, 
Токализация как инструмент новой идентичности
Если бы столица оставалась в Алматы, то мы, скорее всего, имели бы во многом продолжение прежних традиций, сохранявшихся прежней элитой, базировавшейся на юге и мыслившей советскими стереотипами. Но перенос столицы дал удивительный результат, на который, по-видимому, и рассчитывали авторы этого проекта. Астана стала центром формирования новой казахстанской идентичности – надказахской, надсоветской, надрусской, надрегиональной и надклановой. Хотя прежние различия между жителями еще во многом сохраняются. Перенос столицы в Казахстане на рубеже веков происходил поистине с эпическим размахом и сопровождался драмами в античном стиле.
Казахские чиновники ехали в небольшой провинциальный город, где вся инфраструктура желала иметь лучшего. Рафинированных бюрократов селили по несколько человек в одной комнате в общежитиях, заставивших их вспомнить далекую студенческую юность с ее неустроенным и скромным бытом. На работе их ждали примерно аналогичные условия, поскольку нормальные и современные офисы попросту отсутствовали. В целом все это напоминало освоение целины 1950-х годов, поэтому первых чиновников сравнивали с первопроходцами-целинниками. Но только в отличие от советского времени никто не собирался ставить им памятники и называть в их честь проспекты.
В связи с некоторой комичностью ситуации, хотя в реальности она была чрезвычайно драматичной (в одночасье резко изменился привычный образ жизни у тысяч людей), появилось множество анекдотов, которые происходили зачастую из реальной ситуации. Так, было принято считать, что переезд из Алматы в Астану означал прохождение четырех фаз. Первая – имплантация. Переселенца внедряли в чуждую и враждебную ему среду и ждали, как приживется на суровой северной почве этот южный цветок. Если имплантирование происходило более или менее успешно, наступала следующая фаза – алкоголизация. В данном случае она не требует специальных разъяснений. В условиях скученной жизни в общежитии или в одном и том же многоквартирном доме (когда какое-нибудь министерство получало свою жилищную квоту, то всех сотрудников селили в одном доме) группа одиноких и изолированных от других развлечений мужчин (первоначально в Астану устремились представители сильной половины человечества) быстро вспоминали свои студенческие повадки и советские привычки, главная и доминирующая из которых было совместное времяпровождение за бутылкой водки. Со временем для многих это становилось основным и любимым занятием.
Третья фаза, ставшая роковой для многих семей, была так называемая «токализация». Увы, в период первоначального освоения новой столицы все вынужденные переселенцы отправлялись туда без семей. Раздельное проживание порой затягивалось на годы и не всегда по вине государства. Со временем все чиновники получали отдельные квартиры, но их жены и семьи не торопились покидать родную Алматы. Тем более что многие чиновники привыкли каждый уик-энд проводить в старой столице, если позволяли средства. В течение многих лет Астана в пятницу вечером пустела: все штурмовали поезда и самолеты, двигавшиеся в Алматы. В воскресенье вечером или в понедельник утром наблюдалась аналогичная картина, но в обратном направлении – из Алматы в Астану. Так продолжалось до тех пор, пока разгневанный президент не приказал чиновникам больше времени проводить в новой столице.
Но вернемся к феномену токализации. В отсутствии законных супруг и предоставленные сами себе молодые и не очень молодые мужчины в Астане постепенно находили себе участливые женские сердца, готовые скрасить их одинокое существование. Со временем, как это часто бывает повсюду, эти дамы, искренне привязавшиеся к своим избранникам, начинали претендовать на официальный статус. Так рушились семьи и создавались новые, символизировавшие - помимо великой силы любви - в том числе и новую государственную идентичность, но в семейном контексте. Не все решались на подобный эксперимент с созданием новой семьи (иногда – параллельно с существованием первой в Алматы), но то, что это явление было весьма распространенным, не вызывает сомнений. Кое-кого бдительные жены успевали вернуть в лоно семьи или путем возвращения заблудшей овцы домой, или сами переселялись в новую столицу, покончив таким способом с вольной жизнью данного индивидуума.
Здесь мы естественным путем подходим к четвертой и заключительной фазе современной казахстанской эпопеи – эвакуации. Это слово говорит само за себя и означает вынужденное и порой поспешное возвращение индивидуума в Алматы вследствие влияния второго или третьего фактора, а иногда обоих вместе. Это в большинстве случаев автоматически означало прекращение карьеры, что для настоящего бюрократа смерти подобно. Но в результате в Астане произошел редкий социально-исторический эксперимент по разведению стойкого к лишениям и преданного одной идее сословия чиновников. Прошедших через все основные стадии бюрократов можно было без опасения использовать в любых обстоятельствах, включая отправку в экспедицию на Тибет или в Антарктиду. Применительно к сотрудникам министерства иностранных дел, например, это означало, что эти люди могли работать в любых условиях – от Монголии до Сахары.
Естественно, что в первое время новоявленные астанчане вызывали своими персонами и поведением целый спектр чувств у местных старожилов. Эти чувства были жалость (к южанам, не привыкшим к местным, поистине сибирским зимам), насмешка (вон кого-то сносит ветром, наверняка это алматинец), раздражение (не понимают местных правил игры и слишком многого хотят) и ненависть (их приезд вызвал астрономический подъем буквально цен на все, начиная с жилья и заканчивая продуктами). Со своей стороны, вчерашние алматинцы вволю смеялись и издевались над провинциалами, какими им казались вчерашние целиноградцы. Поводом для насмешек могло быть отсутствие нормального сервиса в ресторанах и магазинах, к которому успели привыкнуть за годы рыночных реформ жители Алматы, а также местные язык, манеры и обычаи.
Таким образом, было очень мало шансов, что эти две группы выросших в советское время, но в совершенно различных условиях людей найдут между собой язык. Однако со временем стало происходить удивительное. По мере того как у бывших алматинцев вырастали и рождались в Астане дети, а город заселяли выходцы из других регионов Казахстана, появились признаки новой столичной общности. Эти молодые люди видели в себе не алматинцев или акмолинцев, не южан или северян, а полноценных жителей новой столицы и граждан нового Казахстана. На формирование этого чувства новой идентичности солидарности работала и вся мощь государственной пропаганды.
Конечно, скрытое соперничество между обеими столицами сохраняется, но уже теряет свою силу. Это происходит во многом благодаря тому, что бывшие алматинцы привыкли к жизни в новой столице, где зачастую у них лучшие и более современные апартаменты, а зарплата существенно выше прежней; многим открылись возможности для блестящей карьеры. Их дети не помнят Алматы и считают себя астанчанами. Поменялся привычный образ жизни, прежние представления и привычки. Не вызывает сомнений, что в будущем Астана сыграет выдающуюся роль в судьбе Казахстана, и фактически этот процесс уже начался. По крайней мере, уже никто не может отрицать ее роль в создании новой идентичности Казахстана и отрыве от советского прошлого, символом которой (возможно, незаслуженно) некоторые считали некогда блистательную Алма-Ату.
Казахские чиновники ехали в небольшой провинциальный город, где вся инфраструктура желала иметь лучшего. Рафинированных бюрократов селили по несколько человек в одной комнате в общежитиях, заставивших их вспомнить далекую студенческую юность с ее неустроенным и скромным бытом. На работе их ждали примерно аналогичные условия, поскольку нормальные и современные офисы попросту отсутствовали. В целом все это напоминало освоение целины 1950-х годов, поэтому первых чиновников сравнивали с первопроходцами-целинниками. Но только в отличие от советского времени никто не собирался ставить им памятники и называть в их честь проспекты.
В связи с некоторой комичностью ситуации, хотя в реальности она была чрезвычайно драматичной (в одночасье резко изменился привычный образ жизни у тысяч людей), появилось множество анекдотов, которые происходили зачастую из реальной ситуации. Так, было принято считать, что переезд из Алматы в Астану означал прохождение четырех фаз. Первая – имплантация. Переселенца внедряли в чуждую и враждебную ему среду и ждали, как приживется на суровой северной почве этот южный цветок. Если имплантирование происходило более или менее успешно, наступала следующая фаза – алкоголизация. В данном случае она не требует специальных разъяснений. В условиях скученной жизни в общежитии или в одном и том же многоквартирном доме (когда какое-нибудь министерство получало свою жилищную квоту, то всех сотрудников селили в одном доме) группа одиноких и изолированных от других развлечений мужчин (первоначально в Астану устремились представители сильной половины человечества) быстро вспоминали свои студенческие повадки и советские привычки, главная и доминирующая из которых было совместное времяпровождение за бутылкой водки. Со временем для многих это становилось основным и любимым занятием.
Третья фаза, ставшая роковой для многих семей, была так называемая «токализация». Увы, в период первоначального освоения новой столицы все вынужденные переселенцы отправлялись туда без семей. Раздельное проживание порой затягивалось на годы и не всегда по вине государства. Со временем все чиновники получали отдельные квартиры, но их жены и семьи не торопились покидать родную Алматы. Тем более что многие чиновники привыкли каждый уик-энд проводить в старой столице, если позволяли средства. В течение многих лет Астана в пятницу вечером пустела: все штурмовали поезда и самолеты, двигавшиеся в Алматы. В воскресенье вечером или в понедельник утром наблюдалась аналогичная картина, но в обратном направлении – из Алматы в Астану. Так продолжалось до тех пор, пока разгневанный президент не приказал чиновникам больше времени проводить в новой столице.
Но вернемся к феномену токализации. В отсутствии законных супруг и предоставленные сами себе молодые и не очень молодые мужчины в Астане постепенно находили себе участливые женские сердца, готовые скрасить их одинокое существование. Со временем, как это часто бывает повсюду, эти дамы, искренне привязавшиеся к своим избранникам, начинали претендовать на официальный статус. Так рушились семьи и создавались новые, символизировавшие - помимо великой силы любви - в том числе и новую государственную идентичность, но в семейном контексте. Не все решались на подобный эксперимент с созданием новой семьи (иногда – параллельно с существованием первой в Алматы), но то, что это явление было весьма распространенным, не вызывает сомнений. Кое-кого бдительные жены успевали вернуть в лоно семьи или путем возвращения заблудшей овцы домой, или сами переселялись в новую столицу, покончив таким способом с вольной жизнью данного индивидуума.
Здесь мы естественным путем подходим к четвертой и заключительной фазе современной казахстанской эпопеи – эвакуации. Это слово говорит само за себя и означает вынужденное и порой поспешное возвращение индивидуума в Алматы вследствие влияния второго или третьего фактора, а иногда обоих вместе. Это в большинстве случаев автоматически означало прекращение карьеры, что для настоящего бюрократа смерти подобно. Но в результате в Астане произошел редкий социально-исторический эксперимент по разведению стойкого к лишениям и преданного одной идее сословия чиновников. Прошедших через все основные стадии бюрократов можно было без опасения использовать в любых обстоятельствах, включая отправку в экспедицию на Тибет или в Антарктиду. Применительно к сотрудникам министерства иностранных дел, например, это означало, что эти люди могли работать в любых условиях – от Монголии до Сахары.
Естественно, что в первое время новоявленные астанчане вызывали своими персонами и поведением целый спектр чувств у местных старожилов. Эти чувства были жалость (к южанам, не привыкшим к местным, поистине сибирским зимам), насмешка (вон кого-то сносит ветром, наверняка это алматинец), раздражение (не понимают местных правил игры и слишком многого хотят) и ненависть (их приезд вызвал астрономический подъем буквально цен на все, начиная с жилья и заканчивая продуктами). Со своей стороны, вчерашние алматинцы вволю смеялись и издевались над провинциалами, какими им казались вчерашние целиноградцы. Поводом для насмешек могло быть отсутствие нормального сервиса в ресторанах и магазинах, к которому успели привыкнуть за годы рыночных реформ жители Алматы, а также местные язык, манеры и обычаи.
Таким образом, было очень мало шансов, что эти две группы выросших в советское время, но в совершенно различных условиях людей найдут между собой язык. Однако со временем стало происходить удивительное. По мере того как у бывших алматинцев вырастали и рождались в Астане дети, а город заселяли выходцы из других регионов Казахстана, появились признаки новой столичной общности. Эти молодые люди видели в себе не алматинцев или акмолинцев, не южан или северян, а полноценных жителей новой столицы и граждан нового Казахстана. На формирование этого чувства новой идентичности солидарности работала и вся мощь государственной пропаганды.
Конечно, скрытое соперничество между обеими столицами сохраняется, но уже теряет свою силу. Это происходит во многом благодаря тому, что бывшие алматинцы привыкли к жизни в новой столице, где зачастую у них лучшие и более современные апартаменты, а зарплата существенно выше прежней; многим открылись возможности для блестящей карьеры. Их дети не помнят Алматы и считают себя астанчанами. Поменялся привычный образ жизни, прежние представления и привычки. Не вызывает сомнений, что в будущем Астана сыграет выдающуюся роль в судьбе Казахстана, и фактически этот процесс уже начался. По крайней мере, уже никто не может отрицать ее роль в создании новой идентичности Казахстана и отрыве от советского прошлого, символом которой (возможно, незаслуженно) некоторые считали некогда блистательную Алма-Ату.
