, 
Почему Путин отверг сложные схемы трансфера власти?
Российскому режиму во второй раз приходится сталкиваться с ситуацией, когда по действующему законодательству лидер должен покинуть президентский пост. Конституция, как и в 2008 году, требует от Путина уйти, но его собственное понимание рисков для себя и государства требует остаться. Необходимо найти решение, отвечающее важнейшему параметру поискового запроса: результат не должен привести к перестройке-2.
ОПЕРАЦИЯ «ОБНУЛЕНИЕ»
Западные демократии видят незаслуженные конкурентные преимущества авторитарных режимов в том, что те способны быстро концентрировать ресурсы на нужном направлении: в этом сила китайской экономики и эпидемиологии или российской информационной машины. Западный взгляд, однако, исходит из того, что авторитаризм хоть и может выигрывать в краткой перспективе, но всегда проигрывает в долгосрочной. Действительно, у всех авторитарных режимов есть момент неустойчивости, неизвестный демократиям, — это момент передачи власти. Или период, когда такая передача считается назревшей, но с ней тянут, а ее механизм неясен. Ситуация чревата неопределенностью, неопределенность — слабостью. Даже сторонникам режима трудно стоять на страже неизвестно чего и кого. Именно на это время и приходится упомянутый долгосрочный проигрыш авторитаризма.
Для демократий проблемы передачи власти в том смысле, в каком она знакома авторитарным режимам, не существует. Для демократий смена лиц по итогам выборов означает продолжение режима, для авторитаризма такая же смена лиц может означать его конец. В марте 2020 года Владимир Путин подтвердил эту особенность авторитарных режимов и показал, что заранее анонсированная передача власти даже проверенному преемнику из числа соратников и функционеров режима в его глазах — неприемлемый риск для национальной безопасности.
Это решение, похоже, далось Путину нелегко. Во время выступления в Государственной Думе 10 марта он не был спокоен, объявляя о поправке, которая позволит ему баллотироваться на следующих президентских выборах и потенциально руководить Россией до 2036 года1. Для лидера даже умеренного авторитарного режима, сложившегося в России, сообщить о своем намерении остаться во главе страны после окончания отведенного законом срока — беспрецедентный шаг. Тем более — сделать это в разгар процесса конституционных поправок и правительственных перестановок, когда даже большинство рассуждающих лоялистов воспринимали эти шаги Путина как приготовления к трансферу власти доверенному преемнику и поиск нового места для себя. Теперь значительная часть сторонников режима обескуражена недоверием лидера, не посчитавшего нужным поставить в известность о своих планах не только противников, но и союзников...
Принятая поправка с обнулением сроков подтвердила худшие ожидания противников Владимира Путина относительно природы его режима и обнулила изощренные и тонкие версии сторонников. Но и это соображение — не дать пищу для торжества врагам — не остановило российского президента, посчитавшего, что его действия будут достаточно популярными у массового избирателя, а это важнее, чем оправдание тонких рассуждений союзников, которые в конечном счете ставили на его уход. 
Поправка не обязывает Путина идти на новые выборы, а лишь дает ему такую возможность. Однако теперь, даже если такой вариант держат про запас, до самого момента следующих выборов никто не поверит, что Путин не воспользуется возможностью, которую добыл с очевидными репутационными потерями.
На наш взгляд, одна из главных причин, побудивших его сделать этот шаг, — боязнь повторить ошибки перестройки, страх перестройки-2, царящий в той части российской элиты, которая считает главным итогом перемен рубежа 1980–90-х годов геополитическое поражение России. А Владимир Путин видит первоочередной сферой своей ответственности именно глобальный статус России и высшим своим достижением — его восстановление.
Сам по себе страх перестройки-2 является свидетельством того, что значительная часть российской правящей элиты все-таки воспринимает Россию Путина не просто как юридическую наследницу, но и как своего рода реинкарнацию Советского Союза, по крайне мере, в одном важнейшем отношении — в аспекте его противостояния Западу. Российская Федерация не наследует экономическую и политическую систему СССР, но наследует его геополитическую роль. Это важное отличие нынешнего режима от режима времен Бориса Ельцина.
Ельцин, организуя процесс передачи власти преемнику, тоже боялся, но по иным причинам: за безопасность семьи и друзей, за неприкосновенность собственности, от передела которой мог пострадать круг людей, связанных с ним взаимными обязательствами и симпатией, — оба эти соображения не потеряли силу и сейчас. Наконец, Ельцин боялся потерять молодой русский капитализм и новорожденный класс частных собственников, боялся красного реванша. Но страха потерпеть геополитическое поражение, подобное советскому, в этом наборе не было. Во-первых, потому что оно уже состоялось. Во-вторых, потому что Ельцин и его круг не считали поражение Советского Союза поражением России. Наконец, в бывших глобальных противниках СССР первый российский президент до конца своего срока видел скорее союзников новой России.
Нынешняя российская элита, напротив, больше всего боится именно того, чего при передаче власти менее всего опасался Ельцин. И, в отличие от Ельцина, считает геополитическое поражение СССР поражением той самой страны, которую она возглавляет.
Страх перестройки-2 — это страх потерять страну, передав ее человеку, который вольно или невольно ее разрушит, как это уже было тридцать лет назад.
Именно через призму страха перестройки-2 следует толковать принятое Путиным решение проблемы 2024 года. Выбор происходил между тем, чтобы остаться у власти самому или передать власть надежному преемнику, сохранив за собой функции и инструменты контроля, которых не было во времена Горбачева.
Как план передать власть преемнику и сохранить за ним контроль могут быть прочитаны предложения из Послания Президента Российской Федерации Федеральному Собранию Российской Федерации от 15 января 2020 года4: ограничить президентскую власть двумя сроками, усилить влияние парламента на формирование правительства и вписать в Конституцию загадочный Госсовет.
Все эти новшества могли быть попытками аппаратчиков, ответственных за госстроительство и получивших от Путина карт-бланш, найти варианты решения проблемы-2024. Однако ни одно из них не давало бы результата без двоевластия и пресловутой тандемократии. Именно об этом Путин говорил в Иванове в начале марта, предвосхищая свое согласие на обнуление президентских сроков5.
Путин мог бы назначить преемника, а сам уйти на должность главы Госсовета или/и лидера правящей партии или движения. Эти посты можно было бы совместить, так как в статье о Госсовете сказано, что президент его формирует, но не сказано, что он же его и возглавляет. Таким образом, Госсовет мог бы возглавить Путин, переставший быть президентом, а отсутствие прямой поддержки избирателей на этом посту компенсировалось бы ролью главы правящей партии (движения), получившей парламентское большинство. В качестве альтернативного полюса надзора и места для Путина — бывшего президента мог бы выступить и пост главы правительства, усиленный той же должностью руководителя партии власти и лидера парламентского большинства.
Независимо от оформления полюса надзора ясно, что в его составе было бы много силовиков. Президентский силовой блок и путинский пул министров сохранился и сейчас, после отставки правительства Медведева. Силовые структуры — когда не пускаются в прогрессистские перевороты — по определению являются хранителями статус-кво. Их задача — безопасность и минимизация рисков поражения. Владимир Путин, передав власть преемнику, сосредоточился бы на надзоре за ним при помощи стражников политического курса — представителей своего окружения, преимущественно выходцев из силовых структур. Старые связи с ним мог бы сохранить и его доверенный бизнес.
Однако переданная власть не может не разделиться. Как только в России появится новый президент, а прежний уйдет, даже если это будет отставка с повышением, у ячейки с высшей властью появится второй ключ. Вокруг него будет формироваться партия второго ключа — хотя бы из тех, кто не получил желанного места в партии первого или просто был для этого слишком молод.
Это не обязательно будут равные половины власти, но это, несомненно, будут разные ее полюса. Опыт тандемократии Путина и Медведева 2008–2012 годов свидетельствует: второй полюс возникает даже в том случае, когда общество и элиты не уверены, что лидер ушел с президентского поста окончательно. Тем более это произойдет, если Путин уйдет с поста насовсем.
Чем будут отличаться друг от друга партии первого и второго ключа? Одна неизбежно превратится в партию контроля, вторая — в партию перемен.
К полюсу бывшего президента и стражников его курса потянутся те, кто опасается перестройки-2. Вокруг него будет группироваться партия статус-кво, минимизации перемен, продолжения путинизма без Путина. Полюс уходящего президента, занятый консервацией наследия, укреплением общего фундамента для Путина и его преемника, окажется, естественно, консервативным.
Именно по этой причине окружение нового президента в ходе эмансипации и борьбы за самостоятельность начнет собирать вокруг себя людей, сделавших противоположную ставку. Чтобы не быть подавленным старым руководством, это окружение должно будет занять позицию, привлекательную для тех, кто видит курс и устройство России несколько иначе, чем соратники не до конца ушедшего от дел Владимира Путина. Окружение нового президента почти с неизбежностью превратится в полюс перемен.
Вероятнее всего, он примет либеральную окраску — просто потому, что нынешнее правление, особенно во второй своей половине, имело отчетливый антизападный и консервативный крен. Кроме того, полюс перемен вокруг нового президента станет главным адресатом похвал «западных сирен», которые примутся расточать ему комплименты и призывать избавиться от опеки полюса надзора.
Оба полюса, конкурируя друг с другом, станут апеллировать к народной поддержке. В результате аппаратная и поколенческая конкуренция приведет к расколу общества. Представители полюса надзора будут обвинять полюс перемен в разложении и угрозах, которые те несут для страны. В ответ представители полюса перемен станут намекать, что время их оппонентов прошло.
Полюс перемен — даже в случае удачной передачи власти — стал бы не избавлением, а постоянным источником страха перестройки-2 для полюса надзора..
Дополнительные аргументы для решения Путин мог почерпнуть из социологии. Данные опросов свидетельствуют, что после пяти с лишним лет отсутствия экономического роста и падения реальных доходов граждан комфортный для власти устойчивый общественный запрос на отсутствие неопределенности сменился желанием перемен 6. Сегодня граждане меньше, чем прежде, дорожат статус-кво, и это делает российское общество до некоторой степени похожим на общество позднего СССР.
Соответственно, слово «стабильность» к концу 2018 года перестало быть девизом, написанным на щите режима. Его — хотя далеко не с тем же размахом — попытались заменить лозунгом «прорыв». Это слово Владимир Путин и другие официальные спикеры повторяли достаточно часто, чтобы все поняли, что оно не случайно. Однако этот лозунг — в отличие от «стабильности» — мало кого вдохновлял и не прижился. И потому, что слово «прорыв» для русского человека звучит неспокойно (вдруг от него потребуют куда-то рвать), и потому, что следов стремительного прорыва не наблюдалось.
Движение от «стабильности» к «прорыву», однако, многим могло напомнить движение от «застоя» к «ускорению», с которого началась перестройка-1. Тем более что другие требования партии сторонников прорыва похожи на давний «виш-лист» энтузиастов перестройки конца 1980-х: демократизация и децентрализация политической системы, разгосударствление и либерализация экономики, улучшение отношений с Западом («Новое мышление — 2»).
Но хотя именно брежневский застой привел к необходимости ускорения и реформирования системы, во время перестройки страна вышла из-под контроля. Это дает защитникам статус-кво дополнительный аргумент против перемен.
Из этого противоречия между настроениями граждан и страхами элиты Путин, как ему могло показаться, нашел эффективный выход: возглавить необходимые перемены самому. Тем более что большая доля граждан, желающих перемен, будучи спрошены, кто их может провести, называют Путина. В этих условиях Путин мог увидеть свою задачу так: ответить на запрос тех, кто хочет перемен, но не отдать исполнение этого запроса в руки наивных сторонников перестройки-2. Совместить прорыв и стабильность.
Это может означать такое видение процесса: перемены возможны на всех уровнях, кроме высшего. Начина с уровня правительства — прорыв и обновление, в том числе поколенческое, в то время как президентский уровень олицетворяет собой стабильность. По сути Путин предложил схему некоронованной монархии. Будущая роль президента Путина становится поистине царской.
Мы неоднократно наблюдали, как Путин старался избегать слишком сложных схем устройства государственной власти. Именно по этой причине он в очередной раз отверг идею парламентской республики7. На той же встрече «с общественностью Ивановской области» в марте 2020 года впервые публично была отвергнута идея Госсовета как места, куда мог бы уйти Путин: слишком сложно и чревато двоевластием. Впрочем, ровно тогда, когда Нурсултан Назарбаев выбрал этот путь для своей отставки с повышением, вероятность того, что им пойдет и Путин, уменьшилась: негоже великой России следовать за Казахстаном.
Александр Баунов, Московский Центр Карнеги
