарному литератору, расшифровал внутреннее содержание канапьяновской поэзии, в которой счастливо перемешались национальная самобытность, а также мироощущения, присущие только высоким поэтическим натурам — то есть понимание общечеловечного универсума, постижение смысла назначения человека в этой святой и грешной жизни. «У Бахытжана Канапьянова стих интеллектуальный, с большой долей культурной, а иногда даже и научной насыщенности».
Но в целом Бахытжан Канапьянов по складу своей поэзии — мудрый оптимист и гуманист с большой буквы. И эти его несомненные качества так же подробно рассмотрел Виктор Максимов. Русскоязычный поэт Бахытжан Канапьянов, став помимо прочего культуртрегером новой эпохи в Казахстане, где, прямо скажем, литературная жизнь, некие высокие принципы культурного развития в целом попросту пали под ударами дикого капитализма, посредством своей издательской и меценатской деятельности связывает свою страну, свой народ через свое поэтическое предназначение и труд не только с Россией… Он, как сказал о нем его товарищ и духовный собрат Мурат Ауэзов, один из немногих, кто прилагает массу усилий к тому, чтобы страна в эти нелегкие времена не перешла ту грань, за которой маячат культурная деградация и цивилизационный срыв.
«Мы не ошибемся, назвав Бахытжана Канапьянова нашим спутником и соратником, собеседником, с которым не так страшны грустные часы печали и одиночества, с которым главными непреходящими событиями нашей жизни по-прежнему остаются дружба и верность, творчество и доброта».
