Кто был «архитектором» голода в Казахстане?

«Изучая невероятную трагедию, мы почти полностью зависим от документов, предоставляемых государственной бюрократической машиной, которая и виновна в массовой гибели населения», - считает исследователь причин невероятного голода 1931-1933 годов в Казахстане, итальянец Николо Пианчола.  

«Геноцида в Казахстане не было!»

Был или не был голодомор геноцидом против казахов или нет? Этот вопрос продолжает оставаться предметом спора для тех, кто серьезно занимается изучением этого вопроса.

Никколо Пианчола входит в международную группу ученых-историков, занимающихся изучением казахского голодомора. Кроме него, это француженка Изабель Огайон, немец Роберт Киндлер, американцы Мэттью Пейн и Сара Кэмерон, написавшая книгу "Голодная степь: голод, насилие и создание Советского Казахстана". Свои исследования он основывал на недавно обнаруженных материалах из Российского Государственного Архива Экономики в Москве (РГАЭ) и других архивах.

По мнению Пианчола, целенаправленного истребления коренного населения в Казахстане не было. Следовательно, ни о каком геноциде речи быть не может. Второе: он опровергает утвердившееся в казахстанском обществе мнение (в том числе и среди большинства историков) о том, что главным виновником голода в Казахстан был ответственный секретарь Казахстанского крайкома ВКП (б) Филипп Голощекин. 

- Механизм казахской катастрофы запускал не он, - утверждает итальянский историк. -  Как показывает взаимодействие Москвы и Алма-Аты, главная ответственность за казахскую катастрофу лежит на Кремле. Именно там принималось в июне 1930 года политическое решение о превращении Казахстана в стратегический резерв по поставкам мяса для преодоления продовольственного и производственного кризиса, вызванного коллективизацией.        Более того, в отношении казахов большевики считали эту политику прогрессивной: она вынуждала народ отказаться от кочевого образа жизни. В условиях экономического кризиса, порожденного коллективизацией, сталинское руководство осознанно пожертвовало казахами, населением с более отсталыми “способами производства”, используя их скот для того, чтобы кормить жителей столицы, промышленных рабочих в центральной части страны и армию.

Поскольку для казахов скот являлся экономическим ресурсом, необходимым для выживания, последствием этого стала гибель значительной части народа. То есть там, в Кремле, откуда исходили смертельные директивы, знали, что происходило в те трагические годы в казахских степях. Однако целью губительной политики было не истребление казахов, а эксплуатация экономических ресурсов степи и повышение контроля над казахским обществом, которое до этого еще не было полностью вовлечено в структуры, выстроенные советской властью.

Поток писем, описывающий голод в разных регионах СССР, поступал в редакции столичных газет. В начале лета 1932 года казах по имени Косунбек написал в «Известия» (сохранилось в архиве): «Прошу объяснить, почему у нас такой голод? Люди друг друга начали резать и человеческим мясом торговать стали. ... Промышленность растет по годам, но смерть тысячи людей уносит по часам».

Во время голода, в 1932 и 1933 годах, казахские коммунисты Ураз Исаев, председатель казахского Совнаркома, и Турар Рыскулов посылали Сталину письма с подробным описанием ситуации. Не все из этого потока информации достигало руководства (мы, например, не знаем, насколько внимательно Сталин изучал доклады ОГПУ), однако с учетом его масштаба и постоянства невозможно поверить в то, что диктатор и его соратники не осознавали масштабов массовых смертей в деревне, включая Казахстан. Мы знаем, что Сталин открыто признал существование голода в СССР в разговоре с просоветским американским экономистом и писателем Раймондом Робинсом в мае 1933 года. На этой встрече он не прямо, но однозначно выразил мысль о том, что те, кто отказывается работать на государство в колхозах, не могут ожидать ничего, кроме голодной смерти.

Усиление государства – эта цель оказалась основной для сталинского руководства. Всем остальным, в том числе и миллионами людей, можно было пожертвовать, если они мешали созданию мощного военно-промышленного комплекса и военных сил, способных гарантировать выживание коммунистического государства.  

Гибель большей части населения считались приемлемой ценой ради достижения политических и экономических целей. Если посмотреть список политических мер, которые государство осуществляло в Казахстане, начиная с 1928 года, который считается началом сталинизма, то это были репрессии против казахской политической и интеллектуальной элиты, и спровоцировавшие голод заготовки зерна и скота. Направленная против образа жизни и культуры казахов, эта политика была смертельной для большой части казахов.

Раздутая квота

-  Почему разные исследователи дают разные цифры о числе погибших от голода в Казахстана: 40%, 30%, 20%… И почему голод не так сильно не задел соседний кочевой народ – киргизов? Там количество умерших от голода – 4% от общего населения.

-  По данным переписей населения, в 20-30 годы количество казахов, погибших от голода, равняется примерно одной трети всего населения. Что касается киргизов, то самый простой ответ на этот вопрос – заготовки скота и зерна в Киргизии были меньше, чем в Казахстане.

- Почему?

 - У меня есть гипотеза: из-за того, что Киргизия была включена в среднеазиатский экономический регион, который для Кремля был в основном поставщиком хлопка, но не скота.

Казахстанскую трагедию я еще объясняю тем, что, когда в 1930 году на большей части СССР, особенно в центральных районах России и Украины, уже прошла первая волна коллективизации, крестьяне к этому времени успели большую часть скота забить на мясо или продать на черном рынке. Из-за этого летом того же года руководство страны столкнулось, во-первых, с нехваткой тяглового скота на полевых работах, во-вторых, - с нехваткой продовольствия для столиц, промышленных городов и армии. Поэтому в июле 1930 года сталинское руководство решило ужесточить скотозаготовки в районах, где скот меньше использовался для работы в полях. Так Казахстан превратился в ключевой регион для поставки скота и мяса. Спущенные сверху жестокие планы расходились с реальностью: в республике к тому моменту было сосредоточено всего лишь 18% от всего имеющегося в Союзе скота.

 Многие в Казахстане, в том числе автор публицистической книги «Хроника великого джута» Валерий Михайлов, считают, что в казахском голодоморе больше всех виноват Филипп Голощекин. Да, он был проводником политики Кремля в Казахстане, но механизмы голода в Казахстане запускали другие люди. Я нашел в партийном архиве Москвы документы, которые показывают, что Филипп Голощекин пытался ограничить катастрофу. Делал он это вовсе не из-за гуманистических побуждений: возглавляемая им республика оказалась на грани экономического развала. Нарком внутренней и внешней торговли Анастас Микоян, с которым он вступил в переписку, заявив, что региональные руководители Казахстана занимаются укрывательством скота, назвал эти попытки вредительством. Поэтому за массовую гибель казахов от голода в первую очередь ответственна верхушка сталинского руководства, и в последнюю очередь - региональное руководство в Казахстане. Раздутые квоты заготовки скота частично основывались на вере сталинского руководства в то, что в Казахстане было намного больше скота, чем указывала официальная статистика. Во второй половине двадцатых годов, после устранения Павла Попова (управляющий Центральным Статистическим Управлением РСФСР и СССР в ранге наркома) и закрытия Конъюнктурного института при Наркомате финансов Союза СССР под руководством Николая Кондратьева, началось давление на официальную статистику и не подчиняющихся экономистов. Вариацией широко известного мифа об изобилии зерна у кулаков был миф о большом количестве скота, особенно на периферии, в скотоводческих регионах. Существование этого мифа подтверждает телеграмма под грифом «секретно», которую Микоян отправил из Алма-Аты Сталину и Молотову в январе 1931 года. Народный комиссар внутренней и внешней торговли ездил по Казахстану, чтобы проконтролировать заготовки скота и надавить на Голощекина. Микоян писал, что «план мясозаготовок, вопреки утверждениям Казахстана и Киргизии, скорее преуменьшен, чем преувеличен. Госпланы Казахстана и Киргизии оперируют кондратьевско-громановскими (Владимир Громан - один из ведущих советских экономистов) цифрами баланса стада и доказывают преувеличенность плана мясозаготовок. На деле имеются громадные количества неучтенного скота».

Безмолвный глас народа

 - А на чем основывалось такое утверждение? Были какие-то факты?

 – Хороший вопрос. В том-то и дело, что это утверждение ни на чем не было основано. Цель была - взять как можно больше скота любой ценой.

  Микоян сообщил в Москву, что Голощекин начал отдавать “правильные категорические директивы” только в начале января 1931 года, после угрожающих телеграмм отправленных Сталиным и Молотовым. Речь идет об указании создать большее число пунктов забоя скота в степи. На каждом из них ежедневно забивалось от 500 до 1000 овец и от 200 до 400 коров, однако большое количество мяса пропадало из-за недостаточных возможностей хранения и перевозки.

 В то время как Микоян налаживал вывоз скота из Казахстана, некоторые регионы республики, особенно северо-запад (актюбинщина) уже с начала 1930 года страдали от голода. Руководство края пыталось как можно дольше задержать в Казахстане скот, исходя из разумного предположения, что, если он все равно будет использован как тягловая сила в совхозах и колхозах, то имеет смысл использовать его именно в Казахстане.

 Алма-Ата пыталась утвердить эту практику (так называемая “передержка”) в Москве. Однако Кремль ее категорически не принял. В середине 1931 года Микоян писал Сталину о “явно вредительском характере казахстанской передержки”. Голощекин пытался ограничить квоту экспорта скота в следующей кампании. 9 сентября 1931 года республиканский комитет партии заявил, что 157 тысяч тонн живого веса, или 37% годового плана, должны остаться в Казахстане для “принудительного восстановления поголовья скота”, то есть должны быть распределены между колхозами и совхозами. Это косвенно свидетельствует о том, что до этого момента более двух третей скота, реквизированного в Казахстане, экспортировалось из республики.

Однако ограничение экспортной квоты было недостаточным и было принято слишком поздно. Во второй половине 1931 года голод распространился по всему Казахстану. Кремль рассматривал Казахстан как аварийный запас мяса для Советского Союза и действовал соответственно, не обращая внимания на последствия для населения. Ключевым фактором была отправка скота в центр из казахских степей в 1930–1932 годах. Разумеется, цели истребить казахов с помощью голода никто не ставил. Планы заготовок на эти годы устанавливали квоту реквизиции свиней на уровне в 59%, а свиней в Казахстане выращивали только европейцы. Лошадей и коров также реквизировали у русских, украинских и других европейских крестьян региона. Но от голода больше всего пострадали казахские скотоводы, выживание которых зависело от скота в большей степени, чем славянских крестьян.

 - Можно ли назвать то, что происходило в Казахстане в те годы, геноцидом?

- Я полагаю, что  нет. Политики,  осуществляемой с намерением уничтожить национальную группу как таковую, не было. Но сталинская политика, которая привела к гибели полутора миллионов казахов от голода, не становится от этого менее ужасающей. Опираясь на коммунистическую идеологию и готовность уничтожить миллионы, Сталин выстроил систему, которая была гораздо более жестокой и убийственной, чем другие режимы, которые ставили своей целью уничтожение этнических групп. Иными словами, для максимального политического и морального осуждения не обязательно применять термин «геноцид».

- С какими трудностями вам пришлось столкнуться при изучении такого непростого вопроса как голодомор?

- Одна из самых больших проблем для историков, изучающих историю голода в Казахстане,   состоит в том, что голоса простых казахов в период коллективизации и голода практически не слышны. Изучая невероятную трагедию, мы почти полностью зависим от документов, предоставляемых государственной бюрократической машиной, которая и виновна в массовой гибели населения. Воспоминания в основном написаны спустя десятилетия после событий, что делает их проблематичным источником для исследования событий первой половины 1930 годов.