Игорь Личадеев: Я вам сыграю на бис

Этого артиста знают все алматинские театралы. Cреди актеров Национального русского театра драмы имени Лермонтова он отличается особой харизмой, обаянием и музыкальностью. В последнее время его довольно часто можно видеть в кино, причем в самых разных жанрах: от байопиков до криминальных комедий. Вместе с тем, информации об артисте немного. Сегодня Игорь Васильевич согласился побеседовать с нами о творчестве и жизни.

– Игорь Васильевич, в следующем году исполняется 30 лет как вы служите в театре Лермонтова. Это немалый срок. Каков был ваш путь в актерскую профессию?

– Если сказать коротко – довольно долог. Сначала я поступал в студию при Театре имени Лермонтова. В конце 70-х – начале 80-х Юрий Борисович Померанцев открыл школу-студию прямо при театре. На тот момент я уже проработал в геологической партии, отслужил в армии. Когда я пришел поступать, мне прямо сказали, что для них я уже стар, а моя долгая подготовка к поступлению только все попортила. Меня направили на прослушивание к Рубену Суреновичу Андриасяну – в те годы он был худруком ТЮЗа. Я пришел, показался. Он выслушал, дал мне книгу Сарычева «Искусство речи» и сказал: «Прочитайте это. И как только научитесь выговаривать «Здравствуйте, Рубен Суренович», я дам работу. В итоге меня взяли рабочим сцены, и я уже почти отчаялся когда-нибудь стать артистом, как в один момент меня увидел Павел Иванович Поторока, преподаватель эстрадно-циркового училища. Он позвал на свои двухгодичные курсы подготовки артистов кукольного театра. Хотя прямо сказал: «Я знаю, что ты кукольником никогда не будешь». Я отучился там год. И тут как раз за Домом офицеров начинают рыть котлован под будущий театр оперетты. Тогда в Алматинском театрально-художественном институте открыли факультет музыкально-драматической комедии – для набора кадров в театр оперетты. В первый казахский набор, который устраивал великий Каукен Кенжетаев, поступила Роза Рымбаева. А в первый русский набор поступил я – меня взяла Полина Михайловна Дорохова, и учился я у Полата Эльдарова и Виктора Доренского. Увы, алматинский театр оперетты так и не был построен – после декабрьских событий 1986 года власти отказались от его строительства и котлован зарыли. А два курса остались – они подготовили хороших специалистов. Многие сегодня работают в театрах России и Европы. Я отправился в Караганду, поработал там пять лет и вернулся на родину по семейным обстоятельствам. И меня взяли в театр Лермонтова – на тот момент меня уже хорошо знали в театральных кругах.

– Какой из этапов вашей работы в театре Лермонтова вам наиболее ценен?

– Трудно судить. То, что можно ценить, видишь только по прошествии лет. Наверное, самый интересный период был, когда мне дали роль чеховского Иванова. Но это было не самым простым испытанием. Страх, неуверенность в себе, я не совсем понимал, чего от меня хочет режиссер. Еще жил теми сценическими нормами, которые приобрел, работая в театре оперетты. Приходилось искать новые методы работы, становиться более органичным, не раздражать зрителя, меньше показывать себя, больше нести замысел автора. В те годы у меня было представление, что я пришел в драму ненадолго и буду продолжать петь. Но сложилось иначе, и приходилось весьма серьезно себя перековывать.

Вообще, надо быть счастливым сейчас, в данный момент. Многие, кто был тебе дорог и приятен, сегодня уходят. Вот недавно мы попрощались с Юрием Борисовичем Померанцевым. Но к счастью, многие живы и здоровы. Актер ведь никогда не бывает полностью счастлив. Он всегда живет надеждой, что все впереди, что лучшая роль еще придет.

– Некоторые, наоборот, живут прошлым…

– Это не про меня. Хотя, конечно, в прошлом было много интересного. Тот же «Иванов» шел на сцене не очень долго и когда мне объявили, что со спектаклем скоро придется прощаться, я вдруг ощутил, что необыкновенно полюбил эту роль. Очень любил спектакль «Чудики» по Шукшину и «Старший сын» Вампилова. Со «Старшим сыном» вообще было интересно – мы совершенно не привязывались к фильму Мельникова с Леоновым, Боярским и Караченцовым в главных ролях. Мы создали свою очень теплую и уютную историю.

– Как вам работалось с Романом Виктюком – у вас была роль в «Фуршете» после премьеры?

– Сам спектакль получился неоднозначным. Но мы наслаждались самим процессом репетиции с Романом Григорьевичем. На него можно было смотреть бесконечно – сама репетиция была отдельным спектаклем для нас. А какой там отборный мат стоял! Я даже сыну своему звонил и приглашал его посмотреть на это. Даже сказал ему: «Если ты увидишь это, тебе больше ничего не будет страшно!» (смеется). Если в зале было много людей, он еще больше расходился и играл для них. Мало того, что он был гениальным режиссером, он был еще и нереализованным артистом. Он был великолепен – весь в искусстве, весь в своем мире. Виктюк совершенно не соприкасался с бытом, и не обращал внимания на условности. Многие воспринимали это как хамство, но, конечно, это было не так. Он жил в своей вселенной и просто нужно было его понять и принять. И тогда с ним становилось просто безумно интересно. В первый раз, кстати, и я его испугался. Потом понял, что всем этим эпатажем, матом, работой на публику он просто себя подстегивал. Работа с Виктюком стала для меня отдельной школой.

– Игорь Васильевич, все кто знаком с вашим талантом, отмечают Вашу музыкальность. Вы работали в Карагандинском театре оперетты, многие алматинцы знают вашу кавер-группу «Арт Бренд International». А театр Лермонтова, где вы служите сейчас, использует Вашу музыкальность?

– Не так активно. Во-первых, потому что у театра другой профиль. А во-вторых, у меня профессиональная постановка голоса. Если буду петь поставленным голосом, я буду выглядеть белой вороной. Это как в автомобиле к трем колесам поставить четвертую от другой марки. Будет просто не органично. А петь по-актерски я не умею.

– А нет ли сожаления о том, что Вы не стали именно профессиональным певцом?

– Сожаления нет. Но есть, если так можно выразиться, «почесуха». Жажда реализации. Профессиональный музыкант – это тот, кто живет в музыке, кто не может без нее. А я просто ее люблю. И мне нравится этим заниматься. Наша группа «Арт Бренд International» – это проект, где я реализуюсь в музыке. Мы существуем больше 20 лет. 2000-й год, когда мы начали выступать, был золотым временем. У нас народ в принципе любит гулять и отдыхать, а в то время у людей уже начали появляться деньги. Тогда у нас было много работы. Еще в девяностые годы мы создали цыганский коллектив. На тот момент в нашем городе не было профессиональных цыганских музыкантов – был один коллектив из Павлодара. Тогда я познакомился с Викторией Клоковой, и она подала нам идею создать цыганский ансамбль. Во-первых, потому что, как правило, музыканты в нем вне возраста и национальности – цыган любят слушать все. Поэтому мы профессионально играли цыган – это не было халтурное кривляние, а полноценное погружение в образ. В нашем коллективе, к слову, был всего один цыган. И после нас настоящие цыгане тоже стали активно создавать свои ансамбли. Так что, можно сказать, что мы расшевелили цыган. Со временем та же Вика Клокова подала идею о том, что нужно сделать ретро-коллектив, потому как к тому времени на это был бешеный спрос. Так и получился «Арт Бренд International». Все старые хиты мы наполнили актерским содержанием. И там я реализовывался как музыкант на протяжении многих лет. Сейчас мы выступаем гораздо реже. Во-первых, гулять сейчас стали намного меньше, во-вторых, произошла резкая поколенческая смена. Молодежь сейчас другая, они живут в гаджетах. Это не хорошо и не плохо. Сегодня у них совершенно другие кумиры. И ретро-музыка интересна куда меньшему количеству людей.

– В 90-е годы вы активно снимались на телевидении. Многие помнят проект «Школа выживания», где вы разыгрывали скетчи на тему опасных жизненных ситуаций. Как сегодня вспоминаете тот опыт?

– Я получал большое удовольствие от съемок. Был как ребенок – мне было хорошо, мне хотелось и другим приносить радость. Люди очень любили этот проект. А получилось так, что привел меня в этот проект мой друг Андрей Сухоногин. Он работал у нас в театре и параллельно снимал передачи на телевидении. Вот Андрей и позвал меня и Ларису Осипову на «Школу выживания». Мы разыгрывали скетчи, комментировали их в стихах и пели куплеты – я играл всегда на гармошке, а Лариса сначала на концертино, а потом на ложках. Тогда телевидение переживало свой лучший период – было очень много программ и актерам было где реализовываться. Потом почему-то игровых передач стало все меньше и меньше, его заменяли российским контентом. Но что для нас, актеров, было особенно ценно в таких программах? У нас есть поговорка: «Актерская профессия замечательная, если бы не репетиции». Нам хочется сразу играть – вот на ТВ нам такая возможность и выпала.

– Ваша первая роль в кино – легендарная криминальная мыльная опера «Саранча». Что вам дала работа в этом проекте?

– Сначала был небольшой эпизод в «Перекрестке». Да и на «Саранчу» меня тоже позвали в эпизод – мой герой, бомж Гена постоянно мелькал в кадре и был свидетелем всех убийств, похищений и несчастных случаев. Но со временем роль увеличили, расписали на весь сериал. За день до съемок у нас обязательно были читки – сейчас на долгоиграющих сериалах такого почти нет. Один раз я прихожу на читку и вижу какое-то знакомое лицо. Женщина скромно сидит на диване, читает свой текст и внимательно слушает режиссера. Когда ей сказали: «Спасибо, Наташа», я узнал ее и поразился – это была Наталья Аринбасарова. Она играла небольшую роль психолога в этом сериале, я был удивлен ее скромности – она ведь была настоящей звездой среди всех нас. Приятно было работать с продюсером Абаем Карпыковым – он поразил меня своей эрудицией, интеллигентностью.

– В последнее время мы часто видим вас и на киноэкране. Что можете отметить из ваших киноработ?

– Вот недавно вышел сериал об Ахмете Байтурсынове, где я играл знаменитого этнографа, собирателя казахских песен Александра Затаевича. Но особенно я люблю сериал ««Ән-аға» о композиторе Шамши Калдаякове, где я сыграл замечательного композитора, профессора Василия Великанова. Он когда-то защищал Калдякова от гонений, но, к сожалению, в какой-то момент уже не смог этого сделать. Эта была очень интересная роль. Кстати, с тех пор мы много сотрудничаем с режиссером Жасуланом Пошановым. Он приглашал меня на несколько своих кинопроектов.

Еще хочу отметить проект «Адам и Алма» Аскара Узабаева. История о двух людях, которые решили возродить апорт. Я играю немца-селекционера, который, к сожалению, погибает в конце. Перед съемками мы долго собирались на читки и репетиции. И в какой-то момент, признаюсь, меня это начало раздражать. А потом, когда мы приехали на съемку, я поразился, что в 6 утра уже все готово, все делается слаженно и быстро. К сожалению, у фильма возникли проблемы с финансированием. И он застрял на стадии пост-продакшна. Я все же надеюсь, что когда-нибудь мы его увидим.

– Недавно на киноэкраны вышел фильм «Три», где вам довелось сыграть роль протестантского пастора. Играли ли вы еще священников на сцене?

– На сцене – нет. Но у меня был своеобразный опыт отношений с церковью. В начале 90-х, когда с работой, с деньгами было тяжело, я переживал очень непростой период. И один мой знакомый предложил мне пойти в дьяконы в Казанском соборе. Я всерьез думал об этом. Если уж я уйду в дьяконы, то это навсегда. А готов ли я к этому? Некоторые московские актеры уходили, даже возглавляли приход, то потом опять возвращались. Я считаю, что ходить туда-сюда нельзя. Церковная служба – это путь человека к вере. И люди тебе априори верят. Ты этой верой уже не можешь разбрасываться. Мне в какой-то момент это было очень близко. Но в то же время желание быть артистом у меня никуда не пропало. И я поймал себя на мысли: «А не обманываю ли я сам себя?». Быть может, я просто начну играть священнослужителя и дальше этого не продвинусь? На священников я смотрю с точки зрения актерства. Каждый из них должен быть немного актером, чтобы люди ему поверили. Он не может вести себя как обычный мирянин. Люди приходят к священнику со своим душевным мусором, и нужно обладать большим мастерством, в том числе и актерским, чтобы людей выслушивать, сохраняя при этом лицо и не переходить на уровень общения между простыми мирянами. С прихожанами священник должен вести себя определенным образом. Ему должны верить. И священнослужитель всегда должен держать это в голове.

Беседовал Константин КОЗЛОВ, Фото АПН, с сайта Национального театра русской драмы имени Лермонтова