Центральная Азия все больше уходит в религию

Как выяснилось, устранить политическую оппозицию гораздо проще, чем исламский радикализм.

 

 

Недавний теракт в США, который был совершен выходцем из Узбекистана Саифуло Саиповым, в очередной раз поставил вопрос ребром о наступающей исламизации в Центральной Азии.  Все чаще в новостных сводках фигурируют имена жителей Центральной Азии, которые совершают кровавые теракты на Западе или в России.

Из последних примеров - теракт, совершенный выходцем из Кыргызстана в петербургском метро, два исламиста из Узбекистана Рахмат Акилов, устроившего теракт в Стокгольме и Абдулкадыр Машарипов, взорвавшегося в Стамбуле.

Всеобщая бедность, плохое образование, падающие стандарты жизни стали благодатной почвой для радикализации в Центральной Азии.  Местные власти, в отличие от угрозы светской и мирной оппозиции, которая в основной своей массе в регионе подавлена, оказываются бессильными перед угрозой исламского радикализма

При этом, вместо просвещения, популяризации науки и работы над уровнем роста  благосостояния граждан и искоренения безработицы власти, в основном, используют традиционный репрессивный набор и продолжают закручивать гайки. Но рост терроризма говорит о том, что в регионе зреет серьезная проблема исламизации и сужается пространство светской жизни. Где-то это происходит стремительно, как в Таджикистане, где людей просто убивают за то, что они оделись в костюм Деда Мороза, где-то плавно, но в любом случае этот пугающий процесс становится все более заметным.

Стремительный рост числа мечетей в регионе, при сокращающемся количестве школ – тревожная весточка

Об этих тенденциях в рамках проекта «Центральная Азия: пространство «шелковой демократии». Ислам и государство» рассказали ведущие эксперты региона. Исследование было проведено  региональной экспертной платформой Central Asia Policy Group (CAPG) в рамках проекта, инициированного немецким Фондом имени Фридриха Эберта. 

Эксперты замечают, что ислам в Казахстане, так же как и в других странах региона, становится важной частью не только традиционной культуры, но, учитывая историческую специфику, усиливающимся фактором социального и политического дискурса.

При этом следует отметить, что ислам традиционно не был определяющим феноменом в жизни этнических казахов, хотя, несомненно, является немаловажной составной частью идентичности. В 1990-х годах исламский фактор во внутренней политике не играл сколько-нибудь заметной роли. Изначально как таковой исламской альтернативы в выборе пути развития независимого Казахстана не было. Вместе с тем закономерно, что социальная роль религии за это время возросла.

Наблюдатели замечают, что в Казахстане несмотря на то что официально провозглашено отделение государства от религии, на практике крайне сложно разделять принципы светскости и религиозности. Как отмечают исламоведы, доля тех, кто исполняет все ритуалы и соблюдает нормы ислама в своей жизни, на протяжении последних десятилетий составляет от 7% до 11% от общего числа мусульман в Казахстане. Эти показатели уровня религиозности значительно отличают казахстанцев не только от обществ Ближнего Востока и Южной Азии, но даже от их соседей в Центральной Азии, исторически более религиозно ориентированных.

Ислам в Казахстане как политический фактор маргинален. На данный момент можно с этим согласиться, но современные динамичные процессы, и не только в мусульманском мире, показывают, что ряд стран, в которых политический ислам еще недавно был на периферии общественных процессов, столкнулись со стремительным его «возращением».

Например, мусульманский праздник Курбан-Айт (Ид аль-Адха) по закону является выходным, а также выходным является и православное Рождество 7 января. Президент Казахстана Нурсултан Назарбаев в одном из ключевых документов страны «Стратегия «Казахстан-2050»отметил: «Мы гордимся тем, что являемся частью мусульманской уммы. Это наши традиции. Но мы не должны забывать, что мы имеем традиции и светского общества, что Казахстан – светское государство. Светский характер нашего государства – это важное условие успешного развития Казахстана. Это должны четко понимать нынешние и будущие казахстанские политики, все казахстанцы».

Вместе с тем за 25-летний период количество мечетей в Казахстане выросло в 37 раз

При этом наибольшее количество зарегистрированных мечетей пришлось на 2011 год. Но уже после принятия в том же году нового закона «О религиозной деятельности и религиозных объединениях» не все мечети смогли возобновить свою деятельность, а оставшиеся вошли в систему духовного управления мусульман Казахстана (ДУМК).

Хотя риски политизации ислама большинством экспертов признаются относительно невысокими, тем не менее их не следует недооценивать. Как можно было видеть в терактах 2016 года в Актобе и Алматы, небольшая группа радикалов или даже один человек способны стать вызовом для системы. При этом следует отметить, что в большинстве своем эти радикалы - неофиты, их путь к религии был тернистым.

Как показывает опыт различных мусульманских стран, религиозно мотивированные протесты неизбежны, если нет иных форм выражения своих взглядов

 Пример вирусной идеологии организации ИГИЛ с ее упрощенным и, соответственно, доступным для малосведущей в религиозных вопросах среды характером также показателен.

Наряду с закономерно возросшей вовлеченностью казахстанских верующих в глобальную мусульманскую умму, возрастают также риски распространения радикальных религиозных идеологий, которые власти обобщенно идентифицируют как нетрадиционные религиозные течения.

По официальным данным на 2016 год, более 400 человек находились в местах заключения за участие в террористической и экстремистской деятельности

Идеология салафизма - яркий пример влияния на транснациональном уровне. Дебаты о запрете салафизма в Казахстане идут перманентно, начиная с 2011 года, периодически усиливаясь на фоне терактов. Возникает другой риск: в ответ на вызов радикалов государство будет противопоставлять также крайние меры, непропорциональное усиление административного контроля и силовых мер.

В этом контексте вполне оправданными звучат предостережения религиоведов, что «гармония светско-исламских отношений в Казахстане может быть нарушена как в результате провокаций со стороны религиозных радикалов, так и в результате непродуманных действий со стороны отдельных представителей госорганов».

В этом вопросе власти страны занимают сдержанную позицию. Так, министр по делам религий и гражданского общества в ноябре 2016 года заявил, что «совместные усилия общества и государства могут быть более эффективными, нежели любой формальный запрет на законодательном уровне. Если применение этих мер не приведет к должному результату, то министерство будет инициировать вопрос о судебном запрете салафизма и других религиозных течений».

Таким образом, правительство избрало адресный и в долгосрочной перспективе более продуктивный подход, при котором государственные органы будут пресекать распространение салафитской литературы, не допускать проведения незаконных собраний и проповедей представителей салафизма, блокировать работу радикальных интернет-сайтов, запрещать любые организации, пропагандирующие идеологию салафизма.

Эксперты, принявшие участие в исследовании замечают, что Казахстан, как и ряд других государств бывшего СССР, во многом унаследовал систему отношений государства к религии.

В недавно принятом законе, регулирующем сферу религиозных отношений, закреплено, что государство признает место и роль ханафитского мазхаба в духовной жизни народа.

В казахстанском законе «О религиозной деятельности и религиозных объединениях» подчеркивается «историческая роль» ханафитского мазхаба. Как отмечалось, власти через укрепление ДУМК стремятся сохранить контроль над религиозной сферой. В этом же контексте следует оценивать попытки усилить административный статус.

Призвав активно противодействовать незаконным религиозным течениям, президент Казахстана задался вопросом: «Если мы молодых мусульман им отдадим, тогда зачем мы здесь сидим? Надо молодежи указать правильный путь»

Например, после терактов в Актобе и Алматы в 2016 году и в ответ на призыв властей муфтиятом были созданы две группы по информационно-разъяснительной работе. Одна из них — республиканского масштаба, в ее состав вошли 33 исламоведа-теолога. Вторая группа собрана из 295 священнослужителей для работы в регионах. Цель у обеих групп одна — при тесном взаимодействии с акиматами, управлениями по делам религий и государственными органами на местах предотвращать распространение религиозных экстремистских идей через беседы с прихожанами мечетей.

При этом ДУМК признает упущения в связи со слабой коммуникацией с русскоязычными мусульманами.

По словам секретаря совета улемов ДУМК в головах молодежи образовался информационный вакуум именно из-за языкового барьера

Огромное количество сомнительной религиозной литературы на русском языке распространяется не только в бумажном, но и в электронном виде

Следует отметить, что в призывах ряда казахстанских теологов «беречь и продвигать религию наших предков, не идти на поводу «заморских шейхов» наглядно видно возникшее размежевание в мусульманском сообществе.

Кроме того, это также показатель острого дефицита религиозно грамотных духовных лидеров. Нередко имамы системы ДУМК не обладают должным авторитетом в среде верующих. Обладать духовным и/или интеллектуальным авторитетом значит быть также и автономным в суждениях и интерпретациях, в то время как для власти важнее лояльность религиозного деятеля.

Используемые властями в современных дискуссиях определения «традиционный ислам» с положительными коннотациями, а «нетрадиционный» с отрицательными - это также пример обобщенного либо нередко избирательного толкования, которое зачастую не вносит ясности. Ведь в таком случае активное позиционирование со стороны государства чего-либо как «традиционного» может вполне восприниматься как синоним официального. Однако подобного рода аргументы относительны, так как традиции также когда-то были новациями. Все это требует серьезного пересмотра отношений, как со стороны государства, так и собственно внутри мусульманской общины.

Зачастую ответ государства на эти вызовы во многом обусловлен сохраняющейся неосоветской практикой контроля государства над религиозной сферой

Например, только за последние десять лет государственный орган по делам религий трансформировался пять раз. Уполномоченный государственный орган был несколько раз в статусе комитета, затем агентства. В сентябре 2016 года как отклик на теракты было создано Министерство по делам религий и гражданского общества. Очевидно, что поднятие статуса ведомства – это отражение озабоченности власти ситуацией в этой сфере, но, как отмечалось, сам инструментарий и зачастую предпринимаемые меры отражают другую эпоху.

Дискуссия об атрибутах исламской одежды периодически активизируется в стране, особенно с начала 2010-х годов. С ростом числа практикующих, контрастно выглядящих на фоне светского большинства (хиджабы у женщин, бороды и короткие брюки у мужчин), стало наглядным размежевание в обществе.

Религиозная атрибутика во внешнем виде и дебаты вокруг этого явились символическим водоразделом. Так как в основном привнесенный исламский дресс-код не характерен для традиционной казахской среды и заимствован из стран Ближнего Востока или Пакистана, одевающиеся таким образом проводят дополнительную линию, отделяющую их от светского окружения. Следует отметить, что это характерно для многих государств, и не только мусульманских.

В любом случае, общее количество носящих религиозно обусловленную одежду не так велико, тем не менее, острые споры вызвал вопрос о допустимости ее ношения в государственных учреждениях и учебных заведениях. Интересно, что даже ряд депутатов парламента Казахстана высказывали противоположные мнения на этот счет.

Например, мажилисмен Мурадов приводил следующие доводы: «В Казахстане 80% мусульман, и они выбирают носить то, что разрешено их верой. А хиджаб - это арабское одеяние, исконно казахи никогда не носили его. Появление в Казахстане особенного регламента или закона, запрещающего носить его в общественных местах, неправильно. Каждая школа вправе принимать собственное решение в отношении внешнего вида школьников. Я думаю, что короткая юбка на школьницах - худший вариант, нежели хиджаб»

 В то время как другой депутат Баймаханова отметила, что «школа - это светское учреждение, и в ее стенах должны соблюдаться светские правила, в том числе и по одежде. Но есть религиозные учебные заведения - там, пожалуйста, можете демонстрировать свою религиозную принадлежность. Если родители такие глубоко верующие - пусть отдают ребенка в медресе».

Кроме религиозного дресс-кода, дебатируемым был вопрос о намазе, совершение которого запрещено в государственных учреждениях, учебных заведениях и воинских частях в соответствии с законом «О религиозной деятельности и религиозных объединениях». Считается, что практикующий верующий может покинуть рабочее место, учебное заведение, скажем, для послеобеденного намаза, но это будет зависеть от разных обстоятельств, например, отношения руководителя организации. Возрастающую роль ислама и, соответственно, сопутствующей обрядности может проиллюстрировать увеличение числа соблюдающих пост в месяц Рамадан, совершающих хадж, посещающих пятничный намаз, в том числе государственных служащих. Показательно, что зачастую деловые встречи в среде чиновников и госслужащих стараются не назначать на пятницу в послеобеденный период. Таким образом, обрядовая сторона ислама становится значимым социальным фактором. Несомненно, одним из важнейших коллективных мусульманских обрядов является паломничество в Мекку. Как известно, в силу престижа хаджа многие политики совершают его, стремясь улучшить свою репутацию

Примечательно, что большинство лидеров стран Центральной Азии в последние годы совершили демонстративное паломничество в Мекку

В декабре 2014 года религиозный обряд совершил лидер Кыргызстана Атамбаев, в январе 2016 года вместе с членами своей семьи в паломничество вновь в четвертый раз отправился президент Таджикистана Рахмон, и в мае 2016 года широко освещался второй хадж туркменского лидера Бердымухамедова. Очевидно, что этот тренд стал следствием как укрепления связей с мусульманским миром, так и возросшей роли ислама и религиозной идентичности в жизни центральноазиатских обществ.

По мере укрепления государственности, с одной стороны, и усиления факторов реисламизации – с другой, отмечается тенденция, когда власть в государствах ЦА все более активно регулирует религиозную сферу. Это находит свое отражение в возросшем количестве нормативно-правовых актов.

Принятие схожих нормативно-правовых актов в странах ЦА свидетельствует об общности угроз и вызовов, особенно со стороны религиозного экстремизма. Духовные управления мусульман (ДУМ) можно рассматривать как продолжение советской практики централизованного управления религиозной сферой в каждом из государств ЦА.

Государственная политика в сфере религии не сводится полностью к методам и традициям регулирования, которые существовали в недалеком прошлом, что в принципе невозможно, а согласуется с новыми требованиями времени. Показательно, что имеющие место регулярные встречи политических лидеров государств региона свидетельствуют о попытках модификации государственной политики в данной сфере, а также формировании нового диалога с исламом.

Модификация государственной политики в данной сфере, а также формирование нового диалога с исламом обусловлены двумя основными тенденциями, которые можно условно обозначить как а) борьба за умы и сердца и б) борьба за голоса электората. Часто данные тенденции противоречат друг другу.