, 
Сорос объявил войну Си Цзиньпиню
Я хочу предупредить мир о беспрецедентной опасности, которая ставит под угрозу само выживание открытых обществ.
Быстро совершенствующиеся инструменты контроля, которые можно создавать благодаря машинному обучению и искусственному интеллекту, обеспечивают репрессивным режимам естественное преимущество. Улучшенные инструменты контроля помогают таким режимам; а открытые общества они подвергают смертельной опасности.
Я сосредоточу внимание на Китае, где председатель Си Цзиньпин стремится к безраздельному господству однопартийного государства. Си старается консолидировать всю доступную информацию о том или ином человеке в централизованной базе данных с целью создать «систему социальных кредитов». На основе имеющихся данных люди будут оцениваться алгоритмами, которые решат, не представляют ли они угрозу для однопартийного государства. Это определит отношение к ним в дальнейшем.
Система социальных кредитов пока работает не в полную силу, но уже понятно, куда она ведёт. Она подчинит судьбы отдельных людей интересам однопартийного государства, причём беспрецедентным образом. Я считаю эту систему социальных кредитов пугающей и отвратительной. К сожалению, некоторые китайцы считают её довольно привлекательной, потому что она поможет получать информацию и услуги, которые сейчас недоступны, а также позволит защитить законопослушных граждан от врагов государства.
Китай – это не единственный в мире авторитарный режим, но, несомненно, он самый богатый, самый сильный и самый продвинутый в технологиях машинного обучения и искусственного интеллекта. Тем самым, Си является самым опасным оппонентом для всех, кто верит в концепцию открытого общества. Но Си Цзиньпин не одинок. В мире становится всё больше авторитарных режимов, а если они победят, они превратятся в тоталитарные.
Будучи основателем фондов «Открытое общество» (Open Society Foundations), я посвятил свою жизнь борьбе с тоталитарными, экстремистскими идеологиями, которые лживо заявляют, будто цели оправдывают средства. Я уверен, что стремление к свободе у людей невозможно подавлять вечно. Но я признаю, что сейчас открытые общества находятся в серьёзной опасности. Я использую термин «открытое общество» для обозначения такого общества, в котором верховенство закона превалирует над верховенством одного человека, и где роль государства заключается в защите прав человека и индивидуальной свободы. На мой взгляд, открытое общество должно уделять особое внимание тем, кто страдает от дискриминации или социальной изоляции, а также тем, кто не в состоянии себя защитить.
Как можно защитить открытые общества, если новые технологии обеспечивают авторитарным режимам естественное преимущество? Вот вопрос, который меня волнует. И он должен волновать всех, кто предпочитает жить в открытом обществе.
В поисках открытого общества
Моя глубокая озабоченность этой проблемой объясняется моей личной историей. Я родился в Венгрии в 1930 году, и я – еврей. Мне было 13 лет, когда немцы оккупировали Венгрию и начали депортировать евреев в лагеря смерти. Мне очень повезло, потому что мой отец быстро понял природу нацистского режима и сумел оформить фальшивые удостоверения личности, а также нашёл места, где можно было спрятаться, для всех членов нашей семьи и ещё нескольких евреев. Большинство из нас сумели выжить.
Опыт 1944 года стал определяющим в моей жизни. Я с ранних лет понял, насколько важен характер доминирующего политического режима. Когда нацистский режим сменился советской оккупацией, я как можно скорее бежал из Венгрии и нашёл убежище в Англии.
В Лондонской школе экономики мои концептуальные представления вырабатывались под влиянием моего наставника – Карла Поппера. Эти концепции неожиданно оказались полезными, когда позднее я нашёл работу на финансовом рынке. Они не имели никакого отношения к финансам, но опирались на критическое мышление. Это позволило мне анализировать недостатки господствовавших теорий, которыми руководствовались институциональные инвесторы. Я стал успешным менеджером хедж-фондов, и я гордился тем, что являюсь самым высокооплачиваемым в мире критиком.
Работа по управлению хедж-фондом была связана с большим стрессом. Когда я заработал больше денег, чем было нужно мне и моей семье, я испытал своего рода кризис среднего возраста. Стоит ли убиваться ради того, чтобы заработать ещё больше денег? Я долго и напряжённо раздумывал над тем, что для меня было действительно важным, и в 1979 году основал фонд «Открытое общество» (Open Society Fund). Я определил его задачи так: помощь в открытии закрытых обществ, уменьшение недостатков открытых обществ и продвижение критического мышления.
Мои первые усилия была направлены на попытки подорвать систему апартеида в Южной Африке. Затем я переключил своё внимание на открытие советской системы. Я создал совместное предприятие с Венгерской Академией наук. Она находилась под коммунистическим контролем, но втайне её представители симпатизировали моим усилиям. Успех этого проекта превзошёл мои самые смелые ожидания. Я пристрастился к тому, что люблю называть «политической благотворительностью». Это было в 1984 году.
В последующие годы я пытался повторить мой успех в Венгрии и в других коммунистических странах. У меня это довольно неплохо получалось в Советской империи, в том числе в самом СССР, но в Китае случилась совсем иная история.
Диктатура с китайской спецификой
Мой первый проект в Китае выглядел весьма многообещающим. Он предусматривал обмен визитами между венгерскими экономистами, которыми в коммунистическом мире восхищались, и сотрудниками только что основанного китайского экспертно-аналитического центра, которые очень хотели учиться у венгров.
Опираясь на этот первичный успех, я предложил Чэню Ицзы, руководителю этого центра, воспроизвести в Китае венгерскую модель сотрудничества. Чэнь получил одобрение премьер-министра Чжао Цзыяна, а также его реформаторски настроенного политического секретаря Бао Туна. Инаугурация совместного предприятия под названием China Fund состоялась в октябре 1986 года. Это был институт, не похожий ни на один другой в Китае. И на бумаге он был полностью автономен.
Бао был его ключевым сторонником. Но оппоненты радикальных реформ, которых было множество, объединились для атаки на Бао. Они заявили, что я являюсь агентом ЦРУ, и попросили ведомство внутренней безопасности провести расследование. Стремясь защитить себя, Чжао заменил Чэня на высокопоставленного офицера ведомства внешней госбезопасности. Поскольку две эти организации являлись равноправными, они не могли вмешиваться в дела друг друга.
Я одобрил эту замену, поскольку меня раздражало, что Чэнь выделял слишком много грантов сотрудникам собственного института, но я ничего не знал о закулисной внутриполитической борьбе. Между тем, кандидаты на гранты China Fund вскоре заметили, что эта организация попала под контроль политической полиции, и стали её сторониться. Ни у кого не нашлось смелости объяснить мне причины этого явления.
В дальнейшем один из китайцев, получивших грант, посетил меня в Нью-Йорке и рассказал мне (подвергнув себя серьёзному риску), что именно произошло. А вскоре Чжао был отстранён от власти, и я воспользовался этим в качестве оправдания, чтобы закрыть фонд. Всё это случилось как раз накануне бойни на площади Тяньаньмэнь в 1989 году, и на репутации людей, связанных с фондом, осталось «чёрное пятно». Им пришлось потратить немало усилий, чтобы очистить своё имя. И со временем им это удалось.
Оглядываясь назад, становится понятно, что я совершил ошибку, попытавшись учредить фонд, который действовал методами, чуждыми для людей в Китае. В тот период предоставление грантов создавало ощущение обязательства между спонсором и получателем гранта: они были обязаны оставаться лояльными друг другу навсегда.
Предательство реформ
Но довольно истории. Давайте обратимся к событиям, которые происходили в прошлом году. Некоторые из них меня весьма удивили.
Когда я впервые начал посещать Китай, я встречался со многими людьми, которые находились на высоких должностях и страстно верили в принципы открытого общества. В молодости они были депортированы в деревни на переобучение и часто испытывали намного более серьёзные трудности, чем я в Венгрии. Но у нас было много общего. Мы все были объектами действий диктатуры.
Они жадно слушали мои рассказы о мыслях Поппера по поводу открытого общества. Но хотя они находили эту концепцию очень привлекательной, их интерпретация этой концепции немного отличалась от моей. Они были знакомы с конфуцианской традицией, а вот традиции голосования в Китае не было. Их мышление оставалось иерархичным, а не эгалитарным; в него было встроено почтение к высоким должностям. Я же, со своей стороны, хотел, чтобы у всех было право голоса.
Я не был удивлён, когда Си наткнулся на серьёзную оппозицию в стране; но я был удивлён тем, какую форму приняла эта оппозиция. Во время собрания партийного руководства, состоявшегося в прошлом году на морском курорте Бэйдайхэ, Си явно одёрнули. Официальное коммюнике не было выпущено, но ходили слухи, что на этом заседании не одобрили отмену ограничения сроков власти, а также культ личности, который создаёт вокруг себя Си Цзиньпин.
Преданные защитники открытого общества в Китае, которые сейчас примерно в моём возрасте, в основном ушли на пенсию, а их место заняли люди помоложе, чей карьерный рост зависит от Си. Более того, именно ушедшие на пенсию лидеры (например, Чжу Жунцзи), как сообщается, выступили с критикой Си на встрече в Бэйдайхэ.
Важно понимать, что такая критика является всего лишь предупреждением для Си относительно его перегибов, и она никак не влияет на отмену ограничения власти двумя сроками. Кроме того, «идеи Си Цзиньпина», которые он продвигает в качестве собственной интерпретации коммунистической теории, подняты на тот же уровень, что и «идеи Мао Цзэдуна». Си остаётся верховным лидером страны и, вероятно, пожизненно. Итоговый результат текущей внутриполитической борьбы остаётся неизвестным.
Открытое общество и его защитники
Я сосредоточился на Китае, но у открытого общества есть множество других врагов, среди которых главным является путинская Россия. В наиболее опасном сценарии эти враги сговариваются между собой и учатся друг у друга, чтобы с большей эффективностью подавлять свои народы.
Что мы можем сделать, чтобы остановить их?
Первый шаг – признать опасность. Именно поэтому я говорю об этом. А теперь начинается трудная часть. Те из нас, кто хочет сохранить открытое общество, должны работать вместе и сформировать эффективный альянс. У нас есть задача, выполнение которой нельзя доверить правительствам. Как показывает история, даже у тех правительств, которые хотят защищать индивидуальную свободу, имеется множество других интересов, а кроме того, для них более важной является свобода собственных граждан, а не свобода отдельного человека как абстрактная концепция.
Мои фонды Open Society Foundations занимаются защитой прав человека, а особенно тех людей, у которых нет правительства, готового их защищать. Когда мы начали свою работу сорок лет назад, многие правительства поддерживали наши усилия. К сожалению, их ряды редеют. США и Европа, когда-то наши самые сильные союзники, сейчас озабочены собственными проблемами.
Именно поэтому я хочу сфокусироваться на вопросе, который считаю самым важным для открытых обществ: что будет происходить в Китае?
Лишь китайский народ сможет дать ответ на этот вопрос. Всё, что мы можем сделать: провести чёткое различие между народом и Си Цзиньпином. После того как Си продекларировал свою враждебность открытому обществу, главным источником надежды стали люди Китая.
И действительно, основания для надежды существуют. Как мне объяснили специалисты по Китаю, в соответствии с конфуцианской традицией ожидается, что советники императора должны высказываться, если они решительно не согласны с какими-либо его действиями или указами, прекрасно понимая при этом, что итогом может стать их изгнание или даже казнь. Эта новость принесла мне огромное облегчение как раз тогда, когда я уже был на грани отчаяния. Всё это означает, что появилась новая политическая элита, готовая защищать конфуцианскую традицию, а у Си по-прежнему будут находиться оппоненты в Китае.
Разматывание Шёлкового пути
Си представляет Китай в качестве ролевой модели для подражания в других странах, но за рубежом он тоже натыкается на критику. Его инициатива «Пояс и путь» (BRI) существует уже достаточно долго, чтобы проявились её недостатки. Уже хотя бы потому, что она была задумана для продвижения интересов Китая, а не интересов тех стран, которые в ней участвуют. Кроме того, амбициозные инфраструктурные проекты этой программы финансировались, как правило, в форме кредитов, а не грантов, и иностранные чиновники нередко получали взятки перед тем, как их одобрить. Многие из этих проектов оказались экономически нерентабельными.
Показательным примером стала Шри-Ланка. Китай предоставил ланкийцам кредиты, чтобы те заплатили Китаю за строительство порта, который служит стратегическим интересам Китая. Но порт не привлёк достаточного коммерческого трафика, который бы позволил ланкийцам обслуживать этот долг, и это позволило Китаю получить порт в собственность. В других странах есть несколько схожих случаев, и они вызвали негодование.
Лидером отпора стала Малайзия. Предыдущее правительство страны во главе с Наджибом Разаком продалось Китаю. Но в мае 2018 году Наджиб потерял должность, проиграв выборы коалиции во главе с Махатхиром Мохамадом. Правительство Махатхира немедленно приостановило несколько крупных инфраструктурных проектов, реализуемых китайскими компаниями, а сейчас ведёт переговоры о сумме, которую Малайзия остаётся должна Китаю.
Не столь ясна ситуация в Пакистане, ставшим крупнейшим получателем китайских инвестиций. Пакистанская армия всем обязана Китаю, но позиция Имран Хана, занявшего пост премьер-министра в августе прошлого года, более двойственная. В начале 2018 года Китай и Пакистан объявили о грандиозных планах военного сотрудничества. А к концу года Пакистан оказался в глубоком финансовом кризисе. Впрочем, одно стало совершенно очевидным: Китай намерен использовать программу «Пояс и путь» и для военных целей.
Все эти неудачи вынудили Си изменить своё отношение к программе BRI. В сентябре он объявил, что «тщеславные проекты» будут отвергаться ради более тщательно продуманных инициатив, а в октябре газета «Жэньминь жибао» предупредила, что все проекты должны отвечать интересам стран, принимающих инвестиции.
Клиенты программы стали более острожными, а некоторые из них – от Сьерра-Леоне до Эквадора – ставят под вопрос необходимость проектов или пересматривают их условия. Кроме того, Си Цзиньпин прекратил разговоры о программе «Сделано в Китае 2025», которая годом ранее являлась центральным элементом в его саморекламе.
Сдерживание 2.0?
Важнее всего то, что правительство США называет теперь Китай «стратегическим соперником». Президент Дональд Трамп знаменит своей непредсказуемостью, но данное решение стало результатом тщательно подготовленного стратегического плана. И с тех пор идиосинкратическое поведение Трампа в целом вытесняется китайской политикой, которую проводят ведомства администрации и которую контролирует советник по делам Азии в Совете национальной безопасности Мэттью Поттинджер и ряд других лиц. Эта политика была очерчена в продуктивной речи вице-президента Майка Пенса 4 октября 2018 года.
Тем не менее, объявление Китая стратегическим соперником является излишним упрощением. Китай – это важный глобальный игрок. Эффективную политику в отношении Китаю нельзя суммировать в одном обобщении. Эта политика должна быть намного более искусной, детальной и практической; она должна также включать экономический ответ США на программу BRI. План Поттинджера никак не проясняет, является ли его финальной целью выравнивание игрового поля или же разрыв с Китаем.
Си Цзиньпин полностью осознал угрозу, которую создаёт для его лидерских позиций новая американская политика. Он сделал ставку на личную встречу с Трампом во время заседания «Большой двадцатки» в Буэнос-Айресе 1 декабря. В тот момент усилилась опасность начала глобальной торговой войны, а на фондовом рынке начались резкие распродажи, что создало проблемы для администрации Трампа, которая сосредоточила всю свою энергию и внимание на промежуточных выборах, проходивших месяцем ранее. Когда Трамп и Си встретились, обе стороны жаждали заключения соглашения. И поэтому они его достигли, хотя согласованный ими результат – перемирие на 90 дней – является далеко не окончательным.
Между тем, имеются явные признаки приближающегося широкого экономического спада в Китае, что начинает влиять на весь остальной мир. А замедление мировой экономики – это последнее, что хотели бы увидеть рынки.
Негласный общественный договор в Китае опирается на неуклонный рост уровня жизни. Если спад в китайской экономике и на фондовом рынке окажется достаточно серьёзным, тогда этот общественный договор может оказаться нарушен, и даже бизнес-сообщество может в итоге перейти в оппозицию к Си Цзиньпину. Спад экономики, вероятно, прозвучит погребальным звоном и для программы BRI, потому что у Си закончатся ресурсы для дальнейшего финансирования столь большого количества убыточных инвестпроектов.
По более широкому вопросу о глобальном управлении интернетом между Китаем и Западом ведётся подковёрная борьба. Китай хочет диктовать правила и процедуры, которые управляют цифровой экономикой, установив господство своих новых платформ и технологий в странах развивающегося мира. Это угроза для свободы интернета и для самого открытого общества.
В прошлом году я всё ещё верил, что Китай надо глубже встраивать в институты глобального управления, но с тех пор из-за поведения Си моё мнение изменилось. Сейчас я считаю, что вместо развязывания торговой войны практически со всем миром, США следует сфокусироваться на Китае; а вместо того, чтобы с лёгкостью простить компании ZTE и Huawei, Америке следует жёстко за них взяться.Если эти компании начнут доминировать на рынке 5G, они создадут неприемлемые риски для безопасности во всём мире.
Прискорбно, что президент Трамп, похоже, следует иному курсу: пойти на уступки Китаю, объявив о своей победе, и возобновить атаки на американских союзников. Это не позволит достичь политической цели США – остановить нарушения и возмутительные действия Китая.
Обнадёживающее заключение
Си Цзиньпин является самым опасным врагом открытых обществ, поэтому мы должны возлагать наши надежды на китайский народ, а особенно на политическую элиту, вдохновляемую конфуцианскими традициями. Это не означает, что те из нас, кто верит в открытое общество, должны оставаться пассивными. Реальность такова: мы находимся в состоянии Холодной войны, которая грозит перерасти в горячую. С другой стороны, если Си и Трамп лишатся власти, появится шанс начать более активное сотрудничество между двумя кибер-супердержавами.
Можно помечтать о чем-то похожем на договор о создании ООН, заключённый в конце Второй мировой войны. Это стало бы подходящим итогом для нынешнего циклического конфликта между США и Китаем. И это позволило бы восстановить международное сотрудничество, а открытым обществам – процветать.
Джордж Сорос – председатель компании Soros Fund Management и фонда Open Society Foundations.
Copyright: Project Syndicate, 2019.
иллюстрации из открытых источников
