С обретением Независимости людей охватила всеобщая эйфория - ожидалось, что вот-вот воцарится свобода, равенство и справедливость. Но этого не произошло. Напротив, даже в сопоставлении с тоталитарными стандартами СССР, страна откатилась назад: деградация образования и здравоохранения, сильное расслоение людей по материальному положению, отсутствие социальных лифтов, равенства и справедливости, взамен которых пришли коррупция и признаки зарождения кастовой системы… Причин тому много. Но одна из базовых, как представляется, заключается в нарушении Общественного договора, что уже не устраивает большинство граждан.
Само понятие Общественного договора было принято в Европе еще в XVIII веке для истолкования природы общественных отношений. Согласно этой доктрине, Общественный договор отличает социум от первобытного стада. Как известно, в стаде господствуют отношения вражды и борьбы каждого с каждым, обусловленные различием интересов. Для того, чтобы создать отношения, характерные для цивилизованного общества, необходимо, чтобы между враждующими сторонами были достигнуты соглашения по предмету интересов и антоганизм сменился отношениями сотрудничества. Предпосылкой, по мнению философов, должны были служить: идеалистически-божественное происхождение человека, его мораль и разум; материалистически - общность целей. На этой платформе люди соглашаются платить налоги, подчиняться заданным правилам общежития, но взамен рассчитывают на соблюдение их прав и свобод, равенства перед законом, неприкосновенность частной собственности, справедливость, безопасность и т.д.
Огромную роль отводится законам. Французский мыслитель Жан - Жак Руссо считал, что законы являются актами общей воли, и никто, даже государь, не может быть выше их. Следовательно, подлинными законами являются лишь те, которые непосредственно принимаются или утверждаются путем волеизъявления самого народа. Наряду с этим правом у народа имеется также неотчуждаемое право на сопротивление своим тиранам. Короли, писал Руссо, всегда "хотят быть неограниченными", хотя им издавна твердили, что "самое лучшее средство стать таковыми - это снискать любовь подданых".
Несмотря на то, что договорная теория оценивалась достаточно неоднозначно, вплоть до полного отрицания ее исторической самостоятельности, тем не менее, некоторые аспекты данной концепции нашли свое реальное воплощение в практике государственного строительства. Примером этого могут служить Соединенные Штаты Америки, которые в своей конституции юридически закрепили договор между жителями штатов, входящих в их состав, и определили его цели: утверждение правосудия, охрана внутреннего спокойствия, организация совместной обороны, содействие общему благосостоянию. Таким образом, Общественный договор, помимо задачи демократизации социума, может служить консолидирующей идеей, когда сам процесс его создания в состоянии объединить нацию.
Между тем, рамки Общественного договора распространяются и на взаимодействие между государством и бизнесом. Наглядным примером служит восстановление Германии после Второй мировой войны, благодаря социально ориентированной рыночной экономике, в которой государство и деловые круги совместно планировали приоритеты кредитования производства, ценовые ориентиры, уровни заработной платы и налогов. Все это было организовано максимально прозрачно и справедливо. Нечто подобное происходило в случае с Japan Incorporated - моделью частно - государственного стратегического управления развитием страны, обеспечившей японское экономическое чудо. В развитии французской экономики ключевую роль играла модель стратегического планирования государства и бизнеса. Да и англосаксонская модель развития начиналась с королевских частно - государственных торговых компаний, обеспечивших Великобритании освоение ее обширных заморских владений.
Однако проблема отдельных стран постсоветского пространства заключается даже не в отсутствии Общественного договора как такового, или подмене данного института словоблудием, а в том, что они даже не приблизились к выработке искомой формулы. Для этого, во-первых, отсутствует единое представление в обществе о добре и зле, духовности и нравственности. Во-вторых, даже восприятие гражданами одной и той же информации на этой почве зачастую разнится или является взаимоисключающим, что размывает единство. В - третьих, мы имеем дело с низким правосознанием граждан, в результате их длительного проживания в рамках законов, не соответствующих менталитету и интересам граждан. Законов, которые как данность, спускались сверху, а народ в их выработке не принимал никакого участия. В указанных условиях значительная часть населения настроена соблюдать, в первую очередь, негласные законы, иначе именуемые «понятиями», и лишь во вторую – формальные.
Немецкий социолог Макс Вебер в этой связи дает любопытную характеристику государства в качестве "организации со сравнительным преимуществом в осуществлении насилия". По его мнению, государство хорошо не тем, что заботится о людях, а тем, что оно эффективнее, чем кто-либо другой, может принуждать к послушанию или угрожать применением силы. Именно поэтому его родной сестрой является мафия. Организованная преступность — это ближайший конкурент государства, потому что она тоже специализируется на применении насилия. Более того, во многих случаях государство возникало из организованной преступности. И только по прошествии времени оно было вынуждено вступать в определенный контракт с населением, а потом вертикальный социальный контракт превращался в горизонтальный, возникали демократические режимы, разнообразные методы контроля над властью.
Согласно неоинституциональной теории, государство выводится из модели так называемого «стационарного бандита». Это убедительно доказывали уже английские исследователи Мансур Олсон и Мартин Макгир, на примере Китая первой половины XX века. В частности, с 1899 года, когда началось восстание боксеров, до 1949 года, когда закончилось военное противостояние между коммунистами и гоминьдановцами, страна жила в состоянии непрерывных гражданских войн. В течение десятилетий по Китаю бродили воинские части — с генералами, но без правительств. Когда какой-нибудь полк захватывал город, обычно он грабил его дочиста, понимая, что никогда туда не вернется. Но вот некая воинская часть запирается конкурентами в городе, и солдаты понимают, что им там придется задержаться. Именно в этот момент начинается переход от модели бандита-гастролера к стационарному бандиту, который осознает, что грабить некоторую территорию ему нужно будет регулярно. А чтобы это можно было делать, нужно, чтобы люди, которые занимаются хозяйственной деятельностью, имели некоторые гарантии. Попадая в ситуацию запертого уезда, те же самые грабительские полки, чтобы изымать ренту, вынуждены создавать общественные блага в виде правопорядка и судов.
Из этой теории появляется следующий весьма интересный вопрос: как от режима "стационарного бандита" происходит переход к более цивилизованным формам государственного устройства? История постсоветской приватизации дает обильную пищу для размышлений: сначала, в условиях всеобщего хаоса, группы и лица, приближенные к правительству, делят активы. По завершении эпохи дикого накопления капиталов, когда все уже поделено, нувориши от политики оказываются перед сложной дилеммой. Первый путь — они могут захватывать активы друг у друга. Но это совсем не то же самое, что забирать активы у беззащитного населения. Это опасно и очень дорого. Второй путь — надо менять систему правил, и от тех правил, которые способствуют захвату, переходить к правилам, которые способствуют эффективному использованию ресурсов
.
Неудивительно, что многие чиновники, именно таким образом ворвавшиеся на властный Олимп, часто пребывают в плену лицемерия - они могут одновременно брать взятки и бороться с коррупцией, в реальности - жить в необъяснимой, с точки зрения задекларированных доходов, роскоши, а на словах сострадать несчастному народу и взывать к справедливости. Что до остального общества, то ему предлагается подстраиваться под заданные правила игры, да помалкивать. Касаясь ситуации в современной России, известный публицист Леонид Парфенов, заметил: «Отсутствие гласа народного означает, что большинство людей положение дел скорее устраивает. Есть общественный договор: «Вы воруйте, нам жить давайте, но к нам не лезьте», на нем все и держится. Молчание — знак согласия».
Это тоже своеобразный вид Общественного договора: В «тучные» годы власть дозволяет более свободно заниматься бизнесом, зарабатывать и брать кредиты, ездить заграницу, но в обмен требует не соваться в политику и сохранять лояльность. Внутри подобной схемы критика власти тоже не исключаается. С той лишь разницей, что критиковать можно абстрактную и непонятную власть. Всех, или даже все вообще - и никого конкретно. Но в охлократической политической системе, с коррумпированной олигархической экономикой, подобная форма общественного устройства подвержена колебаниям, более того, ее условия имеет тенденцию к неизбежному усугублению. Достаточно проследить типичные стадии эволюции Общественного договора в подобных странах:
Свобода, достоинство, справедливость, достаток, безопасность, в обмен на поддержку генеральной линии.
Достаток и безопасность, некоторые свободы, в обмен на лояльность.
Обещание достатка будущем, в обмен на терпимость.
Доводы, что в других странах с достатком и свободами обстоит хуже, в обмен на смирение с коррупцией.
Внушения страха, что в случае смены существующего строя будет еще хуже, а панацеей является дальнейшее послушание.
Открытая демонстрация: можем нарушать законы, воровать, ограничивать свободы, но при этом вы должны сохранять лояльность, под страхом лишения свободы или самой жизни.
Не нравится создавшееся положение? Тогда валите из страны.
При этом, с каждой новой стадией, государство продолжает наращивать свои организационно-распорядительные функции: растет аппарат управления, ужесточаются законы, наращиваются силовые структуры, а эффективность государственного управления падает, в обществе увеличиваются явления дезорганизации, деструктивности, следовательно, незащищенности каждого гражданина. Элементы уважения и доверия в отношениях власти и общества подменяются голой пропагандой и устрашением. Судебная и правоохранительная система превращается в инструмент подавления инакомыслия и преследования оппонентов власти. Происходит отчуждение граждан от власти, нарастание протестных движений, но в самих верхах адекватных оценок сложившегося положения нет.
Несмотря на ужесточение законов, увеличение полномочий правоохранительных органов и расходов на их содержание, государство с обеспечением безопасности не справляется. Борьба с коррупцией носит декларативный характер и служит больше инструментом сведения счетов между олигархическими группами. Экономика фактически становится заложником межкланового противостояния, теряя как конкурентоспобность, так и социальную ориентированность. Как следствие, нарастает внутренняя слабость государства, оно становится более зависимой от интересов внешних игроков. Постепенно такая власть обретает черты компрадорского режима, суть которой - сохранять власть за счет сдачи национальных интересов. Страна стремительно приближается к критической черте. Существующая форма общественного договора тем самым теряет баланс.
Миллиардеры бегут в офшоры, бизнес выбирает тихие гавани, заодно отказываясь и от гражданства. Делается это не от плохого инвестиционного климата, а от собственного государства. Инвестиционный климат ужасен для тех, кто не приближен к чиновникам. И не столько из-за налогов, которые не выше, чем в других ведущих странах мира, сколько из-за коррупции, завышенных тарифов, недоступности кредитов. Все вместе это во- многом является результатом сращивания коррумпированной части чиновников и монополистов. Для преодоления его последствий нужен общественный договор между государством и бизнесом, в рамках которого можно было бы создать прозрачное частно - государственное партнерство, основанное на взаимной ответственности в интересах экономического роста.
Руссо писал в этой связи: «Власть, возникающая из любви поданных, несомненно, наибольшая, но она непрочна и условна. Поэтому "никогда не удовлетворяются ею государи". Личный интерес любых повелителей состоит прежде всего в том, "чтобы народ был слаб, бедствовал и никогда не мог им сопротивляться". Конечно, если предположить, что поданные всегда будут оставаться совершенно покорными, то государь был бы заинтересован в том, чтобы народ был могуществен, "дабы это могущество, будучи его собственным, сделало государя грозным для соседей". Но так как интерес народа имеет "лишь второстепенное значение", и так как оба предположения несовместимы, то естественно, что "государи всегда предпочитают следовать тому правилу, которое для них непосредственно выгодно", а именно - слабости общества.
По существу, у любого правителя подспудно сохраняется свой собственный, отличающийся от народного, интерес и соблазн сосредоточения в своих руках как можно больших полномочий. Последнее неминуемо приводит не только к тому, что "расстояние между государем и народом становится слишком велико и государству начинает недоставать внутренней связи", но и к тому, что в политическом режиме устанавливаются признаки открытого игнорирования прав и свобод народных масс, признаки деспотизма. В этих условиях, как следует из Общественного договора по Руссо, народ может реализовать свое естественное право на сопротивление. При этом, заключает он, восстание, которое "приводит к убийству или свержению с престола какого-нибудь царя либо султана, это акт столь же закономерный", как и те акты, посредством которых он только что распоряжался жизнью и имуществом своих подданных - "одной только силой он держался, одна только сила его и низвергает".
Из всего сказанного о естественно-правовой теории происхождения государства следует, что ее сторонники исходят из неотчуждаемого права не только на создание государства на основе Общественного договора, но и на его защиту. Власть перестает быть абстракцией и комфорт стерильного лицемерия отменяется. В обществе, да и в здравомыслящей части самих политических элит, усиливается понимание, что только поставив власть под эффективный социальный контроль со стороны общества, его демократических институтов, путем расширения подлинной демократии самого народа, развития народного самоуправления возможно преодоление политического кризиса. Потуги же консервации сложившегося статус-кво, оттянуть реформы, как показывает мировой опыт, только усугубляют конечный итог. При этом развитие демократии совсем не подразумевает ослабление государства, наоборот, оно разгружает власть от несвойственных ей функций и ставит ее в рамки правового поля, государство - на стабильные рельсы развития, а общество - в ранг сильной и достойной нации.
Расул Жұмалы
, 
