, 
Серик Буркитбаев: «Перед нами стена. Но гнилая, ткни и развалится»
Экс-министр транспорта и коммуникаций, доктор физико-математических наук Серик Буркитбаев считается одним из основателей казахстанской системы коммуникаций. Однако вот уже восемь лет, после того, как он провёл пять лет в тюрьме по обвинению в крупных хищениях и шпионаже, он не может реализовать свои инновационные проекты в Казахстане, но они пользуются спросом за рубежом. «Инновации, как и наука в целом, обречены в нашей стране по очень простой причине – у них нет бенефициара, то есть попросту на них нет спроса, - сказал он в интервью exclusive.kz. В стране нет крупного отечественного бизнеса, который мог бы стать для них потенциальным заказчиком. Зарубежные компании в них, конечно, не заинтересованы.
- В период пандемии казахстанцы оказались без собственной экспертизы. Эфир оказался заполнен любыми спикерами, которые подробно объясняли, что происходит в любой стране мира, кроме Казахстана. С чем вы связываете, такое глубокое упорное молчание наших ученых, медиков, вирусологов? Ведь, по официальным данным, в нашей науке трудятся 22 тыс. специалистов.
- А у нас нет экспертов. Мы их не готовим. Они же в холодильнике не лежат. Это же человеческий потенциал. А те, которые были, уехали, умерли или деградировали. Нового потенциала мы не готовим. Вы затронули настолько серьезный вопрос… Я задумался на эту тему и мне реально стало страшно, стало страшно за страну, за нацию. На самом деле важна не сама по себе пандемия. Это реакция природы, и очень показательно, насколько мы готовы к ней. У природы нет понятии жалости, она действует исходя из какой-то своей глобальной целесообразности. И это большой звонок для нас. Давайте просто подумаем про нас, про казахстанскую нацию, про нашу страну - насколько мы готовы? Это же нормальный тест.
Я думаю, что у нас в Казахстане нет экспертов. Но иметь их по всем направлениям не реалистично. Мы не Советский союз, мы не глобальная держава. У казахов есть много пословиц, но есть одна такая мудрая: «Көт қысқанда, бір өнер», т.е., надо реально оценивать свое место в мире, свои амбиции. Поэтому нам, наверное, не нужно пытаться создать свою вакцину, а разумно распорядится теми возможностями, которые мы имеем.
- Но, наверное, не все так безнадежно. В конце концов, у нас все-таки относительно сохранились элементы образования. Я согласна с вами, что в ближайшее время мы не станем космической державой, но каково тогда наше место? Что мы должны отсечь не нужное, на чем мы должны сконцентрироваться?
- Вы во мне пророка ищите. Дело в том, что нам не нужно решать глобальные задачи. Нам нужно понять, что делать, кто виноват? Виноваты мы все сами. Помните, у В.И. Ленина: «Куда ты прешь, перед тобой стена?! И вот что ответил классик: «стена да гнилая, ткни и развалиться». К сожалению, вся глобальная конструкция мировая была устойчивой до тех пор, пока нет было никаких серьезных толчков.
Вы знаете, что Казахстан - одна из самых рисковых территорий в мире по всяким эпидемиям? У нас был очень серьезный противочумный институт не потому, что Советский союз так любил Казахстан, а потому, что в районе Арала на глубине сотен метров залегает кладбище гигантских динозавров, которые несколько миллионов лет назад умерли от какой-то страшной эпидемии. Поэтому периодически оттуда вылезают крымская геморрагическая лихорадка, чума и прочие гадости. У нас очень опасное наследство в этом смысле. А мы ответили чем? Упразднили Санэпидемслужбу. Я застал то время, когда СССР готовился к ядерной, к эпидемиологической, бактериологической войне и относился к этим службам очень серьезно. А мы же их потеряли! Поэтому нам нужно перестать пытаться красиво глобально выглядеть. Нам не нужно бороться за экологию во всем мире, нам нужно бороться за экологию, за здоровье, населения на своей территории. А мир без нас разберется.
- За все эти годы из бюджета были выделены колоссальные суммы на цифровизацию. Казахстан неплохо выглядел в мировых рейтингах по уровню проникновения и скорости интернета. Но во время пандемии выяснилось, что вся наша программа цифровизации, если называть вещи своими именами, провалилась. Как вы думаете, почему это произошло?
- Ответ лежит практической плоскости. В начале 90-х многие малотюрки надо мной посмеивались, когда я спрашивал: ребята, почему вы грабите социалистическую собственность? Я носился с тремя проектами: интернет, спутниковое телевиденье, захоронение ядерных отходов. В ответ мне говорили в самых высоких кабинетах: если тебе нужны деньги, продай два вагона меди или три вагона нефти. Но каждое поколение двигалось синхронно со своим временем. Так мы внедряли интернет, спутниковую связь и цифровое телевиденье.
Что случилось с нашей IT системой? Я тоже грех на душу возьму, поскольку стоял у истоков компании «Нацинформтех». На дворе стоял кризисный 98-ой, когда было не до технологий. Простите, жрать было нечего, а мы искали 100 литров авиа керосина, чтобы Алматы – Астана рейс летал. И вот этих условиях мы создали «Нацинформтех». Во что это сейчас превратилось, я профессионально не могу сказать. У меня сложилось внутреннее правило: «ушел из отрасли, не лезь». Но если говорить в общем, то в общем, то не понятно, что мы хотим цифровизировать. Мы хотим цифровизировать старый токарный станок или нашу ферму с тремя коровами и двумя лопатами? Если это старая технология, старое оборудование, его цифровизировать невозможно, можно просто украсть деньги и потерять время. Если вы внедрили и поставили новую технологию на заводе или в ГАИ, то она уже цифровая. У нас нет разработчиков глобальных платформ. Если они появляются, они уезжают в Силиконовую долину. Вот у нас была попытка в 90-х годах самим создать систему управления воздушным движением в аэронавигации. Но мы тогда поняли, что это невозможно. Поэтому само понятие цифровизации и коласальные затраты на разработку каких-то программ, это обман. Это пользование тем, что наше высшее руководство находится в старшей возрастной группе и думает, что цифровизация это три красивых экрана и пять презентаций, может быть даже анимированных. Я на днях прочитал, что выделены деньги на создание системы криптографии. Благое дело, и денег не жалко! Но есть базовые фундаментальные теоретические основы, которые давно известны. В мире есть сегодня две-три системы криптографии, но создать собственный криптографический алгоритм мы просто не можем себе позволить. Я могу ответственно заявить, что руководство наших спецслужб и страны обманывают.
- Вы говорите о достаточно грустных вещах, и с ними трудно не согласиться. Но вот недавно министр образования и науки презентовал новую программу на ближайшие пять лет, вдвое увеличилось финансирование. Но, кажется, дело не только в деньгах. Как, на ваш взгляд, должна выглядит концепция развития нашей науки?
- Вы опять задаете глубокий философский вопрос - кто мы, что мы хотим? Во-первых, мы вообще не знаем, что такое наука. Академик Ландау сказал: учеными могут быть только собаки, мы научные работники. Когда вы сказали, что у нас есть 22 тыс. научных работников, я был в шоке. Чтобы страна имела науку, на ее развитие должен направляться определенный процент ВВП. Но что такое ВВП? Это вся ценность, которая производиться на территории страны гражданами и не гражданами, нашими компаниями и чужими. Но сейчас весь мир начал понимать, что он не отражает реальное положение, а у нас с нашим высоким импортом тем более. Поэтому нам нужно считать исходя из ВНП – внутреннего национального продукта, но тогда нам стоит приговорить себя к расстрелу. Потому что разница между ВВП и ВНП будет просто шокирующей.
Поэтому, я думаю, надо признаться себе, что мы не можем позволить себе фундаментальную науку. Тем более, в сегодняшнем мире наука так глобализировалась за счет информационного обмена, что любое открытие, если оно не секретное, становится доступно всем. Мы же не Советский Союз, мы не находимся за железным занавесом. Нам не нужно развивать собственную фундаментальную науку. Помню лет 15 назад, когда мы решили стать лидерами в ядерных технологиях, как, впрочем, и в космических, мне сильно по голове дали, когда я по простоте душевной, заявил: «Слушайте, Советский Союз не смог это сделать, куда мы лезем»?
Но есть практические шаги, которые очень сложно сделать, не имея концепции. И вот как раз ее у нас нет, несмотря на 2030 или 2050. У нас каждое министерство ответственно за стратегию своей отрасли, но министры меняются каждые два года. В любой нормальной стране должен быть институт стратегического планирования, не зависящий от тендеров, от смены премьеров… А мы платим сотни миллионов долларов иностранцам, которые штампуют нам концепции… Я на них насмотрелся. У них свои задачи, мы для них обезьяны, которые должны обслуживать их интересы. Прошу прощения за такое хамское высказывание…
- Ну тогда нам остается развивать хотя бы прикладную науку?
- Да, но кто ее заказчик? Она по карману только крупным предприятиям, корпорациям. Но при одном условии – если они имеют казахстанское происхождение и заинтересованы в том, чтобы вкладываться в развитие. Вы что, хотите, чтобы Шеврон, Эксонмобил или Арселормитал вкладывались в прикладную науку в Казахстане? Я не думаю, что вы настолько наивны. Для прикладной науки в нашей стране просто нет заказчика.
- А что вы могли бы сделать, или сделали, или пытались сделать, для того, чтобы мы не получили ту ситуацию, в которой оказались сейчас?
- Вы знаете, наверное, у меня есть легкая «отмазка» - меня посадили, и я просто выпал из этой системы. Но до того, как это произошло, моя команда создала интернет в стране, мы создали сотовый бизнес, цифровое телевиденье. Потом, уже на госслужбе, я создал и «Самгау» и «Нацинформтех». И не потому, что я супер умный, а потому, что мы чувствовали пульс времени. Сегодня было приятно смотреть вовремя коронавируса, как эти технологии очень востребованы, и, слава богу, работают. Вот говорят, что наша информационная система оказалась не готова к дистанционному обучению. Да, у нас система телекоммуникаций не самая лучшая, но и не самая худшая. Никакая система в мире не выдержит, если вы по 10 предметам десятки классов одновременно подключите два миллиона пользователей. Любая система опрокинется. Но есть стандартные технические решения - так называемая не симметричная связь, когда основной информационный поток идет от преподавателя, обратно идут только вопросы, для которых даже не надо видео, достаточно даже СМС. Таким образом, проблема не в системе, а в том, насколько все тупо было организовано.
- Вы не могли бы коротко объяснить, когда и за что вас посадили?
- С тех пор, как я вышел, прошло 8 лет, но я до сих не могу получить текст приговора. У меня такое ощущение, что наш суд боится его опубликовать, потому что тогда половина казахов умрет от смеха, а вторая половина от когнитивного диссонанса. На меня порядка 10 дел возбудили, начиная от обвинений в подготовке госпереворота и заканчивая тем, что я все на свете украл.
Обвинение я заслушал в суде, устно, а приговора текста нет. Приговор под тремя грифами секретности, до прочтения расстрелять, но по закону его все равно должны опубликовать. Мой адвокат написал обращение, на которое пришел ответ, который надо в рамку повесить. В нем говорится, во-первых, что его мне отдавали, но у меня его нет. А повторно не могут его дать потому, что он совершенно секретный, а у меня нет допуска.
- Я знаю, что вы пытаетесь реализовать какие-то проекты. В частности, у вас был проект по решению экологической проблемы Алматы. Чем это закончилось?
- Я не пытаюсь, я реализовываю красивые проекты и испытываю от этого большое интеллектуальное удовлетворение в других странах. Давайте еще раз вспомним Ландау: «Если гипотеза или проект недостаточно сумасшедший, он не имеет право на существование». Я люблю эту страну, и очень люблю Алмату. Спасибо коронавирусу, который позволил реализовать гипотезу, которую я пытаюсь доказать уже десять лет – автомобили это и есть основной источник загрязнения города. Если вы спросите «Самрук- Энерго», то вам ответят, что ТЭЦ-2 работает в течение года ежедневно в среднем употребляет порядка 8 тыс. тонн угля в, то есть выбрасывает грязь в течение всего года одинаково. Поэтому несколько лет назад я предлагал использовать нашу горно-долинную циркуляцию, а поперек построить систему распыления нашей алматинской воды, как сейчас это делают в хороших кафе, создавая таким образом атмосферу и фильтрацию. Надеюсь, через пару лет, когда мы покажем эффективность на примере двух городов в мире, Алматы вернется к этой концепции.
А в прошлом году я предложил более жизнеспособный понятный проект, который очень восприняли и акимат, и правительство, и наши экологические движения. Я его назвал «Самгау», что переводится как «воспарение». Он связн с тем, что мы проанализировали распространение грязи в больших регионах и увидели, что алматинской грязи мешает северный берег Капчагая, окруженный горами. Мы предложили высадить лес, который будет создавать конвенцию и выкидывать из этой ямы грязь. Сейчас я в пассивном режиме смотрю, куда это выведет, и если выведет, почистим Алмату красиво и элегантно.
- Не кажется ли вам, что история вашей карьеры, это показательный пример того, что происходит с нашей интеллектуальной элитой, когда поначалу многое удалось сделать, потом вас посадили, потом вы попытались быть полезным для Казахстана, но пока оказались не нужны ему. Не кажется ли вам, что ваша жизнь - типичный пример того, как мы распоряжаемся своим интеллектуальным потенциалом?
- Вы мне, конечно, льстите. В последние 5 лет, когда немного подлечился и поправил здоровья, я занимаюсь тем, что мне нравится. Вы знаете, может быть это жизненный опыт уже на тебя работает. Я очень доволен, как реализуется моя научная и техническая карьера, какие красивые мы проекты делаем, позволяющие к тому же зарабатывать деньги.
