, 
Имангали Тасмагамбетов:
– Вы – один из немногих политиков, который общается с журналистами, интеллигенцией, активно поддерживает культурные проекты. Зачем вам это нужно, ведь общественное мнение сейчас в стране практически ничего не значит? Да и излишняя публичность, мягко говоря, не приветствуется.
– Я понимаю, что общественное мнение сейчас значит не так много. Но я не могу смириться с этим – устал жить в усталом от собственного нигилизма обществе, в котором люди не верят в социальные, нравственные вещи.
– Возможно, в вас живет комсомольская школа. Вы воспитаны на ее идеалах, а они, на мой взгляд, сейчас могли бы быть более чем востребованы. Общество держалось на ее идеологическом каркасе. Пусть далекий от совершенства, но он был.
– Конечно, он не мог быть совершенным с точки зрения сегодняшнего состояния общества и сегодняшних задач, которые мы перед собой ставим. Но по тем временам, если мы говорим о комсомоле, он был овеян «розовым» романтизмом. Это определяло всю суть этой структуры. Она была очень хорошо вплетена в тоталитарную систему. Как следствие, у нее была масса минусов и по тем временам, и по нынешним, но и много было плюсов. Не буду их перечислять, о них всем известно. Но, пожалуй, отмечу, на мой взгляд, самый главный из них – умение формировать кадровый резерв.
– Вы встретились с президентом еще в те романтические времена?
– Да, я впервые с ним встретился на Пленуме ЦК комсомола Казахстана, на котором должны были избрать первого секретаря. Обычно это происходило таким образом: ЦК партии определял кандидатуру, проводил собеседование, а затем кандидат проходил собеседование в ЦК КПСС в Москве. Согласованная кандидатура выносилась на Пленум практически без альтернативы и таким образом избиралась. Но, как известно, с началом перестройки все сферы общества были практически пропитаны «духом демократизма». Естественно, комсомол не мог быть исключением.
Так вот, это был 1989 год, когда на Пленуме ЦК партии первым секретарем был избран Нурсултан Абишевич. И буквально спустя несколько месяцев – Пленум ЦК комсомола. Все в ожидании. Бюро ЦК комсомола рассмотрело пять кандидатур, вернее, шесть – шестая была озвучена на Пленуме. И вот перед Пленумом приезжает первый секретарь ЦК Компартии Казахстана Н.А. Назарбаев и приглашает всех кандидатов. Нурсултан Абишевич со всеми поздоровался и говорит: «Ну вот, считайте, что мы познакомились, и считайте это собеседованием. Кого сегодня изберут, с тем и будем работать». Это была первая встреча. Она произвела на меня очень сильное впечатление своим демократизмом, совершенно не вписывающимся в ту схему, к которой мы привыкли. А с точки зрения того моего состояния, то надо знать предыдущую историю. Я же был снят с поста секретаря обкома комсомола в связи с моим, так сказать, откровенным выступлением в программе «Взгляд». После этого я практически не предполагал свою дальнейшую комсомольскую карьеру. Я приехал в Алма-Ату и устроился соискателем в Институт философии и права у академика Ж.М. Абдильдина, но мне неожиданно предложили поработать в ЦК комсомола. А в дальнейшем события стали развиваться еще более стремительно. На том Пленуме меня избрали сперва секретарем ЦК комсомола по оргвопросам, а через три месяца, на следующем Пленуме, – первым секретарем ЦК комсомола.
– Думаю, вы были тогда уже достаточно известны как неординарная личность, что придавало вам шарма в их глазах.
– Возможно. После избрания на Пленуме ЦК комсомола Нурсултан Абишевич сказал: «Завтра мы должны встретиться», и назначил время. Я пришел к нему, и мы проговорили достаточно долго. Естественно, речь шла о молодежной политике, о новых формах работы. Время стремительно менялось, на демократизацию во всех сферах жизни делался большой упор. Мы потом провели большую встречу с молодежью в Алма-Ате во Дворце АХБК. Это была незабываемая встреча, поскольку аудитория пришла не по пригласительным билетам, а почти с улицы. В президиуме сидели Нурсултан Абишевич и первый секретарь Алма-Атинского горкома партии. Мне ЦК партии тоже порекомендовал выступить. Но все пошло не по сценарию. Во-первых, этому способствовал сам Нурсултан Абишевич, а во-вторых, атмосфера в зале была совершенно другая, и к трибуне выстроилась очередь. Слово не предоставляли, а просто по очереди подходили и говорили. И мне тоже пришлось выстоять очередь и выступать. Заготовленное выступление уже было не нужно, потому что аудитория не слушала, если человек читал по бумажке.
– Чем тогда жила молодежь? Комсомол и партия тогда переживали свои предзакатные времена.
– Это был драматический и очень интересный с точки зрения политологии период. Все институты власти тогда переживали, как вы говорите, закат, а точнее – агонию. Много было стихийных митингов. Жгли партийные и комсомольские билеты. Мне постоянно звонили из ЦК партии и говорили, что идет такой-то митинг возле Дома ученых или же на Старой площади, и я должен пойти и выступить. И мне приходилось идти и выступать. Требовали упразднить комсомол, партию, и эти требования были слышнее. Практически это были призывы к независимому суверенному государству.
– К этому призывала не только молодежь, но и интеллигенция. Как президент отвечал на эти косвенные намеки? Какие доводы он приводил?
– К личности президента как главы государства с первых лет его политической деятельности отношение было не просто доброжелательным – люди восхищались его действиями, умением общаться с народом. Чувствовалось, что такого лидера общество ждало долго. Большая часть выступлений Нурсултана Абишевича была выстроена на экономической составляющей политики Казахстана, в составе ли СССР или нет.
Когда в 1991 году произошел путч, я находился с молодежным визитом в Японии. Мы прибываем, нас встречает группа репортеров, которые хотят узнать наше мнение. А мы вообще не в курсе, что произошло! И вот мы семь дней находились в Японии, и за это время ни одна молодежная организация этой страны с нами так и не встретилась. Понятно почему. Мы уже не представляли Советский Союз. Нам просто устроили туристический тур, и не более того.
Мы вернулись, и в воскресный день, как я помню, вызывает меня Нурсултан Абишевич и говорит: «Имангали, хотя ЦК партии и ЦК комсомола еще есть, но теперь не будет ни Коммунистической партии, ни комсомола. Все идет к тому, что будет развал Советского Союза. Я предлагаю тебе создать и возглавить Госкомитет по делам молодежи». Таким образом, президент четко сформулировал свой взгляд на будущее с точки зрения существования Советского Союза, Коммунистической партии и других институтов власти еще в августе 1991 года.
– Как вы думаете, почему он вплоть до подписания соглашения в Беловежской пуще сопротивлялся выходу из Союза? Как я догадываюсь, это его традиционный прием – он дает распоряжение о подготовке к вводу валюты, и в то же время мы до сих пор упрекаем его за то, что нас последними «вытолкали» из рублевой зоны. А сейчас одни с иронией, другие с уважением говорят о том, что он – главный интегратор на постсоветском пространстве.
– Говорить о том, что он всеми возможными путями цеплялся за Советский Союз как политическую систему, в корне неправильно. Я действительно тот человек, который с первых дней независимости был рядом с президентом.
Представьте себе тогдашний Казахстан: огромная территория при незначительной численности населения, богатые залежи природных ресурсов при отсутствии технологии и специалистов для их освоения, очень сложное по национальной структуре общество. При том «коктейле» политических и экономических проблем Казахстану трудно было состояться как государству. И без создания доверительных отношений между двумя империями – Китаем и Россией – это тем более было нереально. Прежде всего, надо было полюбовно разойтись с Россией. «Развестись» таким образом, чтобы оставить не горечь и сожаления, а наоборот – понимание и поддержку. Учитывая государственное устройство, мы были, как сиамские близнецы. Были настолько близки друг к другу, что одномоментно, одним хирургически точным движением разрезать все было чревато именно для Казахстана. Я не говорю о других постсоветских государствах, у них были свои политические цели. Но для Казахстана это было бы серьезной проблемой в будущем. Я считаю, что в этом плане все было просто мастерски сделано. Необдуманных шагов не было.
– Вы сказали такую замечательную вещь: в СССР кадры решали все. А знаете, что поразительно – те, кто был с президентом 20 лет назад, в подавляющем большинстве рядом с ним до сих пор. На этом резерве до сих пор держится тот запас кадровой прочности управления государством, который удалось создать. Как бы вы это прокомментировали? И как вы думаете, есть ли у нас на следующие 20 лет кадровый запас, на который мы смогли бы опереться?
– Тот пройденный путь и то состояние, в котором мы сейчас находимся, – это транзитная зона становления государства. И тот кадровый костяк, который сформировался вокруг Президента в первые годы независимости, вобрал в себя колоссальный опыт антикризисного управления.
Когда говорят о сегодняшнем кризисе, можно подумать, что все 18 лет у нас не было никаких проблем. Каждый год из этих восемнадцати пройденных лет был серьезным испытанием для государства именно в транзитном состоянии своего развития. Мы еще не устоялись, не сформировали свою систему таким образом, чтобы саморегуляция была настолько мощной и соответствовала каждодневным реалиям жизни. Конечно, по этому поводу можно много спорить и дискутировать, но факт остается фактом. В этом плане существующий костяк действительно очень универсальный.
Тот кадровый состав вобрал беспрецедентный опыт первых 10 лет независимости, которые были настолько сложными, что по прошествии определенного времени, через 40–50 лет, этот период будет овеян историческим романтизмом.
Что касается вопроса, есть ли у нас на предстоящие 20 лет кадровые резервы, на него я однозначно ответить не могу. Потому что, безусловно, мир не без талантов и не без тех, кто придет на замену. Но и недоработки в формировании кадрового резерва я не могу отрицать. К сожалению, у нас несовершенна система ротации кадров по вертикали и горизонтали. Это очень важный вопрос, потому что если мы хотим научить людей быть руководителями и государственными служащими разных сфер и направлений, то мы должны именно этот вариант хорошо проработать. Именно и по вертикали, и по горизонтали, из региона в регион. Но это не значит просто поменять местами, к примеру, замакимов двух областей. Нет. Например, по вертикали – начальник управления уходит в зам-акима области, а затем по горизонтали – он уходит в правительство, в министерство. Конечно, попытки выстроить такую систему на сегодняшний день есть, но зачастую они в полной мере не срабатывают.
– Возможно, я ошибаюсь, но многие со мной соглашаются в том, что эту кадровую беспомощность, а в конечном итоге профессионализм чиновника сильно девальвировал перенос столицы. Именно здесь чиновники превратились в вельмож, а вот качество документов сильно упало.
– Когда заговорили о переезде в Астану, я был вице-премьером в правительстве. В то время в силу дефицита времени и тесного взаимодействия высшее руководство страны часто обедало вместе с президентом, что давало возможность за краткий промежуток времени обсудить состояние текущих дел, существующие проблемы. И вот на одной из таких встреч я задал вопрос, насколько это скажется на управляемости государством. Работая в правительстве, мы очень сложно решали многие вопросы перехода от плановой экономики к рыночной. Все издержки экономического плана, связанные с остановкой производства, привлечением инвестиций, пополнением бюджета страны, выплатой заработной платы, пенсий, решались сложно и тяжело. В 1996 году не было возможности платить заработную плату учителям, задержки порой достигали многих месяцев. В правительстве шло серьезное противостояние: что первично, решить вопрос с заработной платой или с инвестированием в ту или иную сферу и отрасль, чтобы ее реанимировать?
И вот тогда у меня появился вопрос: а не скажется ли перенос столицы на управляемости государством? Потом, когда шло обсуждение, я подумал, что это растянется лет на 10–15. Не сможем мы так быстро переехать. Но когда в 1997 году было принято решение и мы переехали, правительство, как вы помните, в октябре ушло в отставку, премьер-министром пришел Балгимбаев, я стал замруководителя Администрации. В Астане мы приходили на работу, и у нас не было кабинетов. Везде была стройка, ремонты. Мы приходили, смотрели – и уходили. И так продолжалось месяц. Тогда я стал возвращаться к той мысли и находил ей косвенное подтверждение. Мы практически теряли управляемость государством. Но какими бы ни были сомнения, по прошествии времени мы можем сказать, что решение о переносе столицы было исторически необходимым, но, безусловно, не без объективных трудностей. Как говорят наши соседи: «дувал (стены) без грязи не воздвигнешь».
Во многом перенос столицы был полезен и с точки зрения кадровой политики, формирования нового типа государственных управленцев, не зашоренных стереотипами прошлого.
– Думаю, кадровый потенциал не может сформироваться сам по себе, он может формироваться внутри какой-то стратегии и административной инфраструктуры. В стране есть такие предпосылки? Может, «Нур Отан»?
– Возможно. Но только при условии, что «Нур Отан» не повторит опыт КПСС, хотя Коммунистическая партия в самом начале своей истории работала очень креативно. Сегодня же у нас другие задачи, и партийные цели должны быть настроены именно на них. Это и есть идеология. Исходя из этой идеологической и политической задачи должна выстраиваться политическая структура, которая будет создавать и реализовывать этот политический план. В этом и заключается вопрос. Я с недавних пор член этой партии. Последние 17 лет после Коммунистической партии я не состоял ни в одной из партий. И все-таки я глубоко убежден вот в чем: все это реализуемо, все это возможно, нужны только партийные лидеры, подготовленные кадры.
– Вы можете назвать какие-то события, которые вас сближали с президентом, которые сделали вас «продуктом Назарбаева»? Наверняка у вас были дискуссии и разногласия, и были тестовые ситуации, думаю, и вас тестировали?
– Из контекста все можно вырвать. Я недавно читал несколько хороших материалов о европейских политиках, где некоторых из них тоже называют именно этим словом – «продукт». Как бы пафосно это ни звучало, может быть, потом это будет интерпретировано таким же образом, как «продукт Назарбаева», но я ощущаю его своим духовным наставником. Можно это подвергнуть сомнению, сказать, что такие эпитеты употребляют слабые люди, которые нуждаются в очень сильной поддержке. Пожалуйста. Но у меня есть с ним крепкое духовное родство.
– Насколько я знаю, Закон «О земле» чуть не стал вашей «арбузной корочкой». Что заставило вас пойти ва-банк?
– Когда перед нами была поставлена задача разработать законопроект «О земле», я прекрасно понимал, что это «ахиллесова пята». Но я также понимал, что именно этот закон должен поставить жирную точку в переходе от плановой экономики к рыночной. Я понимал, какое будет противостояние, и, с карандашом в руках, скрупулезно сидел над этим законом. Естественно, мы с президентом обсуждали эти вопросы не один час. Во многом наши позиции и взгляды совпадали. Если бы я не был стопроцентно уверен, что этот закон – в пользу страны и соответствует идеологии развития государства, я бы не подал в отставку. Об этом я неоднократно заявлял.
Тем не менее это был прецедент. Для президента это было неожиданностью, он сказал: «Имангали, ты считаешь это поражением? Это не поражение. Да, есть несогласные, они и будут, ведь вопрос земли очень специфичен. Но уверен, поддерживающих гораздо больше. Так что – работай». Мое объяснение было следующим: вопрос не в итогах голосования. Просто исходные позиции политического процесса заключаются в том, что на следующий год очередные парламентские выборы. И если сегодня избранный народом мажилис начнет «расширять» ту небольшую трещину между парламентом и правительством, появившуюся с принятием Кодекса о земле, то со временем расшатает структуру законодательной и исполнительной власти. И это может повлечь непредвиденные последствия в будущем. Лучше сейчас решить этот вопрос. Мы долго говорили с Нурсултаном Абишевичем, разговор был неличностный, потом он мне сказал: «Имангали, ты подумай». Он уезжал за рубеж и через 10 дней вернулся. Мы еще раз поговорили, и 10 июня я объявил о своей отставке.
– Вам не кажется, что общество в своем развитии исчерпало тот запас прочности, который был заложен до 2002 года?
– Вы не откажете мне в том, что я могу анализировать ситуацию, реально оценивать ее и разграничивать реальность от всего поверхностного, декларируемого, и меня не может не беспокоить та ситуация, которая складывается в стране в двух плоскостях – экономической и политической. Это, безусловно, сиамские близнецы, которые друг от друга далеко уйти не могут. Понятно, что от политического вектора зависит экономическая свобода. Я глубоко убежден, что в мировой экономике сейчас наступает такой момент, который создаст в мире новый вид индустриализации. 20 лет назад крупные мировые корпорации, которые определяли вектор движения по созданию новых товаров и услуг, перенесли свои производства в третьи страны и за счет дешевой рабочей силы получали большие прибыли. Естественно, они инвестировали свои банки, которые давали кредиты для населения, таким образом стимулировали покупательскую способность, и вот этот круг замыкался и работал.
Сейчас, после мирового кризиса, это будет невозможным, но корпорации будут думать о том, каким образом получать новые прибыли. Это основа всей экономической деятельности. И это возможно только за счет инноваций, новых технологий. Через какое-то время появятся совершенно новые виды товаров и услуг, которые соответствуют нашему XXI веку. Это нанотехнологии, иные производства, созданные на основе роботов, минимизированный рабочий труд и пр. У нас достаточно нерешенных вопросов остается на первом этапе, а второй этап создаст еще более сложные проблемы. И в этой ситуации, если сегодня не проработать вопросы, связанные с инновациями, с точки зрения перестройки экономики на индустриальный лад нового типа, мы безнадежно отстанем.
Есть конкретные направления, с которыми нам нужно работать, не распыляя усилия. Мы должны двигаться именно по тем направлениям, где у нас есть базовые предпосылки для их развития. Их нужно финансировать и над ними работать нужно, даже если будет война.
– Японцы считают, что истинная причина их расцвета – это не американские субсидии, а то, что они сохранили свою культуру. Этот тезис подтверждают и последние работы нобелевских лауреатов. Везде, где наблюдался устойчивый экономический рост, существовала очень сильная культурная база.
– По долгу службы мне не раз приходилось быть в Японии, и каждый раз я заново чувствовал ритм страны, загадку ее культуры. Понял одно – все инвестиции, которые вкладываются в отечественную экономику, в том числе в строительство Астаны, ничто, если у нас не будет культуры в ее широкой трактовке.
Нужно все наши преобразования вести параллельно с формированием нового духовного слоя в обществе. Когда некоторые из наших ехидно говорят, что в Эмиратах, Южной Корее очень много узбекских гастарбайтеров, занятых обслуживанием, я говорю: «Слушай, дорогой мой, печалиться надо по этому поводу, потому что этот узбек впитает в себя все лучшее, что есть в ресторанном или гостиничном бизнесе, и когда-нибудь привнесет в собственную страну». А мы что привнесем? Как ни парадоксально, но богатства Казахстана по большому счету расхолаживают нацию. Мы надеемся на эти богатства, и иждивенческая, потребительская внутренняя суть социума является доминирующей. Формировать систему труда, умение шлифовать свои навыки – этой культуры нет.
В Астане большое количество ресторанов и гостиниц, однако очень сложно найти такое место, в котором вас обслужили бы так, что вы невольно восхитились бы профессионализмом персонала, от этого прониклись бы к нему уважением, и этот человек возвысился бы в вашем восприятии. Увы, у нас воспринимают культуру не шире, чем театры или концерты.
– Программа «Культурное наследие» – это была ваша инициатива?
– Это была инициатива президента. К сожалению, сейчас несколько утрачено понимание сути этой программы. Возможно, потому, что утрачена внутренняя потребность в ее реализации. Сделано немало, много научных открытий, трудов по разным направлениям культуры и истории. Но те 2000 экземпляров уникальных литературных памятников, которые мы выпускаем, – это тираж лишь для научно-исследовательских институтов, для библиотек и тому подобного. Пришло время выпускать их огромными тиражами, внедрять в массовое сознание. С Муратом Ауэзовым мы достаточно много потратили на это усилий, но теперь это направление вообще не обсуждается. Это не потребительское отношение к бюджетным субсидиям. Нам нужно на новом этапе развития формировать новый культурный слой, а для этого нужно совершенно иное понимание и отношение к программе «Культурное наследие».
– Наша творческая интеллигенция говорила мне, что вы один из немногих чиновников, который общается с ними вне зависимости от занимаемого кресла.
– Власть должна досконально знать, чем живет ее интеллигенция. Вопрос не в том, чтобы они плясали под дудку власти. Интеллигенция – думающий сегмент общества, который всегда искренне подскажет, где идет надлом, где есть какие-то нюансы, которые госслужащие не могут в силу каких-то обстоятельств заметить и про-
анализировать. Отсутствие такой связи делает саму власть слабой, прежде всего в части духовной составляющей. Ведь без культуры у государства нет будущего.
– Когда встречаетесь с президентом, вы наверняка рассказываете ему о новых книгах, фильмах, постановках, делитесь впечатлениями. Как он реагирует на это?
– Каждому при рождении дается способность воспринимать особенно остро ту или иную сферу, которая потом обогащает всю его жизнь, даже если он не посвящает себя этому искусству. У Нурсултана Абишевича заложена очень высокая восприимчивость к музыке и литературе. Я постоянно вижу у него новые книги. Иногда я прошу что-нибудь почитать. Вот мы с ним недавно встречались, и он в конце беседы сказал: «Кстати, у меня есть одна интересная книга, я тебе ее дам почитать. Это связано с теоретическими и где-то фантастическими гипотезами возникновения жизни». Видимо, поэтому он очень трепетно относится к подрастающей творческой элите. Стремится ее поддерживать. И в этом плане у нас тоже есть момент соприкосновения. Социокультурная столичная среда для него очень важна. Сколько я его ни сопровождал в регионах, единственная программа, которую он не позволял сократить, – это встреча с творческой интеллигенцией. Он всегда выслушивает всех. Мне это всегда импонировало.
– Как вы думаете, почему именно идеологи-ческо-культурный компонент, который, как мне кажется, является гарантом стабильности, преемственности, в том числе и политической, у нас упрямо все дальше и дальше уходит на периферию интереса не только общественного, но и политического?
– Во времена Хрущёва решили осуществить передел территории Советского Союза с учетом новой экономической модернизации, связанной с сельским хозяйством. Естественно, взгляд упал на Казахстан, потому что его территория огромная, а численность населения незначительная. Но для того, чтобы перекроить карту, нужно было определенное идеологическое обоснование. Тогда было поручено провести исследование по генотипу. Расчет был на то, что казахи делятся на три жуза, а значит, это три разных генотипа. Но для того, чтобы не возникал вопрос о том, что в Казахстане идет такое исследование, его провели по всему Советскому Союзу. Полученные данные были столь неожиданны, что их засекретили. Оказалось, на Украине – 3 генотипа, в России – 6 генотипов, в Узбекистане – 3 генотипа, а в Казахстане – 1 генотип. То есть у нас оказалась самая целостная нация, без каких-либо генетических противоречий и различий. Например, и на Украине, и в России есть генотип, который близок к тюркским народам. Про них можно сказать, что они генотип обрусевший, или который вошел в состав российской нации. У нас этого нет. То есть природной основы для раздела по жузам совершенно нет.
Как видите, есть даже научный фундамент, самой природой предопределено, что мы единая нация. Казалось бы, надо выстраивать обоснованную идеологическую платформу, но, к сожалению, реально этим никто не занимается.
– Вам довелось поработать акимом в Атырау на западе, в Астане – центре и на юге – Алматы. Достаточно разные регионы. Считается, что самая прочная власть – это власть не страха, не наживы, а власть над сердцами людей. Население этих регионов расставалось с вами с большим сожалением – это известный факт. У вас есть какой-то свой рецепт?
– Никогда не ставил себе целью во что бы то ни стало понравиться людям. Но надо всегда соизмерять управленческие решения с потребностями простых людей. А им глубоко безразличен индекс физического объема, объем промышленной продукции, сбор налогов и т.д. Поэтому я всегда разделяю: есть социально-экономическое положение региона – и есть реальная жизнь, самочувствие конкретных людей и факторы, от которых оно зависит. Человек живет обычной жизнью, ему нужно, чтобы в доме был свет, тепло, чтобы ребенка можно было сводить в детсад, нормально добраться до работы. Можно было без очередей купить все необходимое, нормально провести выходные. И вот когда начинаешь все это анализировать, нащупываешь те проблемы, которые нужно решать в первую очередь, определенными и ясными становятся твои действия.
К примеру, проблемы дворовых территорий. По сути, двор – это единое пространство, которое сказывается на мироощущении нескольких социальных слоев. Это не просто уютный, ухоженный двор, а микросхема, в которой формируется мировоззрение этих людей, любовь к своему двору, городу, стране.
– На мой взгляд, концепция территориального развития должна быть построена на этих принципах изначально. У нас же телега впереди лошади. Сейчас модно говорить о точках роста в каждом регионе. Вам не кажется, что они так и останутся навязанным компонентом до тех пор, пока каждый житель региона не осознает в ней потребность? А ведь это, прежде всего, – инфраструктура, и в первую очередь – социальная.
– Человек – это биосоциальное существо, движимое интересами, казах ли он, русский или немец. У него есть собственные потребности. Интересы – это движущий фактор его поведенческого состояния. Но если говорить о точках роста – Казахстану сильно повезло. Мы очень богатая страна. Возьмите даже сельское хозяйство – в любом регионе достаточно земель, пригодных для возделывания. Я не буду сейчас затрагивать вопросы индустриально-инновационного развития. В этой сфере есть как объективные, так и субъективные издержки.
Важна другая проблема – так называемый «местный менеджмент», способный обеспечить динамичное развитие регионов. Дело в том, что все предпосылки для того, чтобы очень серьезно развиваться, созданы. Есть и высококвалифицированные специалисты, талантливые организаторы. Но опять-таки не хватает понимания, эффективного управления посредством использования потенциала самих граждан.
Почему я об этом говорю? В 2004 году начались серьезные дискуссии о необходимости выборности акимов. Вопрос стоял о большей легитимизации института акимов. В качестве первого шага было предложено ввести практику ежегодных отчетов акимов всех уровней перед населением. Соответствующий указ президента подписан в первых числах декабря 2004 года.
Вся суть была в том, что люди должны знать, насколько действия акима соотносятся не просто с региональной политикой, а с общегосударственной политикой. Производство, промышленность, экономика – с одной стороны. С другой – реальное самочувствие граждан. Главное, чтобы эти отчеты не были формализованы, тогда диалог власти и гражданского общества будет эффективным.
– Чему вы научились у президента? Известно, что свита делает короля. Как вы здесь на своем уровне, в своих масштабах пытаетесь избежать этих типичных ошибок?
– Согласитесь, двадцать лет находиться с этим человеком – огромная школа как в профессиональном, так и в морально-этическом плане. Как уже говорилось, надо соотносить ожидания граждан с управленческими возможностями. В Атырауской области в 1999 году было принято решение об аккумулировании всего бюджета, пока мы не выполним свои первые социальные обязательства. Ведь аморально не выплачивать людям зарплату, которую они заработали. И когда через три месяца бюджет полностью расплатился с долгами и решили двигаться дальше, я задался вопросом: как же быть дальше? Ведь я не экономист и не производственник. Тогда я вспомнил слова моей матери: «Ты рядом с президентом сколько проработал, ты не одну, а несколько академий прошел, каждое совещание, считай, – лекция». Так что, по большому счету, мои успехи – это успехи, заложенные главой государства в том образовательном процессе, который я проходил, будучи рядом с ним.
Другой вопрос, что надо наладить систему обратной связи, эффективные каналы информации, чтобы держать руку на пульсе жизни государства. Все это у президента есть, и он уделяет этому большое внимание. И уверен, в заложниках свиты он никогда не окажется.
У акима же масштаб другой, более приземленный. Поэтому стараюсь увидеть и понять все процессы изнутри, воочию, будь-то стройка или, к примеру, вопросы налогового администрирования. И одновременно в определенной мере доверяюсь профессионалам. Это штучный материал, но они закрывают целые участки.
И еще. Страховка возможна только в том случае, если полноценно работают институты общественного мнения, средства массовой информации, интерактивное общение с людьми, когда ты спокойно можешь получить любую информацию, которую до тебя хотят донести люди.
