, 
Европа утратила своё прежнее значение
Было уже порядка двадцати встреч европейских лидеров, пытающихся спасти Союз и евро, пытающихся решить неразрешимую дилемму: сохранять независимость фискальной, бюджетной политики, то есть не поступаться суверенитетом, но получать субсидии из европейского «общака», главным вкладчиком которого является Германия, и не реформируя социально-экономическую систему, то есть продолжать широко жить в долг. Но так не получается. Получается, как в известной поговорке «Гуляли — веселились, подсчитали — прослезились». В его нынешнем виде Союз нежизнеспособен. В реальности вопрос стоит так: или утрата его членами существенной доли национального суверенитета и превращение его фактически в федерацию, или... или, несмотря на все усилия по спасению, он обречен. Спасение только в более глубокой экономической и политической интеграции: «Соединенные Штаты Европы» или какая-то иная изобретенная федеративная конструкция. Какая?
Взять за прототип США или Швейцарию? Но в них штаты никогда не были автономными. Европа же — это агломерация суверенных государств. Разные языки, разные культуры, разные трудовые навыки и регуляции. И европейские лидеры знают, что их электорат не согласится с большим размыванием суверенитета. Нетрудно предсказать результаты референдумов на эту тему в странах ЕС. Поэтому и придумываются всякого рода палеативные решения. Никто из них не хочет уходить с политической авансцены, но и никто не хочет взять на себя ответственность за разрушение Союза. Очень удобно возложить её на фрау Меркель.
Позиция же Ангелы Меркель, то есть Германии, в предельно упрощенном виде такова: вы хотите, чтобы мы разделили с вами ответственность за ваши долги? Хорошо, мы готовы пойти на это ради сохранения Союза, в чем мы тоже очень заинтересованы, но взамен требуем, чтобы вы отдали контроль за расходованием вашего бюджета (причем размер его дефицита не должен превышать трех процентов ВВП) наднациональной центральной европейской структуре, в которой мы, признанный локомотив европейской экономики и главный деньгодатель, сможем играть дисциплинирующую, если угодно, воспитательную, роль, зная ваш безответственно-расточительный характер.
Еврокризис — это не только экономический, фискальный, банковский, валютный кризис. Это эпохальный политический сдвиг, меняющий геополитический баланс в мире. Европа утратила своё прежнее значение. Она все больше воспринимается как большая Италия: прелестная архитектура, изысканная кухня, ландшафты юга Франции и Тосканы, замки, музеи, бутики и пр. Это, конечно, намеренная гипербола. Университеты, наука, искусство, высочайшего качества и дизайна экспорт, пульсирующая интеллектуальная, литературная, художественная жизнь, одним словом всё, что содержит в себе понятие «Европа», «европейскость» — всё это сохраняет своё место и своё непреходящее обаяние. Но Евросоюз, увы, не является сейчас серьезным фактором в мировой политике.
Необходим евроремонт, и не косметический, а капитальный. Для этого нужны лидеры иного калибра, чем нынешние. На их сером фоне выделяется Ангела Меркель. Думаю, что по IQ, по способности к стратегическому мышлению, по осознанию своей ответственности она превосходит партнеров по Союзу. Она занимает достойное место в ряду лидеров-созидателей послевоенной Германии.
Поразительно, как канцлер Гельмут Коль распознал одаренного политика в тогда еще молодой, совсем не харизматичной женщине восточно-германского происхождения. Поразительна трансформация физика-теоретика, ученого со многими публикациями в области физ-химии, в целеустремленного партийного лидера, в самого молодого министра в кабинете Коля (36 лет). Поразительно, с каким упорством выдерживает ныне эта «тевтонская Маргарет Тэтчер» прессинг элиты Евросоюза, требующей от немцев раскошелиться с такой же беспардонной настойчивостью, с какой Великий Комбинатор приставал на Военно-Грузинской дороге к пассажирам: «Давай деньги! Деньги давай!». Но не хотят трудолюбивые и экономные немцы, пенсионный возраст которых наступает в 65, если не в 67, давать деньги французам, которым новый президент-социалист сократил этот рубеж с 62-х аж до 60, с их 35-ти часовой рабочей неделей и непомерно продолжительными отпусками, а тем более грекам, выходящим на пенсию в 50-55. Не хотят и всё тут!
До кризиса 2008 в Евросоюзе выделяли «старую Европу» и «новую Европу» — восточноевропейские и балканские страны бывшего Советского блока, которые отличались от западноевропейцев более агрессивным настроем по отношению к бывшему гегемону. Особенно Польша. Кризис расколол Европу еще и по экономико-географическому признаку — на Северную, успешно преодолевшую кризис, и Южную, тонущую в нем. Как объяснить такое различие между Севером и Югом Европы? Протестантская этика по Веберу? Германия (кроме южной части — Баварии) и Скандинавия — протестантские страны. Или критикуемый ортодоксальными марксистами географический материализм, согласно которому решающую роль в общественном развитии играет природная среда, климат? А может быть, и то и другое? Ведь дух народа по Монтескье*, — это и климат, и религия, и прошлое, и нравы, обычаи. Не трудно найти примеры, подтверждающие правоту великого энциклопедиста, заложившего основы географической социологии. И не надо упрекать её в расизме. Даже в пределах одной страны, одного этноса сказывается влияние климата на продвинутость населения: Северная, богатая, индустриальная Италия и бедная, отсталая Южная. Те, кто побывал в Милане и в Неаполе, могут легко убедиться в этом.
Очень различные экономики объединены в единый монетарный союз. С самого начала его создания в 1999 производительность Севера, особенно Германии, росла быстрее, чем оплата труда. «Рост производительности труда должен опережать рост зарплаты» и «Экономика должна быть экономной» — эти два заклинания постоянно произносились советскими лидерами с трибун партийных съездов и воспринимались нами как надоевшие пропагандистские клише. А зря! Вот немцы их воплощают в жизнь. За годы существования Евросоюза стоимость единицы трудозатрат в Германии снизилась на 25% в сравнении со странами Южной Европы и Францией. И это при таком росте германского экспорта и при таком качестве его продукции! Вопрос перед Северной Европой: готова ли она ради сохранения Евросоюза бесконечно субсидировать в той или иной форме (bailout, т.е. льготные займы, евробонды, гарантии по депозитам и пр.) страны Южной Европы, где жизненный уровень, социальные блага намного опережают производительность общественного труда, пользуясь марксистским диалектом? Весьма сомнительно, что Германия, Швеция, Норвегия, Дания, Финляндия согласятся с этим.
Какими бы заверениями в преданности сохранению и укреплению Евросоюза и франко-германскому партнерству не обменивались Франсуа Олланд и Ангела Меркель, они не могут скрыть разное, возможно даже непримиримо разное, отношение к европейской интеграции. Мы должны превратить наш монетарный союз в политический союз (почти цитирую), — настаивает германская канцелерин. Но французский президент, хотя и не желая вносить диссонанс в культивируемое его предшественником франко-германское партнерство, все же осторожно, но настойчиво, корректирует это благое пожелание. Он подчеркивает, что суверенитет Франции не может быть принесен в жертву обязательствам спасения Союза. Голлистский дух доминирует даже в этом социалисте (!). А уж совсем голлист — бывший президент Жискар д’Эстен — считает, что страны еврозоны (имея в виду, разумеется, прежде всего Францию) не готовы пока еще принять «финансовый федерализм», то есть по сути подлинную евроинтеграцию, что такие попытки закончатся провалом. Но то, против чего выступают французские правящие круги разных политических ориентаций в лице нынешнего и бывшего президентов, это есть непреложное условие согласия Германии на поддержку финансовых проектов спасения ЕС и евро.
Ангела Меркель отказывается следовать непрошенным советам вашингтонских кейнсианцев** и их европейских единомышленников спасать европейскую экономику, поддерживая на плаву её финансовую систему практически беспроцентными займами, реконструируя и прощая долги и т.п., тем самым, оттягивая суверенное банкротство близких к нему стран. Ей все труднее выдерживать нажим Франсуа Олланда и Марио Монти. У неё много противников в европейской политэлите и масс-медиа. Её упрекают в том, что вместо того, чтобы спасать утопающих, она предлагает им уроки плавания. А она упорно продолжает утверждать, что «спасение утопающих — дело рук самих утопающих». Она говорит в интервью, что хочет «больше Европы», но что это требует большей интеграции, централизации, новой конституции и, главное, структурных реформ в терпящих бедствие странах Европы, реформ, неизбежно затрагивающих социальную сферу.
Главный донор европейского Центрального банка Германия уже вложила немало в поддержание европейской банковской системы. От неё требуют больше и больше. Требуют согласия на евробонды, на участие в Европейском банковском союзе, члены которого будут нести солидарную ответственность перед вкладчиками, то есть гарантировать депозиты. От Германии требуют все больших жертв для спасения ЕС, но в то же время оппоненты Ангелы Меркель не хотят допустить усиления роли главного донора в финансовых и политических структурах Евросоюза, приобретения Германией контрольной акции в случае углубления европейской интеграции, наделения большей исполнительной властью наднационального правительства. Вслух это не произносится, но это так. Прусский милитаризм, пост-версальский реваншизм, пангерманский национализм — это все в историческом прошлом. Ныне Германия доминирует в Европе экономически, и роль первой скрипки в политическом европейском оркестре, если не его дирижера, будет ей принадлежать по естественному праву. А этого не хотят остальные европейцы. Вот где зарыта собака.
----------------------------------------------------------------
* В два места совершал я паломничество в Европе: в Чартвелл — скромное имение Черчилля, и в замок Ла-Бред близ Бордо, где жил и работал Монтескье, где написал он положенный в основу американской конституции «Дух законов». Замок сохранился почти в первозданном виде. Очень стоит посетить.
**Две полярные политэкономические концепции — кейнсианцев и неоклассиков — обрели в наши дни абсолютно практический, актуальнейший смысл. Их аргументация вышла за пределы чисто академической полемики и обсуждается в политических дискуссиях. В самом упрощенном виде кейнсианская концепцияэто рост за счет массированных финансовых инъекций, повышения доли правительственных расходов в ВВП и роли правительства в управлении экономикой, повышения налогообложения корпораций и верхних по доходам слоев населения и консервации, если не увеличения, затрат на социальные нужды. При этом неизбежен рост дефицита бюджета и госдолга, но массированные финансовые вливания поднимут занятость, тем самым потребительский спрос и, таким образом, наступит оживление экономики, её рост. Это курс Обамы, его экономической команды, и у них немало сторонников в Европе.
Не вдаваясь в обсуждение теоретических pro&contra того и другого пути, замечу, что привлекательность кейнсианского курса для поддерживающего его policymakers легко объяснима: он не вызывает социальные протесты, ведущие к провалам на выборах правящей партии и к смене руководства, как только что случилось во Франции, в Греции, Испании, Португалии, а то и к более масштабным социальным потрясениям. Фискальная экспансия действительно способна обеспечить на короткое время умеренно позитивный эффект, создать иллюзию выхода из рецессии, но затем она ведет к еще большему спаду. Хрестоматийный пример Японии очень убедителен в этом смысле. На протяжении двух последних десятилетий Япония шла кейнсианским курсом и сейчас по величине госдолга к ВВП стала мировым чемпионом: 210% (!) и годовой темп роста её ВВП за этот период не превышает одного процента.
Концепция неоклассиков: рост через режим экономии, сокращение правительственных расходов, социальных программ, бюджетного дефицита и госдолга, снижение налогов, что позитивно скажется на росте частных инвестиций, сокращение роли государства и усиление роли частного сектора при снижении государственного. В Америке--это программа Ромни. Неверно было бы утверждать, что экономическая политика североевропейских стран, в частности Германии, полностью базируется на неоклассической концепции. Но уж наверняка она не кейнсианская. Она прагматичная, и все же во многом близка к идеологии последователей вероучителя неоклассиков Мильтона Фридмана.
