Мозговые тресты Китая обновляются

Аналитические центры Китая обновляются, меняя содержание и форму своей работы, активно взаимодействуя с международными мозговыми центрами, являясь составной частью китайской мягкой силы. Об этом exclusive.kz беседует с политологом Айдаром Амребаевым.

- Скажите, пожалуйста, почему вы сделали такой вывод?

- Ну, в-первую очередь из очевидных внешних характеристик. Раньше китайские эксперты приезжали огромными делегациями с обязательным присутствием партийного руководителя, все было официально, очень регламентировано и дипломатично обтекаемо. Теперь наши встречи стали подчеркнуто прагматичными, а вопросы настойчивыми, экспертный состав значительно «помолодел», изменились темы исследований. Если раньше они носили очень общий характер, то сейчас это точечные исследования, которые имеют практическую плоскость и возможность для использования в процессе принятия решений. Например, сегодня их интересует выборный процесс в Казахстане, Центральная Азия в контексте транзитных моделей, истоки китаефобии и механизмы ее нейтрализации. Более того, они стали изучать казахский язык и другие языки Центральной Азии, имеют хорошее представление о разнице между нашими регионами, интересуются деталями исламизации населения… Новое поколение китайских экспертов прекрасно говорит по-английски, многие получали образование на западе, хотя сам политический режим в Китае становится более жестким. Я имею в виду авторитарные тенденции со стороны действующей власти. Вот вроде бы Си Цзиньпин говорит об открытости Китая, о либерализации, об участии в глобализации, но внутри страны наблюдается сужение политического поля, исчезает ментально и физически оппозиция действующей «команде председателя Си». Интересно, что в принципе считается, что поле дискуссий отдано на откуп ученым, но на практике они зажаты новыми идеологическими тисками. И вместе с тем, мы наблюдаем трансформацию самих идеологических подходов на политическом Олимпе КНР. Если ранее говорили о социализме с китайской спецификой, то сейчас говорится больше о китайской мечте, о Великом возрождении Китая.

- А что такое китайская мечта? Как ее можно сформулировать?

- Наверное, это можно сформулировать как достижение Китаем достойного ему места в мире. Социализм с китайской спецификой находится по-прежнему в актуальной повестке дня этой страны. Построение общества средней зажиточности «сяокан» стоит в планах партии. Одновременно с этим, мы видим, что новое поколение руководителей вполне способно, например, вести диалог даже с таким непредсказуемым политиком как Трамп, и они понимают его. Например, вице-премьер Лю Хэ, который отвечает за китайские реформы, ведет переговоры по торговой войне с американцами, прекрасно понимает их и принимает их аргументы. Или, например, такой «коммунист» как миллиардер Джек Ма объявил о том, что готов участвовать в подготовке политических деятелей новой волны. В философском смысле китайская мечта - это способствование гармонии. В ее основе лежит конфуцианская идея обретения этой гармонии сначала в себе, потом в семье, в обществе, а теперь и за пределами Китая. То есть ставится задача гармонизировать, «цивилизовать» этот мир, сделать его глобально более универсалистским в китайском значении слова.

- Но, судя потому, что делает Китай в тех же Бангладеш, Камбодже, Шри-Ланке, трудно сказать, что это напоминает гармонизацию...

- Конечно, гармония - это цель, но инструменты ее достижения могут быть разными. В политической истории Китая было, например, доминирование во власти политико-правовой школы «фа-цзя» (школа законников, легистов), чьи методы отличались особой циничностью и жестокостью. И сегодняшние, так называемые «лагеря политического перевоспитания» или в китайском политическом лексиконе «учреждения профессионально-технического образования» выполнены вполне в китайском легистском духе. То есть в принципе если ты ошибся, выпал из Пути, то задача государства и общества и тех, кто знает, заключается в том, чтобы их вернуть на этот Путь, с китайской точки зрения Путь гармонии.

- Вы имеете в виду уйгурские лагеря?

- В Синцзяне они называются «Учреждения профессионально-технического образования». Если вы отслеживаете ситуацию там, то наверное заметили, что недавно туда была допущена делегация дипломатов, журналистов, в том числе казахстанских, опубликовано много материалов. Их герои рассказывают, как они попали под влияние экстремистов, но, благодаря государству, теперь получают образование, новые профессиональные навыки и готовы дальше работать на любимое государство. Все это, правда, похоже на пионерские отчеты советского периода, но за этим тоже стоит традиционный китайский подход к системе образования. И он не мог быть другим. Нужно быть китайцем, чтобы понять и принять это. Понятно, что для западного человека это нонсенс, но это их реальность, совершенно другой мир ценностей. Именно поэтому мы видим жесткое отличие западных отчетов правозащитных организаций от официальных реляций китайского правительства. Имея в виду чувствительность этого вопроса для казахской аудитории, считаю, что нам важно обладать полной, достоверной и объективной информацией обо всем, что там происходит и твердой политической волей, чтобы отстаивать интересы граждан Казахстана и наших соплеменников, стремящихся обрести наше гражданство.  Примечательна ситуация в Камбодже, в Мьянме и других странах-соседях Китая, где создаются китайские анклавы, на приграничье власти Поднебесной ужесточают политику в отношении нацменьшинств, китайские бизнес-структуры там создают совершенно другую бизнес этику, не совпадающую с местными традициями… Однако, справедливости ради надо сказать, что в конечном итоге, не смотря на противоречия, это двигает бизнес в этих странах вперед.

- То есть это своего рода мессианство?

- Да. Кстати, то же самое происходит в развитом Сингапуре.  В свое время Ли Куан Ю достаточно жестко внедрял американские, британские стандарты в процесс обучения, вытесняя китайское из образования, но теперь китайской манере ведения бизнеса там уделяется большое внимание. В этом я убедился, работая в Наньянгском Технологическом университете Сингапура. Сейчас Китай пытается и в Центральной Азии, да и на постсоветском пространстве утвердить «Сообщество единой судьбы» - таков официальный лейтмотив.

- Это китайская интерпретация всемирной гармонии?

- Кстати, отношение к такой стратегии гармонизации неоднозначно. К примеру известный российский китаист Алексей Маслов, декан факультета востоковедения Высшей школы экономики в Москве говорит: «Нет. У России свой путь и Россия никогда не присоединится к этому сообществу единой судьбы с Китаем». Мы молчим. Я не видел у нас ни одного исследования по этому поводу. Наши обществоведы заняты другим… А ведь это претензия, вызов и на него как-то нужно отвечать. А чем мы можем ответить? Евразийским сообществом, которое не имеет никакой ценностной основы? Я считаю, мы можем ответить только миром казахским, но надо тогда его сформулировать. Сегодня наше национальное сознание внутренне очень аморфно и маргинализировано, оторвано от исконного содержания и разобщено. Характерно отношение к феномену китаефобии. Нам нечего противопоставить растущему влиянию Китая кроме страхов и неприятия. А нужно быть прагматичными. Использовать растущий тренд в своих интересах. Ведь исторически, вопреки навязанным стереотипам, ханьцы и казахи никогда не были конкурентами, хотя бы потому, что у нас разные хозяйственные ниши. Казахи – кочевники, они едят мясо, китайцы - землепашцы, это рисовая культура, там совершенно другие подходы и они живут совершенно другими ценностями, мы там даже не встречаемся. Другое дело, что у ханьцев «историческая конкуренция» с уйгурами таранчи, потому что они занимают одну нишу, конкурируют за одни плодородные земли...  К сожалению, глубинная культурная подоплека сегодняшних противоречий у нас никак не анализируется.

- Вы сказали про стратегию мягкой силы, сообщество единой судьбы. Как сейчас выглядит стратегия Китая в отношении Центральной Азии? С чем вы связываете этот более сфокусированный, более точечный интерес? 

-  Китайцы никогда не создавали дипломатические ведомства за рубежом. Как правило, они приглашали к себе, считая, что они приобщают, таким образом, «варваров» к цивилизации. Однако, надежды Китая на то, что таким образом можно в принципе цивилизовывать этих варваров, к которым они традиционно относили не только кочевников, но и все иные народы, русских, англичан и других, не оправдываются. Идея стратегии «Мягкой силы» заимствована у американцев. Сегодня в связи с Китаем говорят и о таком понятии как «Липкая сила», сила денег. Это деньги, это взятки, это продвижение тех или иных китайских проектов за счет подкупа местных недобросовестных чиновников. В китайской внешней стратегии это комплексное явление играет важную роль. Оно решает стратегическую задачу присутствия. Они очень часто в экономике делают какие-то, на первый взгляд, нерациональные шаги. Вкладывают очень много средств и усилий в ничтожный, казалось бы, результат. Но на самом деле, им просто важно зафиксировать свое присутствие, а там дальше будет видно. Из малого рождается большое, «путь в тысячу ли начинается с одного шага», читаем у Конфуция. 

Я сталкивался с этим в рамках известной Программы «51 проекта переноса и создания новых китайских предприятий в Казахстане».  И уверяю, что далеко не все они отвечают исключительно китайским интересам, рационально выстроены, имеют стратегическую перспективу или какую-то долгосрочную «китайскую злонамеренность», как многие любят порассуждать. Чаще всего, Китай здесь - это результат компромисса, допущения разными глобальными и региональными силами присутствия Китая в разной степени. То есть присутствие в Центральной Азии по-большому счету для Китая интересно сугубо как место локации с надеждой на реализацию новых возможностей, потому что возможности для бизнеса ничтожны: населения мало, оно не платежеспособно, инфраструктура неразвита. У Китая есть более состоятельные рынки: тот же ЕС, Ближний Восток, Юго-Восточная Азия...

В 2015 году между Путиным и Си Цзиньпинем был заключен Договор о так называемом сопряжении. Оно не предполагает никаких экономических обязательств, это просто как бы «договор о ненападении», нахождение рядом: вы считаетесь с нашим присутствием, мы считаемся с вашим присутствием. Я всегда критиковал это сопряжение, спорил с китайцами о необходимости... Это странное, многозначное русское слово «сопряжение» … В этом контексте китайцы были очень рады, когда Казахстан предложил свою программу «Нурлы жол», которую они переформулировали внутри экспертного сообщества как «Светлый шелковый путь», путь состыковки.

Казахстан, если использовать терминологию «липкой силы», уже «влип» в китайскую инициативу «Один пояс - Один путь», и каким-то образом теперь нужно понять, что делать с этой закредитованностью, слабой рыночной отдачей проектов, транспортными коридорами, которые пока обслуживают только внутренние потребности Казахстана. Таков, например, автомобильный коридор «Западная Европа - Западный Китай», который лучше назвать «Западный Китай - Западный Казахстан», поскольку Россия пока ничего не делает в этом направлении, думая об абстрактном сопряжении… Правда теперь легче доехать из Шымкента в Алмату...

- Заинтересован ли Китай в том, чтобы состоялся какой-то совокупный рынок Центральной Азии? Будут ли они как-то этот процесс стимулировать?

- Они просто «сядут у реки, и будут ждать, когда труп врага проплывет мимо них» … Им очень важна реакция той же России, они понимают ее ревность. Китайцы выслушают все наши проблемы, и постараются их решить, возможно даже помочь деньгами, но вмешиваться не будут.

Не секрет, что Россия по-прежнему рассматривает Центральную Азию как свой «задний двор». Но китайцы понимают, что даже за задним двором нужно ухаживать. В этом разница подходов.

- В чем подоплека вашего столь глубокого интереса к Китаю в последнее время?

- Мне очень интересна китайская философия. Я «пристрастился» к Конфуцию еще со студенческих лет, мне очень близка его этическая доктрина. Я считаю, что потенциал двусторонних отношений Казахстана и Китая далеко не исчерпан и не может быть ограничен инвестиционным или транспортно-логистическим сотрудничеством. К тому же я убежден, что восточная культура – это всегда диалог, растянутый в века. Почему не получается диалог между Россией и Китаем? Россияне с точки зрения Востока не очень «культурны», они позволяют себе достаточно жесткие однозначные категоричные суждения, не слыша собеседника. Восточная культура – это культура приглашения, гостеприимства, медленно текущего разговора, уважения к старшему, выстраивания иерархии отношений, поиск смыслов… Поэтому, мне кажется, что сейчас появилось общее пространство между Китаем и Казахстаном, правда не всегда комплементарное, но это место для общения. И, по-моему, пора избавиться от этого «животного страха» перед ними, навязанного нам извне… Мы родом с Востока и компромисс наше кредо.

- Ну у нас перед всеми «животный страх»: перед русскими, китайцами, и даже узбеками и киргизами....

- Надо не трястись перед кем-то от страха или гнева, а вдумчиво изучать. Для меня загадка, почему у нас нет политической воли тщательно изучать Китай, наших ближайших соседей? Почему мы совершенно не используем, например, потенциал тех же наших соотечественников, которые приехали сюда? Зато их хорошо используют китайские предприниматели. Например, я был на предприятии в Северном Казахстане по производству рапсового масла. Они набрали китайских казахов, поскольку есть ограничения на привлечение китайских специалистов. Это очень хороший бизнес кейс, выход, еще раз демонстрирующий, что Китай - это вода, вода которая проникает во все открывающиеся поры… Нам есть чему у них поучиться!

В Китае учатся десятки тысяч наших студентов, и мы также никак не используем их потенциал, их знания. Разве Казахстану не нужны люди, которые знают Китай?

Да, есть какие-то стандартные форматы общения, но хотелось бы более гибче и плодотворней работать с Китаем, потому что Китай - это гибкая материя. Она требует особенных подходов. Там нельзя просто заключить договор и надеяться на его неукоснительное соблюдение, они не работают в западном стиле. Нужна ответная мягкая сила. Например, они предпочитают вести серьёзные переговоры за круглым обеденным столом, во время совместной трапезы, это уже совсем другой стиль, другой способ получения информации, общения. Но разве казахи забыли, что важные разговоры наши предки также вели за дастарханом?

- Вы знаете, есть версия, что, по-крайней мере в соцсетях, идет информационная война России против Китая. Тиражируются видео о том, как китайцы заживо варят собак, или проходят мимо умирающего ребенка…

- Это издержки того, что мы все еще находимся в зоне чужого информационного пространства. У нас нет своего видения, ни экспертного, ни официального. У нас практически нет своего контента, адекватного нашим казахским интересам. Вот такие вещи очень характеризуют нашу несостоятельность, зависимость от чьего-то мнения, модели поведения. Мы находимся всё время в состоянии ожидания удара, причём даже не готовы ответить… Мы становимся всех и все понимающим, послушным, чрезмерно толерантным народом… Хотя исторически, когда-то к топоту копыт боевых коней наших кочевых предков прислушивалась вся Евразия! 

Сегодня мы должны сконцентрироваться и сфокусироваться на формировании своей функциональной силы. Если этой силы не будет, то нас прогнут. Прогнут с любой стороны: китайцы по-китайски, русские по-русски… Нужно каким-то образом сейчас понять себя - кто мы на самом деле? Каковы исторические горизонты наших амбиций…

- Не смотря на постоянный информационный шум вокруг инициативы «Один пояс - Один путь», так и не ясна позиция Казахстана в этом проекте... 

- У меня сложилось неоднозначное отношение к этой инициативе. Очевидные вещи официально выражены: эта китайская инициатива по созданию транспортно-логистических коридоров из Китая в Европу нас интересует по факту нашего географического расположения.  Мы находимся где-то как раз посередине и благодаря ей можем преодолеть континентальную замкнутость.  Понятно также, что для Китая это стратегия освоения новых территорий, например, Синьцзяна, который интерпретируется как «новая граница» Поднебесной. Китайцы хотят ликвидировать диспропорции в развитии своих регионов и окончательно достичь общества средней зажиточности «сяокан» и однородности на всей территории, включая Синьцзян. Сам термин «сяокан» в древнекитайском трактате «Лунь Юй» имеет и другое значение, это «остановка, передышка, перед достижением чего-то большего». В китайской философии Путь «Дао» - это очень глубокая философская категория. Если ты находишься в пути или отклонился от него, то нужно вернуться. То есть в принципе задача этой стратегии заключается в том, чтобы вернуть Китай на путь своего развития. Высокие темпы роста символизировали очень активное движение, и теперь Китай должен прийти в спокойное состояние, понять где верх, где низ, где право, где лево, куда он идет. Но это внутренние его задачи. А во вне – это обретение Китаем своего подлинного значения, реализация миссии. Поднебесная – это страна, которая стоит между Божественно-универсальным и миром существования. Потому Поднебесная. Ее задача научить другие народы как жить правильно, по божественным, гармоничным законам. Разумеется, «с китайской спецификой» …

Китай — это очень большая страна в смысле культурных интерпретаций, с большим населением, которое тоже нуждается в каких-то символах веры, смыслах и направлении развития. Сегодня они уже не могут верить только в коммунистические идеалы. Особенно молодое поколение. Их молодежь также, как и в любой стране, слушает западную музыку, в них уже пустили корни ценности потребительского общества. И вот чтобы не произошло этого ценностного конфликта Китай избрал себе такую миссию.

Если когда-то отец китайских реформ Дэн Сяо Пин провозгласил знаменитые 24 иероглифа, согласно которым Китай должен «наблюдать хладнокровно, реагировать сдержанно, стоять твердо, скрывать свои возможности и никогда не брать на себя лидерство», то Синь Цзиньпин предлагает совершенно другую идею - Китай сегодня - это уже супердержава.

^{иллюстрации из открытых источников}