, 
Что изменит признание Навального экстремистом
Объявление оппонентов врагами государства и незаконными элементами исключает всякую возможность диалога, даже гипотетическую. Несистемный оппозиционер мог быть его участником, экстремист быть им не может.
Российские власти, видимо, намерены признать экстремистскими и расследовательские, и региональные структуры, связанные с Алексеем Навальным. Суд примет окончательное решение по этому вопросу в начале июня, но нет особых сомнений в том, что оно будет положительным. Росфинмониторинг уже внес организации в свой перечень экстремистов. Еще до этого они сами свернули работу, их аккаунты в соцсетях были заморожены или удалены, а перед соратниками оппозиционера встают неиллюзорные перспективы уголовного преследования.
Власти на этом вряд ли остановятся – в Госдуму уже внесен законопроект, запрещающий баллотироваться в парламент тем, кто участвовал в работе или поддерживал организации, признанные экстремистскими. Людей, которые регистрировались на сайте митинга в поддержку Навального, начинают увольнять из бюджетных учреждений, даже если они не участвовали в нем.
Все перечисленное – важная веха в истории российской политической системы. Теперь неподконтрольная Кремлю политика – объект внимания и воздействия силовиков, она фактически попадает под запрет. Внутриполитический блок президентской администрации, который занимался борьбой – а иногда и взаимодействием – с несистемной частью оппозиции, потерял эту зону ответственности. Единственным легальным политическим жестом становится поддержка Кремля.
От Старой площади к Лубянке
Признав структуры Навального экстремистскими, российская власть предпочла бороться с ними самым простым, силовым путем. Раньше в экстремисты, как правило, записывали тех, кто действительно намеревался брать власть силой (например, запрещенная Национал-большевистская партия Эдуарда Лимонова). При этом участникам даже таких организаций формально не запрещалось идти в политику: кто хотел, мог пытаться баллотироваться, – просто способов выдвинуться и получить регистрацию фактически не было.
С теми, кто заявлял о желании сменить режим мирным путем, Кремль работал тоньше, создавая ощущение политического, а не силового действия. Оппозиционеров лишь изредка допускали до выборов, их партии не получали официальной регистрации, организовать митинг в подходящем месте было почти невозможно. При этом причиной отказов объявляли ошибки самих оппозиционеров: неправильно оформили подписи, неверно составили заявление на регистрацию партии, не так подали заявку на митинг. Шел очень ограниченный, но все-таки диалог: здесь мы вас зарегистрируем, потому что считаем неопасными; а вот здесь регистрации не будет, хотя поработайте и приходите завтра, может, что и срастется; на митинг собирайтесь, но на площадке, которую предложим мы.
Реальная оппозиция стала в России несистемной довольно давно, но раньше это означало лишь то, что конкретные структуры и фигуры не имеют доступа внутрь системы – к распределению должностей, в эфир на федеральных каналах, к участию в большинстве избирательных кампаний. За соблюдением границ системного и несистемного следила президентская администрация: продумывала заградительные барьеры, не допускала сближение системных и несистемных политиков, вела борьбу с оппозицией в информационном поле.
Эпизодически президентская администрация могла размыкать эти границы, например, допуская кого-то из сторонников Навального или даже его самого до выборов. Там понимали, что борьба с несистемной оппозицией хотя бы формально политическими методами важна для статуса и значимости политического блока президентской администрации как одного из самых влиятельных звеньев в вертикали власти.
Это давало чиновникам возможность показать, что только они знают, где нажать, где отпустить, где поиграть, а где запретить, чтобы оппозиция не смогла реально претендовать на власть. А нет несистемной оппозиции – нет и сильной президентской администрации.
Силовое воздействие на отдельных оппозиционеров было точечным и, как правило, санкционировалось или даже инспирировалось внутриполитическим блоком президентской администрации в собственных целях. Исключением были разве что структуры Михаила Ходорковского, которые изначально попали в сферу ответственности силовиков как организации давнего врага президента Путина.
Теперь даже ограниченный диалог и попытки поиграть с несистемной оппозицией становятся невозможными – формально это взаимодействие с экстремистами и врагами государства. Законопроект о запрете баллотироваться бывшим участникам организаций, признанных экстремистскими, возводит непроницаемую стену между несистемной оппозицией и легальной политикой. Силовые структуры давно пытаются вернуть себе влияние в регулировании политической жизни, как это было в советские времена, когда с идеологическими диверсиями боролось пятое управление КГБ, и сильно преуспели. Гражданские больше не справляются – примерно так подается возвращение силовиков в политику.
Наследие Пятого управления
Президентская администрация сдала важный рубеж силовикам по нескольким причинам. Популярность власти – и лично Путина, и «Единой России» – в последние несколько лет серьезно упала. Раньше несистемная оппозиция почти не представляла угрозы на выборах – ее сдерживали пропагандой и отказывали в регистрации скорее на всякий случай. Сейчас, когда в кампаниях стали побеждать даже случайные технические кандидаты, организованные оппозиционные структуры и даже отдельные персонажи начинают создавать реальные трудности для власти, попытки играть с ними теперь опасны.
Резко вырос и уровень тревоги внутри власти. Кремль всерьез опасается, что западные страны во главе с США будут пытаться сместить действующее российское руководство через легальную политику. Сам президент постоянно говорит об иностранном вмешательстве в думские выборы, ему вторят политики первого ряда. На совещаниях чиновников и единороссов обсуждают, что Запад пытается влиять на российскую политику с помощью несистемных кандидатов и митингов. Подтачивать популярность Кремля он намеревается критикой в независимых СМИ, бесконтрольными лекциями и просветительскими программами.
В результате внутриполитическая борьба становится борьбой внешней, внутренние оппоненты власти объявляются врагами государства, лицензия на борьбу с ними передается силовикам. Враг не только у ворот, но и за ними: влияет на выборы, проводит свои идеи через СМИ, разлагает молодежь. Политические модераторы бороться с этим уже не могут, нужны более надежные решения. Примерно с таким предложением обращается силовой блок к Кремлю, и тот это предложение принимает.
Этому во многом помогла и сама президентская администрация, которая в последнее время все чаще пользовалась услугами силовиков в разгоне митингов и давлении на несистемную оппозицию. Точечные усилия стали превращаться в общее место и оказались фактически институциализированными.
Структуры Навального предсказуемо попали под удар первыми. Они получили всероссийскую известность и по эффективности были сопоставимы с системными партиями. С их помощью в регионах стали появляться оппозиционеры, способные избраться депутатами в крупных городах, а тактика умного голосования начала создавать властям немалые трудности. Наконец, их расследования касались уже лично президента.
Объявление структур Навального экстремистами тактически снимает для власти все эти проблемы: больше не будет ни общенациональной организации, ни неправильных кандидатов, ни сближения с системной оппозицией в умном голосовании. Попутно власть показательно наказывает тех, кто хоть как-то поддерживал Навального, – например, регистрировался на сайте митинга за его освобождение. Сайт был взломан, данные разослали работодателям, люди были показательно уволены, например из Московского метрополитена, чтобы лишний раз подчеркнуть нелегальный статус несистемной оппозиции.
Единственным легальным (уже не системным, а именно легальным) политическим действием становится поддержка действующего режима. Причем и эта поддержка не гарантирует системности политика – давление власти чувствуют на себе даже недостаточно управляемые путинисты, а системные партии окончательно превращаются в бюрократические подразделения политического блока Кремля.
Еще важнее, что объявление оппонентов врагами государства и незаконными элементами исключает всякую возможность диалога, даже гипотетическую. Несистемный оппозиционер мог быть его участником, экстремист быть им не может. Российская власть окончательно становится монологичной. Президентская администрация по мере сил и умений будет придавать этому монологу хоть сколько-нибудь интересный и адекватный вид. Силовики будут пристально следить за слушателями речей высоких. Голоса, звучащие не в унисон, автоматически признаются вражескими.
