, 
Еще о Германии
Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрывает все большую часть мира.
Кризис Евросоюза имеет смысл рассматривать в контексте глобальной хаотической трансформации мироустройства. Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрывает все большую часть мира. Резонанс «арабской весны» усиливается и проявляется все дальше, расшатывая и разрушая сложившиеся социальные системы. Бывший «мировой жандарм» сложил с себя обязанности. Изнемог. Здоровье не позволяет. Наступил долгожданный многополярный мир. Но ведь и на полюсах нестабильно. Даже в железобетонной конструкции Китая обнаружились глубокие трещины: внизу — участившиеся все более масштабные протестные выступления; наверху — скандальное снятие со всех постов одного из высших руководителей Бо Силая и обвинения его жены в убийстве, вскрывшие не только непримиримые политические противоречия, но и жестокую борьбу за власть внутри руководства, не говоря уже о разъедающей конфуцианскую мораль дикой коррупции снизу доверху. А претендующей на статус одного из полюсов путинской России большинство экспертов сулит в совсем обозримом будущем немалые потрясения. Оснований для этого предостаточно.
Европейский Союз в том виде, в котором он был запроектирован, по-видимому нежизнеспособен. Если не удастся преодолеть препятствия на пути углубления политической интеграции, он обречен. Дело не только в том, что Афины, Мадрид, Рим, Лиссабон попали в долговую яму и не в состоянии из неё выбраться без выкупа, который должны предоставить Берлин и другие североевропейские члены Союза. Дело в том, что это не только кризис общей валютной системы или общеевропейских институтов. Это кризис европейской модели социал-демократии. Государство welfare, всеобщего благосостояния, обанкротилось не только экономически, но и политически. И не позавидуешь пришедшим на смену социалистическим лидерам правоцентристам испанцу Мариано Рахою, итальянцу Марио Монти, и, тем более, греку Антонису Самарасу. Каково-то им разгребать завалы, оставленные предшественниками. Косметическими реформами не обойтись, а радикальным — сопротивляются мобилизуемые профсоюзами массы, особенно «бюджетники». И Франция, полагаю, скоро почувствует пагубные последствия того курса, которым повел её социалист Франсуа Олланд, курса, которым начал в 1981-м своё президентство тоже социалист Франсуа Миттеран: повышение налогов, рост правительственных расходов и дефицита бюджета, зарегулированность и усиление элементов централизованного планирования и управления экономикой. Уже в 1983-м пагубные результаты такой политики, ситуация на финансовых рынках и реакция электората вынудили его изменить курс. Но коротка историческая память!
Социальный дарвинизм, защите которого я посвятил один из недавних постов, применим и к социумам. Одни не будут отобраны эволюцией, другие сохранятся и возьмут верх. Гумилевская пассионарность тут ни причем. Тут причем пассионарность иного рода: в наши времена — это интеллектуальный потенциал, благоприятная для его использования среда и политэкономическая система, её устойчивость. Не буду рассуждать об Америке. Как-нибудь позже. Сейчас продолжу тему Германии.
Как немцам удалось преодолеть кризис, сохраняя позицию самой успешной экономики ЕС, и так высоко поддерживать экспортную планку (внешняя торговля — почти 90% ВВП, Китай — 70%, США — 24%)? И имеют ли они моральное право требовать от других членов ЕС, погрязших в долгах, в течение тринадцати лет пребывания в Евросоюзе живших не по средствам, в долг, не слишком беспокоясь о его возврате (стиль жизни Стивы Облонского из Анны Карениной), потуже затянуть пояса, как условие своего соучастия в их спасении от банкротства? Свой опыт экономического выздоровления — сокращение роли правительства, опора на частный сектор и создание предельно благоприятного для бизнеса и инвестиций климата — германские policy makers пытаются передать партнерам по Союзу. И не без успеха. По инициативе Берлина субсидии Центрального Европейского банка сейчас выдаются не протянувшим руку правительствам, например сейчас Испании, а непосредственно банкам, чтобы они кредитовали бизнес, малый и средний, на приемлемых условиях. Таким образом, правительства вынуждены сокращать бюрократию, пенсии, пособия по безработице, социальные программы и пр. Это, конечно, болезненно. Это чревато протестными взрывами. Этому противятся левоцентристская часть парламентско-правительственного истэблишмента, и, конечно же, профсоюзы. Но как быть? Бюджет скукожился. В долг уже не дают. Гособлигации обесцениваются. Повышать налоги — начнется деинвестирование экономики, бегство из страны капитала, бизнеса, и, в конечном счете, еще больший рост безработицы. Приходится, упираясь, поддаваться давлению Берлина. Как сказал на семинаре у нас в университете в начале 90-х бывший тогда главредом «Литературки» Федор Бурлацкий, «Никуда не денешься, если не разденешься» (помню, как выкручивался переводчик, стараясь поделикатнее перевести это нашей, не привыкшей к подобной образности, профессуре). Такой курс Берлина не порождает любовь к немцам у греков, французов, итальянцев, испанцев. И это понятно.
В Германии, как ни в одной стране Запада, укоренилась культура фискальной и ценовой стабильности. Так же, как Великая депрессия отложилась в исторической памяти американцев и по сей день сказывается на психике старшего поколения, так же кошмар повальной безработицы, фантастической инфляции 20-х годов и экономической катастрофы первых послевоенных лет прошлого века подействовал на менталитет немцев. Такие свойства национального характера, как нерасточительность, даже порой раздражающая расчетливость, склонность к сбережениям, вкупе с трудолюбием, тщательностью и высокой организованностью, хотя постепенно размывающиеся под влиянием притока гастарбайтеров, влияют и на экономическую политику государства.
Некоторая самозацикленность немцев, осознание своего превосходства, объективно обусловлены всей послевоенной историей Западной Германии, беспрецедентно успешным по масштабам и по темпам восстановлением и ростом экономики во всех её сферах и налаживанием социальной жизни. Половина немцев воспринимают негативно общеевропейскую валюту. Многие ностальгируют по «die gute alte Deutshemark». По информации Центрального банка Германии более 13 миллиардов этой старой валюты (около 7 миллиардов евро) хранится у населения в ожидании лучших времен, когда она вновь обретет жизнь. И многие верят, что это скоро произойдет. Замечу, кстати, что в отличие от Франции или Италии, в Германии по сей день можно обменять старую валюту на евро (по курсу около 2-х марок за евро). Для немцев введенная в 1948 в западной зоне Германии Deutshemark — это не только валюта, это еще и символ послевоенного экономического чуда. Надежность, сила, устойчивость этой валюты на протяжении всего послевоенного периода вплоть до перехода на евро были предметом национальной гордости немцев. Публикуемые опросы показывают, что подавляющее большинство против включенности Германии в общеевропейские финансовые обязательства и считают, что Греция должна уйти из еврозоны.
Восстановление единой Германии в 1990-м стоило Западной Германии более 2-х триллионов евро (в эквиваленте). К жертвам ради спасения Евросоюза, еврозоны немцы не готовы. Да и не те времена: правительству всё труднее поддерживать макроэкономическую стабильность. В послевоенный период финансовые и политические интересы западных немцев нередко определялись стремлением завоевать доверие соседей. Этот своего рода комплекс, мне представляется, изжит. Прошлое не влияет ныне на отношения с остальной Европой. Часто можно услышать: « Мы были достаточно щедры по отношению к ним. Пора и о себе подумать. У нас полно своих проблем и бюджет не резиновый». Это из собственного опыта общения.
Боюсь, что в предыдущем посте я несколько преувеличил несгибаемость Ангелы Меркель. Политически невозможно не участвовать ей в оркестре евролидеров, отстраниться от их отчаянных усилий удержать евро и сохранить Союз. Но и дирижировать этим оркестром она не в состоянии. Глава Европейского Центрального Банка (ЕЦБ) Марио Драги в очередной раз заявил о намерении защитить евро решительными действиями, а это означает, что эмитент и финансовый регулятор еврозоны еще больше повысит обороты печатного станка, чтобы скупать обязательства ненадежных европейских должников. Германская канцелерин начала прогибаться под давлением своих партнеров по ЕС и присоединилась к французскому президенту и другим евролидерам в его поддержке. Германия в силу своего экономического веса призвана играть ведущую роль в усилиях экстренно успокоить возникшие не первый и, думаю, не последний раз панические настроения на европейских финансовых рынках, порожденные на сей раз продолжающимся обесцениванием испанских и итальянских госбондов. Но уступчивость фрау Меркель натолкнулась на сопротивление главы совершенно независимого от правительства Центрального банка Германии — Бундесбанка (Bundesbank), функция которого — держать низкой инфляцию, не поддаваясь колебаниям политической конъюнктуры. Банк упорно не желает покупать европейские госбонды и такая его позиция вызывает решительную поддержку подавляющего большинства населения. А без участия Бундесбанка благие намерения ЕЦБ — пустые обещания. А без поддержки ЕЦБ надежды на сохранение еврозоны становятся все более призрачными.
