, 
Сможет ли Токаев реализовать исторический шанс на изменения?
Казахстан сейчас переживает период, очень похожий на 60-е годы, когда СССР переживал мягкую экономическую рецессию. Историки называют начавшуюся тогда Косыгинскую реформу упущенным шансом на перспективу. Профессор, доктор экономических наук Арыстан Есентугелов в своей книге «Экономика независимого Казахстана. История рыночных реформ» проводит очень интересные аналогии.
Новости по теме
В начале 60-х мягкие экономические рецессии переросли в достаточно болезненный экономический кризис. Делать вид, что ничего серьезного в советской экономике не происходит, было невозможно. Советские люди не только остались без мяса и мясных продуктов, масла, сахара и др., но и часами стояли в очередях за белым хлебом. Во многих городах была введена карточная система на этот продукт, прилавки магазинов были опустошены. Для отдельных групп граждан работали специальные магазины, выдающие ограниченный набор продовольственных продуктов по жестким нормам. Такая ситуация в экономике СССР решительно не укладывалась в головах советских людей, которые каждый день, каждый час только и слышали по радио, читали в газетах, видели по телевизору огромные успехи советской экономики, ее сельского хозяйства. Это весьма поучительный урок для тех, кто ведет очередную модернизацию экономики.
Парадоксально, что в такой критической ситуации Советский Союз в 1963 году импортировал 3 млн тонн зерна, экспортируя при этом 6,2 млн тонн. Это было итогом почти десятилетней сталинской аграрной политики, в том числе грандиозной программы освоения целинных и залежных земель, химизации народного хозяйства, повсеместного выращивания кукурузы, ежегодного планирования увеличения поголовья скота и повышения продуктивности животноводства.
Товарищам Н.С. Хрущева по Президиуму ЦК КПСС не оставалось ничего, кроме как сместить его со всех занимаемых им высоких постов, обвинив его в субъективизме, волюнтаризме, кадровой чехарде и т.д. Это произошло в октябре 1964 года.
И, как ни странно, после смены руководства на прилавках стали появляться отсутствовавшие товары, в первую очередь хлеб. Это было сделано за счет резкого роста импорта и столь же резкого сокращения экспорта зерна. В 1964 году он составил всего 3,5 млн тонн, импорт – 7,2 млн тонн против 6,2 и 3 млн тонн соответственно в 1963 году.
Положение в стране не могло измениться только со снятием с должности Н.С. Хрущева, нужно было делать что-то еще, по крайней мере в экономике. Но, видимо, мало кто из руководства КПСС и правительства СССР понимал, что надо делать. Трудно предположить, что среди них тогда были те, кто понимали необходимость введения рыночных механизмов регулирования экономики, даже в рамках социалистической модели, т.е. перехода СССР к так называемому рыночному социализму. Тогдашняя правящая элита действительно искренне верила в преимущества социализма, чтобы хотя бы задуматься о таких радикальных реформах. Да и интереса к таким серьезным изменениям, в результате которых она сама могла оказаться «вне игры», у этой элиты не было и не могло быть. Трудно предсказать, чем мог обернуться для социализма, для СССР переход к рынку. Да и общество едва ли захотело бы расставаться с социалистическими иллюзиями.
Однако наверняка были люди, которые понимали, что экономика слишком зарегулирована административно-командными методами, установленными Центром. Не было элементарной самостоятельности предприятий, стимулов к выполнению, а тем более к перевыполнению планов. Они не могли не понимать, что от былого энтузиазма у народа ничего не осталось. Производительность труда в стране стремительно падала. Пьянство, нарушения трудовой дисциплины, производственного режима среди рабочих становились все более массовыми. Пламенная партийная агитация за коммунизм, за Родину и за «светлое будущее» утратила свою магическую силу.
Руководству СССР пришлось пойти на мягкую экономическую реформу, вошедшую в историю как «новая система планирования и экономического стимулирования», разработанную под руководством председателя Совета Министров СССР А.Н. Косыгина. Эта реформа, прозванная в народе косыгинской, не затрагивала основ социалистической системы, более того, в ней не было ничего, что хотя бы отдаленно напоминало рынок. Она оставалась, как говорил Е. Ясин, в «русле развития социализма». В ней предусматривалось расширение самостоятельности предприятий: сокращалось число планируемых сверху показателей, в том числе состав обязательно производимых видов продукции, разрешалось самостоятельно выпускать продукцию, не предусмотренную в государственном плане. По таким видам продукции предприятия могли выходить на так называемые прямые хозяйственные связи, реализовывать сверх плана продукцию без фондов и нарядов, т.е. самостоятельно приобретая сырье и материалы в звене «оптовой торговли средствами производства», тоже введенной реформой.
Раньше предприятия не могли самостоятельно распоряжаться хотя бы заметной частью прибыли, а теперь реформа позволяла им образовывать три фонда: фонд материального поощрения, фонд развития производства и фонд социального развития. Их целью было стимулирование коллективов к повышению эффективности производства.
Для более объективной оценки деятельности предприятий вместо показателя «валовая продукция» в качестве оценочного критерия был введен показатель «реализуемая продукция», что позволяло оценивать выполнение плана по уже реализованной продукции. Был также введен показатель «плата за фонды», отчисляемый из прибыли в процентах к стоимости основных производственных фондов и нормированных оборотных средств с целью эффективного использования ресурсов. Был восстановлен отраслевой принцип управления народным хозяйством.
Несмотря на нерадикальность обусловленной рамками советской политики экономической системы, реформа, даже в ограниченном формате, оказалась для того времени, особенно в сравнении с положением в период с конца 50-х до середины 60-х годов, когда страна пребывала в безнадежном экономическом кризисе, тем не менее продуктивной. Национальный доход увеличился в среднегодовом исчислении до 7,8% против 6,4% в 1960 –1965 годах. Заметно улучшилось снабжение населения потребительскими товарами, несколько окрепли промышленные предприятия. Люди почувствовали структурную и кадровую стабильность в обществе, что частично вернуло им веру в способность социализма обеспечить поступательное развитие страны. Хрущевский произвол и волюнтаризм, чехарда, которую он устроил в стране в течение почти десяти лет своим бесцеремонным вмешательством в любую сферу, казались им временным отступлением от линии партии.
Однако, с моей точки зрения, главное значение этой реформы состояло в том, что она показала, что путь СССР к успешному развитию лежит не в ужесточении методов централизованного планирования и распределения ресурсов, а в расширении самостоятельности предприятий, каждого их члена, умении увязать производительность труда с интересами работников предприятий. Тем более что ученые и специалисты уже стали заинтересованно обсуждать ограниченность реформы и пути ее преодоления. Если бы реформа продолжала постепенно развиваться в этом ключе, то страна все больше и больше приближалась бы к рыночному способу хозяйствования, и в конце концов после нескольких лет переход ее к рынку стал бы неизбежным, как это произошло в КНР. СССР переходил бы к рыночной экономике по китайскому пути, как теперь принято говорить, и немало политиков, ученых, специалистов до сих пор критикуют реформаторов за то, что в 1992 году переход к рыночной экономике происходил по-другому. Они не понимали, что положение СССР в начале 90-х уже исключало возможность такого перехода. Это было возможно в 70-х, попытаться можно было и в 80-х. Но теперь время было упущено, в стране не нашлось, а точнее, не осталось ни одного авторитетного деятеля масштаба китайского Дэн Сяопина.
Конечно, это только предположение, и не более того. На самом деле в СССР и предположить такое было почти невозможно, потому что СССР – не КНР, а советский народ – не китайский. Советский народ слишком долгое время пребывал в социалистической системе, в течение которой сменилось несколько поколений. Память о рынке была утрачена. Да и говорить о его полноценном существовании в дореволюционной России можно с большой натяжкой.
Это устраивало элиту и общество СССР. Элита не хотела радикальных изменений, а у общества не было сил сломать сложившиеся институты. Тем более что советский народ после разрухи Первой мировой войны, двух революций и Гражданской войны ценил стабильность пусть недолгих, но успешных лет в социально-экономическом развитии социалистической системы, ценил радость победы над фашизмом, которая была полностью отнесена к преимуществам социализма над капитализмом.
Это подтвердило отношение советского руководства во главе с Л.И. Брежневым к проводимой в стране косыгинской реформе: к концу 60-х годов оно сумело повернуть ее вспять. Во-первых, даже в имевших место ограниченных успехах реформы и росте авторитета А.Н. Косыгина Л. Брежнев, очевидно, видел угрозу своему авторитету и положению в партии.
Как известно, в советской руководящей элите каждый ревностно относился к росту авторитета и продвижению коллег по партийной лестнице. Зависть, лесть и интриги были распространенным среди них явлением. Во-вторых, советских руководителей до смерти напугали события 1968 года в Чехословакии. В реформе Косыгина они видели угрозу уже политической системе СССР, а тем самым и себе. Экономическое послабление могло привести, по их представлению, к политическому послаблению, а это не входило в их планы. Началось практическое свертывание реформы. Они могли пожертвовать экономическими успехами, лишь бы сохранить незыблимость советской политической системы, а значит, и свое положение в партии.
Другое дело в КНР. В Китае вместе с Мао Цзэдуном исчезли с политической сцены все ортодоксальные коммунисты, принесшие своему народу столько бед. Этот народ в годы маоцзэдуновского правления так и не увидел серьезных успехов в экономике и улучшении жизни. Им нечем было гордиться, незачем бороться за сохранение коммун и других творений маоистов. Поэтому сельское население Китая, которое составляло три четверти всего населения страны, не успевшее забыть плоды частного труда и рыночного хозяйствования, духа свободного предпринимательства, с радостью восприняло реформу сельского хозяйства, позволявшую восстановить частное предпринимательство, индивидуальное крестьянское хозяйство. Этому талантливому и трудолюбивому народу надо было только дать свободно трудиться и жить плодами своего труда. В крови конфуцианистов – трудолюбие. Конфуцианская этика не допускает произвола, ценит материальное благосостояние, всесилье мотива к зарабатыванию денег. Нашелся самый авторитетный и невластолюбивый человек – Дэн Сяопин, который понимал, насколько глубоко бедственное положение народа и на какой системе ценностей зиждутся его успехи и преимущества.
Советское руководство свернуло косыгинскую реформу и повело народ в привычном русле, по проторенной дороге. Скоро ему улыбнулась удача: разразились первый энергетический кризис и резко поднялись мировые цены на нефть (в 3–5 раз) и второй энергетический кризис 1979 года – рост мировых цен на нефть уже в 1,7 раза.
Было бы наивно ожидать от «кремлевских старцев» продолжения развития каких-то кропотливых рутинных реформ, тем более в свете их непредсказуемости и неиссякаемости щедрых потоков валюты. В итоге вместе с ценами на нефть одновременно с большой высоты падала и советская экономика. Еще один поучительный урок для нового поколения – очередного растратчика нефтедолларов.
