Если русские тоже поднялись в декабре 1986-го, развала СССР не было бы.

Декабрь 1986 года, сломав тысячи судеб, разделил жизнь огромной державы под названием СССР, до и после. С тех пор прошло 33 года, но вопрос, кому и зачем понадобилось организовывать Желтоксан, до сих пор остается открытым.

«Главарь банды»

(Фрагмент из неопубликованных воспоминаний народного артиста СССР Азербайжана Мамбетова).
«17 декабря 1986 года я был на площади Брежнева, где получил удар саперной лопатой по голове. Кровь мгновенно залила лицо, от верной и наверняка мгновенной смерти спасла плотная каракулевая папаха.
Перед тем, как забросить в грузовик, тащили по земле, по асфальту, уже бесчувственного, зачем-то везли в ЦК, потом за город... В больницу я попал глубокой ночью. Когда хирург зашивал рану на голове, окончательно потерял сознание. Я еще лежал в больнице, когда меня вызвали в приемный покой. Увидев незнакомых людей, спросил у заведующей отделением, кто они такие. Она ответила, что посетители хотят увезти меня на допрос в прокуратуру. «Но я вас никуда не отпущу», - твердо сказала доктор. Только тут до меня, кажется, стало доходить, насколько серьезно мое положение, хотя звоночки уже были. Галя (Газиза Жубанова – супруга А.Мамбетова.) каждый день приходила в больницу, «друзья» не появлялись из опасений, как бы чего не вышло.
Распустили слух, что я организатор декабрьских событий. Газизу специально вызывали в прокуратуру, чтобы сообщить ей об этом. Думаю, что это были происки моих врагов, коих из-за моего дерзкого языка у меня было много и в ЦК партии, и в правоохранительных органах. Я был растерян: «Как же так? Я же на виду у всех! Кроме театра, я нигде не бываю!».
Когда примерно через полгода пришел в Верховный Совет, мне показали женщину, которая, оказывается, говорила всем, что я был «главарем банды», собравшейся на площади.
Но я забежал вперед. Поняв при виде непрошенных гостей и, в особенности, после слов заведующей отделением, какие тучи сгущаются надо мной, я прямо из больницы решил позвонить в приемную первого секретаря ЦК компартии Казахстана Колбина и добиться встречи с ним. На мое счастье, секретаря здесь еще не успели сменить. Она сразу узнала меня. Сочувственно сообщила, что в курсе произошедших со мной несчастий. Пока мы с ней разговаривали, в приемную вошел Геннадий Колбин, и она, сказав, что звонит депутат Верховного Совета, народный артист СССР Азербайжан Мамбетов, передала ему трубку.
Услышав, что я хотел бы попасть к нему на прием», Колбин спросил: «Когда?». «Хорошо бы уже сегодня», - ответил я. «Приходите часам к четырем», - сказал он.
Первый секретарь встретил меня очень дружелюбно, сказал, что я порядочный человек, достойно представляющий культуру своего народа. И добавил: «Сейчас вот близится Новый, 1987 год. Где вы его будете встречать?». «Как только выпишусь из больницы, сразу - домой». «Передайте Газизе Ахметовне мои поздравления с наступающим Новым годом. Все у вас будет в порядке», - обнадежил он меня.
Домой я вернулся радостным и взволнованным: наконец-то мои мытарства закончились! Встретил Новый год в кругу семьи, и вдруг 3 января пришла повестка из прокуратуры республики: «Явиться тов. Мамбетову такого-то числа в такой-то кабинет».
Мне задавали вопросы типа, почему и как я оказался на площади, что я там делал? Но самым убийственным моментом было то, что пригласили в прокуратуру и Газизу. Она держалась мужественно. Мы с ней были в курсе, как происходили процессы 37-х, 50-х годов. То есть наслышаны о приемах, которые применяли сотрудники КГБ и прокуратуры, чтобы сломать людей.
А потом на допросы стали вызывать и наших детей. Мне было страшно за них, но все же больше боялся за Газизу. Я мужчина, мне легче, но каково было ей, известному композитору, народной артистке СССР, лауреату Государственной премии, идти в это здание! Но она была сильной личностью – никаких истерик и слез, только такт и безупречная вежливость даже с теми, кто ее так бесцеремонно допрашивал.
Я всегда уважал свою жену, но в те дни восхищался ею. Глядя на нее, вспоминал жен декабристов, поехавших за ними в Сибирь. Да и в 1937 году жены наших писателей и деятелей искусства шли за мужьями, несмотря на все трудности, ожидавшие их...».

Слово компартии

- Когда случились декабрьские события, я был проректором по воспитательной работе Восточно-Казахстанского педагогического института, - рассказывает президент Казахской академии туризма и спорта Кайрат Закирьянов. - Мятежной в те дни была не только Алма-Ата, в каждом областном центре прокатились отголоски тех событий. В Усть-Каменогорске тоже часть молодежи вышла на площадь. Когда страсти улеглись, компетентные органы поставили нас в известность, что 17 наших студентов были замечены в стихийных антигосударственных митингах. Секретарь партбюро Анатолий Паюк, ставший в последствии инструктором ЦК КП Казахстана, сообщил мне, что состоялось заседание комсбюро, который своим решением исключил их из комсомола. А коль так, то эти студенты автоматически должны вылететь и из числа студентов. Оставались формальности, которые он решил сделать моими руками. Я уклончиво заявил, что не уполномочен решать эти вопросы. С этим мы и зашли к ректору вуза Ережепу Альхаировичу Мамбетказиеву.
Столько лет прошло с тех пор, а я до сих пор не знаю, как бы повел себя тогда, если бы мне пришлось держать удар первым. Зато мужеству и смелости шефа до сих пор поражаюсь. Это был 1986 год. До обретения независимости еще оставалось долгих пять лет. Слово компартии – закон, попробуй не подчинись! А ректор, узнав, что наш партийный вожак предлагает избавиться от неблагонадежных студентов, спокойно отчеканил: «Ты и так их наказал – выгнал из комсомола. Но мне исключать их из вуза не за что, если они справляются с учебными нагрузками. И вообще, о чем сейчас идет речь? Подумаешь, 17-летний молокосос, у которого каша в голове, вышел на митинг. Да он в самом себе не разобрался, не то что в текущем политическом моменте».
Отказавшись исключать студентов, ректор, по сути, проигнорировал партию. Хотя в те годы перед ней не то что по стойке смирно стояли - люди получали инфаркты и инсульты, даже если им только грозили пальчиком.
«У вас будут неприятности!» - пытался запугать его секретарь партбюро. «А это уже не твои проблемы, - отмахнулся ректор.
Ни один из 17 заявленных студентов исключен не был, хотя в других вузах республики их выгоняли пачками. Я уверен, что Кайрат Рыскулбеков, в честь которого Казахская академия спорта и туризма ежегодно проводит спортивный турнир по боксу, остался бы жив, если бы в архитектурно-строительном институте был такой же ректор.

«Казахский националист»

Декабрь 1986 года депутат мажилиса Парламента РК Нуртай Сабильянов встретил студентом третьего курса учетно-экономического факультета института народного хозяйства. Он – тот самый парень с рупором, чье фото облетело весь мир.
- Когда я шел на площадь, то в отличии от однокурсников знал, чем это может закончиться, - вспоминает он те дни. - Я был тогда уже далеко не юнцом, пришедшим в институт со школьной скамьи: мне было тогда 24 года. Сотрудники КГБ уже через несколько дней после событий 16-17 декабря надолго обосновались в стенах нашего института. В кабинет к ним студенты ходили, как на работу, но меня задержали позже. В феврале 1987 года я уехал на каникулы к родителям, а когда вернулся, однокурсники предупредили, что в кабинете у следователя лежит фотография, где я изображен на площади с рупором в руках. Хорошо, что до начала занятий оставалось четыре дня, и я, пообщавшись с опытными людьми, успел морально подготовиться к изнуряющим допросам. С самого начала я решил – буду отвечать только за себя. И, когда показывали фото однокурсников, у меня на все был один ответ: «Сам на площади был, но про других не знаю, не до того было». Не скрою, выдержать допросы было нелегко, более того – страшно, мы уже знали о кровавых расправах с теми, кого задержали в первые дни. Но именно это – не показывать пожирающий внутри страх, не отводить взгляд, когда тебя буравят глаза следователя, а порой держаться с ним даже дерзко, - видимо, и спасло меня: я не дал себя сломать. Когда шли тотальные чистки не только в нашем, но и в других алматинских вузах, выстоять мне помогли педагоги. Я до конца жизни останусь им благодарен за их советы и негласную поддержку.
«Пришить» мне дело, несмотря на все старания сотрудников КГБ, не удалось: единственной уликой было фото, взятое из кадров кинолент. Однако интерес к нему со стороны органов сделал свое дело: ярлык «казахский националист» сопровождал меня до тех пор, пока я не окончил институт. Получить «красный» диплом» это не помешало, зато «накрылась» Ленинская стипендия, а с Доски почета срочно сняли мою фотографию. Все это сказалось на распределении: вместо предполагаемой институтской кафедры я попал на электротехнический завод. Там в общем-то было наплевать на мое прошлое, им нужен был хороший перспективный бухгалтер – их больше впечатлил цвет моего диплома.

«Солдаты били людей лопатами…»
Журналист Талгат Айтбаев издал 11 книг (часть из них на собственные деньги), где собраны воспоминания участников декабрьских событий.
В то время я работал заведующим отделом в газете «Казакстан пионерi», - вспоминает он. - 16 декабря многие алматинские журналисты были на площади, и я, конечно, тоже. В тот день я видел собственными глазами и слышал своими ушами, как некие люди, разъезжая по центральным улицам Алма-Аты в машинах с открытым верхом, кричали в рупор: «Пьяная казахская молодежь убивает детей и стариков русской национальности. Они подожгли детский сад в районе первой Алма-Аты…». И народ велся на это! Позже, когда я стал оформлять воспоминания участников декабрьских событий в отдельные книги, туда вошел рассказ курсанта Алма-Атинского высшего общевойскового командного училища имени Маршала Советского Союза Конева, Жангельды Тулебаева, где есть такие строчки «Нас подняли по тревоге. Сказали, что молодые казахи убивают детей и стариков русской национальности. В своей группе я был единственным казахом. Меня наши отцы-командиры предупредили: «Смотри там, не переметнись на сторону своих». На площади я неожиданно встретил своего одноклассника – Славу Игнатова. Он был среди дружинников. Посмотрев на меня виновато, Славка сказал: «Жора, здесь людей давят БТРами. Мне стыдно, но нас заставили…».
Но вернусь к своему Желтоксану. Днем, 16-го, я пробыл на площади недолго: думая о беременной жене, ушел домой. Жили мы тогда на пересечении улиц Фурманова и аль-Фараби. Ближе к 12 ночи вместе с соседями спустились к зданию Государственного музея, откуда хорошо было видно площадь имени Брежнева. А там – бойня! Женский визг, крики, плач… Солдаты лопатами гонят безоружных людей в один конец площади, а те, развернувшись бегут обратно…
19 декабря состоялось объединенное партсобрание нескольких редакции – «Казакстан пионерi», «Дружные ребята» и «Спорт», журналов «Балдырган» и «Бiлiм жане енбек». Перед нами поставили задачу – проголосовать за исключение из партии, а, следовательно, и за увольнение с работы поэта Мейрхана Акдаулетова. Я же говорю, что на площади в те дни были мы все, но не повезло ему одному – органы его засекли. За месяц до этого он получил партбилет из рук первого секретаря Фрунзенского райкома партии Абыкаева, а я – карточку кандидата.
Мейрхан еле держался на ногах – лицо в ссадинах и синяках, ребра сломанные, в глазах – слезы. Он, наверное, думал в тот момент о своих четверых (мал мала меньше) детях. Многие из нас, опустив головы, молчали, другие, среди них редактор «Казакстан пионерi» Фариза Онгарсынова, заняли выжидательную позицию. Наш старший товарищ, поэт Туманбай Молдагалиев, принялся стыдить Мейрхана: «Что плохого тебе сделал русский народ?». Пытаясь оправдываться, тот заплакал…
В тот день мы его отстояли большинством голосов – все обошлось строгим выговором, но через пару недели поступил указ сверху – уволить! Почти год Мейрхан ходил без работы, потом с большим трудом уже именитый поэт устроился корректором в журнал «Заря». Литературоведу Акселеу Сейдимбекову, главному редактору журнала «Бiлiм жане енбек», припомнили материалы про казахских ханов и деятелей движения «Алаш», и тоже уволили. И он, большая умница и интеллектуал, три года работал лаборантом в институте литературы имени Ауэзова.
…Интересно, я что-то не слышал, чтобы тех, кто намеренно разжигал 16-17 декабря вражду между народами, сея слухи об «убиенных младенцах и стариках», сожженных детсадах, привлекли к ответственности. Почему? Этот вопрос лично для меня остается открытым, равно, как и тот, кому и зачем понадобилось организовывать Желтоксан против казахского народа.

Анатомия развала страны

- Декабрь был нужен для развала СССР, - считает уроженец Казахстана, экс-вице-премьер правительства России журналист Михаил Полторанин. - Я в это время был уже в Москве. Работал в центральном аппарате «Правды» спецкором. Но, конечно же, отслеживал происходящее на родине. Как журналист-аналитик, я уже давно чувствовал, что к этому все и шло. Горбачев ведь не только Кунаева снял. Он освобождался от сильных политиков и насаждал тех, кто соглашался с ним по взятому им курсу по развалу Союза. Это была продуманная, долговременная операция. Начали со смены кадров в 1985-1986 годах. В Казахстан, не спросив ни народ, ни партийный и хозяйственный актив, сунули из Ульяновска первого секретаря обкома партии Колбина. Никчемного человека, который только тем отличился, что запретил водку продавать после прихода Горбачева. Естественно, народ в Казахстане поднялся. И правильно сделал. Если бы и в России поднялся, то не было бы и развала СССР.
Дальше – больше. Вбросили законопроекты о государственных предприятиях: они получали фонды, сырье, но не несли обязательств перед государством. В начале 1988 года Михаил Горбачев вместе с председателем Совета министров СССР Николаем Рыжковым внесли на рассмотрение Верховного Совета законопроект о создании кооперативов на предприятиях, председателями которых потом становились ближайшие родственники директоров заводов, первых секретарей обкомов и председателей облисполкомов, начальников управления КГБ и т.д. Все деньги и сырье шли не на сам завод, а в эти кооперативы, а дальше - за рубеж. На обеспечение огромной страны оставалось всего 30% ресурсов. Начинался голод, а дальше – развал страны…