, 
Ледниковый период-2,
Расул Жумалы
Всего полтора года назад, начавшись с небольших проблем с ликвидностью на американском рынке недвижимости, ком экономического кризиса разросся до неимоверных размеров. Сегодня уже понятно, что последствия спекуляций вокруг легких кредитов и финансовых пирамид были лишь верхушкой айсберга. Но они обнажили всю порочность существующей системы, построенной на долларе. Теперь политики, экономисты, ученые во всем мире ломают голову в поисках путей выхода из тупика. Однако ни Давосский форум, ни встречи в формате «большой восьмерки», «двадцатки» и прочих не дают ответа на главный вопрос: почему? Ответ лежит на поверхности.
Мы наблюдаем системный кризис, который вряд ли уместно сравнивать с Великой депрессией в Америке образца 1930-х, азиатским финансовым кризисом 1997—1998 годов и т.д. (если в первом случае сказался фактор перепроизводства, то во втором — несоответствие валютных курсов, помноженное на заговор биржевых воротил). Представляется же корректным провести аналогию со второй половиной 1940-х, когда, собственно, и зародилась существующая финансовая система с господствующей ролью США.
Условия, созревшие на этот период, благоприятствовали тому, чтобы, похоронив прежнюю модель (с мультивалютной финансовой системой, обособленными экономиками, неразвитыми фондовыми рынками), создать совершенно новую: после Второй мировой войны практически вся Европа лежала в руинах, СССР, Китай обескровлены, Германия, Италия и Япония вовсе оккупированы, а весь остальной мир представал в статусе колоний и полуколоний. В этих условиях политическая и экономическая инициатива всецело перекочевала в США, в руках которых были сконцентрированы половина мирового ВВП и монополия на передовые технологии.
Не случайно, рассуждая о проблемах послевоенного обустройства, военно-морской министр США Джеймс Форрестол призывал своих коллег: «Понятия «безопасность» больше не существует, и вычеркнем это слово из нашего лексикона. Запишем в школьные учебники аксиому — мощь подобна богатству: либо используют его, либо утрачивают». И навязав остальному миру знаменитые Бреттон-Вудские соглашения, американцы использовали исторический шанс, который позволял им все это время припеваючи жить за счет других. Развал социалистического блока в 1991 году закрепил эту данность.
Но, как водится, все течет и меняется.
С началом 2000-х от открытости мировой экономики, от которой раньше дивиденды единолично извлекал Запад, стали больше выигрывать развивающиеся страны. Промышленное производство со всего мира стало перетекать в новые центры. Произошло перераспределение контроля над ресурсами, в первую очередь нефтью, — от западных корпораций к национальным государствам. Постепенно начали надуваться огромные финансовые пузыри, которые в один прекрасный момент стали лопаться. Как итог, глобальная экономика застопорилась, производства встали, вслед за долларом валюты других государств, особенно привязанные к американскому дензнаку, утрачивают вес.
По прошествии 60 с лишним лет Бреттон-Вудская модель себя исчерпала. Человечество доживает последние мгновенья ее жизни. А новой еще не придумано. Но в том-то и загвоздка, что так просто собраться всем, раскинуть мозгами и воскликнуть «Эврика!» не получится — не та ситуация. С большой долей вероятности можно прогнозировать, что надлежащая ситуация родится лишь тогда, когда кризис дойдет до своего логического конца, а именно: доллар рухнет, колоссальная денежная масса превратится в обычные фантики или обои (кому как по нраву) и мировая экономика испытает затяжной шок. Это будет сродни новому ледниковому периоду, в котором казавшиеся незыблемыми западные экономики начнут вымирать, подобно мамонтам. На плаву останутся лишь производители сырья и продовольствия, некоторые страны мусульманского мира, предусмотрительно использовавшие исламскую модель хозяйства, да горстка так называемых закрытых, или самодостаточных, экономик.
А что дальше?
А дальше начнется процесс деглобализации в пику столь лелеянной Вашингтоном и его сателлитами глобализации. Место однополярного устройства мира неизбежно займут несколько обособленных зон, причем не только конкурирующих между собой, но и склонных к конфронтации. Сообразно тому будет расчерчена новая карта мира, на которой появятся другие региональные центры, валюты, таможенные союзы, прочие регуляторы политических, экономических, торговых и т.д. взаимоотношений.
И если в докризисный период международные отношения в основном строились в горизонтали Запад—Восток (США и остальной мир, Европа и Азия), то отныне заявит о себе новый формат по вертикали Север—Юг. Сторонники этой глобальной трансформации вкладывают в нее естественный, на их взгляд, смысл доминирования в соответствующих зонах именно Севера над Югом (Северной Америки над Южной, Европы над Ближним Востоком и Африкой, России — над постсоветским пространством, Китая — над Юго-Восточной Азией). Вместе с тем в ряде случаев ход событий может развиваться совершенно иначе, и уже Юг будет диктовать свои условия Северу, ибо из образного «ледникового периода» мир выйдет совсем не таким, как сегодня. Синдром неуемного потребления и существования в долг уступит место экономии и жизни по средствам. Реально произведенные товары или услуги — вот что будет главным мерилом конкурентоспособности каждого государства. Особенно больно это ударит по ныне еще зажиточным странам Запада. Обнищание людей, безработица, криминалитет приобретут колоссальные масштабы. А чтобы выправить положение, уровень жизни в них должен сравняться с развивающимися экономиками, наподобие Китая, Индии или Бразилии. Только так появятся предпосылки для возрождения собственной экономики.
Правда, в случае с зоной № 3, под которой условно понимается СНГ (после Американской и Евро-Африканской), такая перспектива вряд ли реалистична. И Россия, скорее всего, сможет вернуть себе в этой зоне доминирующую роль, независимо от того, как бы она ни называлась: СНГ, Евразийская конфедерация либо как-нибудь еще. Дело в том, что, в отличие от Латинской Америки, Ближнего Востока и Юго-Восточной Азии, многие страны на площадке бывшего СССР так и не состоялись в качестве полноценных государств. Нескончаемые перебранки в Грузии или Украине либо режим жесткой автократии, как в Белоруссии или Узбекистане, загнавший национальную инициативу в подпол, — яркие тому примеры. Такое пространство сохраняет некий код податливости внешнему влиянию. Симптоматично, что в политологических кругах РФ в последнее время все чаще звучат тезисы о ее «особой миссии на пространстве СНГ».
Да, атрибуты самостоятельности и свободы выбора у других членов гипотетической конструкции, возможно, и останутся. Но ведь в Конституции СССР были прописаны многие подобные положения, вплоть до права выхода из состава союзного государства. Как дела обстояли в действительности, думается, известно любому школьнику.
Так, при вхождении в тот же валютный союз под эгидой Кремля остальные страны, быть может, и сохранят свою национальную валюту, а резервная, допустим рубль, станет исполнять такую же роль, которая пока принадлежит доллару. Это будет означать, что гривна, манат либо сум, будучи привязанными к курсу рубля, смогут исполнять функцию только формального денежного эквивалента. Таким образом, произойдет банальная рокировка эмиссионного центра: побыли монетарной колонией ФРС США — пожалуйте теперь в доминионы Центробанка РФ.
Ряд экспертов, впрочем, высказываются в пользу Китая как вероятного эмиссионного центра. Юань намного надежнее, а сама китайская экономика более диверсифицирована, следовательно, устойчивее российской, считают они. Но это не меняет сути вопроса, как в первом, так и во втором случае проигравшей стороной будут добровольно или не очень присоединяемые к новой валютной зоне.
Не надо быть Нострадамусом, чтобы понять: вслед за монетарной кабалой неизбежно потянется диктат экономический, а дальше — политический. Долго сохранять независимость в политике, не имея таковой в экономике, обороне, — нонсенс. Особенно в условиях, когда апеллировать к третьей силе, как прежде, будет уже не с руки…
Сейчас, когда кризис разбушевался, на Западе почему-то стало модно обращаться к идеям Карла Маркса. Того самого, который вскрыл законы капиталистического рынка, нещадно критиковал их, предрекая неминуемый крах. Того самого, который говорил о наступлении социализма — формации всеобщего равенства и справедливости. Да так обоснованно, что 150 лет спустя многие ученые вновь штудируют «Капитал». Но знаменитый немец выдвинул также теорию цикличного развития истории, имея в виду повторяемость событий через определенное время. Получается, что он противоречил сам себе, ибо некая запрограммированность общественной природы на противопоставление богатых бедным, сильных слабым, господ угнетенным и есть, видимо, тот самый крест, который суждено нести вечно. Не хотелось бы, чтобы Марксовы пророчества о цикличности сбылись в XXI столетии. Что же касается социализма с его ценностями о равноправии, гармонии и гуманизме, то он так и останется заветной, но несбыточной мечтой.
