, 
Ирина Ерофеева: «История казахов – это непрочитанный роман»
В истории казахской государственности четко прослеживается такая взаимосвязь: когда к власти приходят харизматичные влиятельные ханы, Казахское ханство усиливалось, достигало больших территориальных размеров, начинало играть активную роль в международных отношениях своего времени. Но если у власти вдруг оказывался слабовольный правитель, то средневековые оседлые соседи-хронисты писали: «Казахи исчезли».
Истоки
Историка Ирину Ерофееву заслуженно называли историком номер один в изучении истории Казахстана позднего средневековья и нового времени: в период независимости она внесла весомый вклад в разработку многих проблем дореволюционного прошлого казахского народа. «Я не умею подчиняться или уступать, если знаю, что права. В противном случае меня нетрудно переубедить, но не принудить к чему-либо», - говорила она.
Ирина Ерофеева к народу, историю которого она исследовала, не принадлежала по своему происхождению, но знала его на генеалогическом уровне во многих поколениях, так как судьба ее семьи тесно связана с коренным населением Казахстана.
Ее предки были кадровыми офицерами, горными инженерами, земледельцами, предпринимателями, экономистами, педагогами, а в советское время еще и деятелями культуры, исследователями и путешественниками. Одна из ветвей генеалогического древа по отцовской линии заявила о себе в Казахстане еще в 60 годы XVIII века. Стремясь закрепить за Россией отвоеванные у Джунгарии горнотаежные районы Верхнего Прииртышья, Екатерина II издала тогда Указ о заселении здешних мест своими малоблагонадежными подданными.
В числе первых старообрядцев, которых российская царица решила вернуть из Польши в Россию и переселить их на новоприобретенные территории, были и ее предки. На Рудном Алтае они основали Ерофеевку – село, которое до сих пор существует в Восточном Казахстане. Спустя примерно полвека ветвь обедневших дворян Ерофеевых встретилась с ветвью Жарковых. Родоначальник рода Александр Жарков – дворянин чингизидско-тюркского происхождения и чисто азиатской внешности - участвовал в знаменитом восстании декабристов на Сенатской площади в 1825 году. В числе других активных участников этого движения Жарков под своим первым, неизвестным потомкам именем был отправлен в кандалах на каторгу в Риддер. В 1826 году, воспользовавшись оплошностью стражей, он бежал. Спрятался на подворье у сибирской казачки - молодой привлекательной женщины. В благодарность за то, что она спасла его, он вскоре женился на ней. Так в Восточном Казахстане появилась ветвь Жарковых.
Бабушка Ирины Ерофеевой Зоя Денисовна, урожденная Жаркова, вышла замуж за Степана Ерофеева вопреки воле родителей. Причем сделали это так. Поскольку родители жениха потребовали, чтобы молодые венчались только по старообрядческому образцу, а отец невесты, напротив, настаивал на классическом православном обряде, она внешне приняла старую веру, а он таким же образом «перешел» в «истинное» православие.
То, что Ирина Ерофеева решила профессионально заниматься историей, было вполне закономерно. Один из ее дедов (по линии отца) проводил все свободное от работы время за чтением исторических книг, другой, по линии матери, увлекался мемуарной литературой, а в последние годы жизни сам писал их. У отца, доктора геолого-минералогических наук, профессора, автора четырех монографий и множества статей, часть которых были опубликованы за рубежом, основоположника теории гомологических рядов для геологических формаций, геолога Виктора Ерофеева было страстное увлечение – казахские батыры, образы которых он окутывал поэтическим ореолом.
Все это и определило выбор Ирины Ерофеевой – сделать сферой своих научных изысканий историю Казахстана дореволюционного периода, тогда как большинство ее сверстников, получивших диплом по той же специальности, шло по более гладкому и короткому пути: они занимались либо историей КПСС, либо близкими по содержанию темами.
- Я потомок пяти поколений репрессированных – политических ссыльных, расстрелянных и узников сталинских лагерей, - рассказывала Ирина Викторовна. – Для моих дальних и близких предков никогда не было характерным заниматься тем, что в обозримом будущем может принести весомые дивиденды в виде успешного продвижения по карьере, материальных и прочих льгот. Мои прадеды, деды, отец и мать занимались тем, что отвечало их духовным потребностям и познавательным интересам. Ну а поскольку последние пять поколений предков проживали с середины XVIII века в Казахстане, мне всегда были интересны страна, в которой живу, и народ, который меня окружает.
Этому направлению своих исследований она была верна на протяжении всей жизни, хотя изучать историю казахов-кочевников всегда было трудно. В советский период эта тематика не приветствовалась. Тогда существовали серьезные идеологические ограничения – что-то надо было безудержно хвалить, что-то - ругать, чем-то вообще невозможно заниматься. Чтобы остаться ученым, специалист-историк должен был делать для себя правильный выбор. О движении Кенесары Касымова, например, нельзя было писать, что оно носит народно-освободительный характер. Поэтому любой уважающий себя исследователь должен был старательно обходить эту тему, но не опускаться до лжи, называя его реакционным, феодально-монархическим.
Первая научная работа Ирины Ерофеевой, которую она написала в 22 года, называлась «Андреев как историк Казахстана». Начинающий ученый посвятила ее жизни и исследовательской деятельности военного инженера XVIII века семипалатинского краеведа Ивана Григорьевича Андреева, который оставил оригинальное историческое исследование «Описание Средней Орды киргиз-кайсаков», «Домовую летопись» и некоторые другие труды, посвященные казахскому народу и Восточному Казахстану. Будучи студенткой четвертого курса исторического факультета Усть-Каменогорского пединститута, Ирина с этой работой участвовала во Всесоюзном конкурсе научных студенческих работ, где стала дипломантом I степени. На этом основании сразу после окончания вуза получила рекомендацию в аспирантуру Института истории, этнографии и археологии имени Чокана Валиханова Академии наук республики.
Она считала, что период 70-х до середины 80-х годов прошлого века был «золотым веком» исторической науки в Казахстане. Ей было у кого учиться. В те годы в нашей стране плодотворно работали такие крупные ученые общесоюзного и мирового значения как археологи Алькей Маргулан, Кималь Акишев и Мир Кадырбаев, востоковеды-медиевисты Вениамин Юдин, Юрий Зуев, Клавдия Пищулина; специалисты по истории нового времени Бегежан Сулейменов, Ельток Дильмухамедов, Валентин Басин; этнографы Халел Аргынбаев, Вениамин Востров, Марат Муканов... Эти ученые имели за плечами прекрасные научные школы - московскую и петербургскую, владели европейскими и восточными языками, глубоко знали исторические источники.
- Мы, молодые исследователи истории Казахстана, пришли в Институт большой дружной компанией, - вспоминала Ирина Викторовна. - Естественно, никто из нас в то время не знал, на каком уровне будет работать, но были амбиции в хорошем смысле слова – стать не просто высококвалифицированным исследователем, но одним из лучших специалистов в своей области. Потом у одних изменились интересы, другие почувствовали себя не очень уверенно в науке. Круг все более и более сужался. Часто бывает так, что в науку изначально приходят люди далеко не бесталанные, но, к сожалению, либо не слишком усердные, либо слабохарактерные. Сталкиваясь с непониманием влиятельных коллег, случаями недоброжелательного отношения к себе и подковерными интригами, они либо подстраиваются к господствующей идеологической конъюнктуре, либо же начинают искать более спокойное место, где можно время от времени писать дежурные компиллятивные статьи.
С определенным противодействием при попытках отстаивать новую точку зрения о прошлом Казахстана сталкивалась и она тоже. Особенно это усилилось после смерти многолетнего директора Института истории, академика Акая Нусупбекова, а вслед за ним и ухода из жизни почти всех высококвалифицированных специалистов по истории и этнографии дореволюционного Казахстана, когда общий тон в этой сфере знания стали задавать историки, занимавшиеся прежде идеологически заданными темами. Новые подходы к национальной истории и возникающее в результате их применения «незаинтересованное» историческое знание почти всегда и везде в науке пробивались с трудом.
- А к женщине-ученому, когда она излагает выводы и суждения, отличные от общепринятой точки зрения, отношение было и до сих пор остается тем более настороженным и где-то даже враждебным, - признавалась Ирина Викторовна. - Порой коллеги - мужчины, не имея достаточных исторических знаний, чтобы вести научную дискуссию, прибегали к телефонному праву, устным и письменным доносам, а то и к прямой клевете с навешиванием разного рода идеологических ярлыков. Поэтому у меня тоже бывали периоды тяжелых переживаний, когда хотелось все бросить, но потом я думала: а дальше что? Заниматься абы чем, а не тем, к чему у тебя лежит душа?! И часто бывало так, что после унижения своего человеческого достоинства, я с трудом находила в себе силы успокоиться и продолжать заниматься тем, над чем нужно было работать и работать так, как того требовало «ремесло» профессионального историка.
«Казахи куда-то пропали»
То, что она стала специализироваться на истории XVIII – XIX веков, для нее было совершенно естественным. Ирина Ерофеева была убеждена, что история кочевого прошлого казахов – это пока лишь бегло просмотренный, но не прочитанный роман.
- В нем много нераскрытых страниц, которые еще ждут своего вдумчивого и пытливого читателя, - говорила она. - Здесь событийная канва настолько полифонична и богато расцвечена в различные тона, что историку ничего не нужно придумывать самому и искусственно подгонять степных героев и совершенные ими дела под общеизвестные книжные образцы российской или западноевропейской исторической драмы.
В истории казахского народа ее в первую очередь привлекла проблема роли личности в истории и прежде всего личности правящего монарха, по поводу которой историки и неисторики спорят много веков.
- Она особенно актуальна для разных стран и народов внутренней части континента – считала Ирина Ерофеева. - В отличие от Западной Европы, где с давних времен существовала частная собственность на землю, рано сложилось публичное право и другие институты гражданского общества, и уже к началу XVII века сформировался приоритет прав человека по отношению к правам государства, личность правителя в центре Евразии играла во многом определяющую роль по отношению к историческим судьбам государств и народов. В истории казахской государственности четко прослеживается такая взаимосвязь: когда к власти приходят харизматичные влиятельные ханы, Казахское ханство усиливалось, достигало больших территориальных размеров, начинало играть активную роль в международных отношениях своего времени. Но если у власти вдруг оказывался слабовольный и неавторитетный правитель, то средневековые оседлые соседи-хронисты писали: «Казахи исчезли». Фактически это означало, что Казахское ханство при слабом монархе заметно утрачивало свое военное могущество и прежние позиции в геополитическом пространстве региона. Такая тенденция была характерна не только для Казахстана, но и для соседних государств. В Хиве, Бухарском ханстве и России роль любого конкретного монарха в экономической, политической и социокультурной жизни страны также была весьма значительной. Не случайно известный идеолог российского народничества Николай Михайловский писал, что народные массы – это нули, но стоит впереди многих нулей поставить единицу, то есть сильную, критически мыслящую личность, то это будет уже миллион, миллиард субъектов исторического процесса и даже более внушительная сила.
Поэтому при той безликости письменной истории Казахстана, которая превалировала в советский период, Ирине Ерофеевой было интересно узнать для себя – что же это были за степные лидеры, которые создавали славу своему государству, работали на его преуспевание.
- По истории Казахстана XVII – XIX веков изученная источниковая база довольно скудна, - рассказывала она. - Из того, что в советский период было доступно для чтения, мы мало что могли почерпнуть об этих личностях. Это и подвигло меня к попытке более глубоко, чем прежде исследовать отечественные и зарубежные архивы и на основе выявленных первоисточников разносторонне изучить тех героев казахской земли, которым был обязан Казахстан и казахский народ своими наиболее яркими свершениями, либо отягощающими событиями политического упадка и трагических потерь.
До того, как Ирина Ерофеева издала свою работу «Казахские ханы и ханские династии XVIII – середины XIX веков», за исключением отдельных исторических лиц круг титулованных правителей степи того периода был очень узким. Остальных ханов более или менее знали только немногие специалисты - историки, а неисторики имели о них весьма смутное представление, или же вообще не подозревали об их существовании. Но власть в любом обществе персонифицирована в каких-то конкретных личностях, истории их деяний, образе мыслей, групповых стереотипах поведения. Поэтому для того, чтобы восстановить в полном объеме всю реальную историческую картину, нужно знать как можно большее количество персоналий, участвовавших в созидании этого исторического прошлого.
Если в российской и европейской истории за последние четыре – пять веков написаны книги о каждом более или менее приметном правителе, который сидел два-три года, а иногда и несколько месяцев на троне, то в Казахстане за исключением кратких биографических данных о 5-7 ханах был почти полный вакуум. Благодаря ранее собранным документальным материалам и дореволюционным записям казахских народных преданий Ирине Ерофеевой удалось воссоздать галерею лиц, попеременно или параллельно восседавших на белой кошме, выяснить даты жизни и правления одних ханов и уточнить ранее имевшиеся такие же данные о других, установить казахские роды, на которые они опирались, и места кочевых ставок этих правителей в Степи, а также персональный состав их потомства, внешний облик личных удостоверительных знаков-печатей, выявить и скопировать художественные изображения отдельных титулованных лиц.
- Когда я писала работы о казахских ханах, то порой почти физически ощущала присутствие рядом с собой некоторых из них, - рассказывала ученый. - В отдельные моменты мне казалось, что я слышу гневный ругательный монолог Абулхаира по поводу письменного ультиматума джунгарского хунтайджи Галдан-Цэрена об отправке сыновей казахской знати в ургу в качестве заложников-аманатов. В другое время мне четко представлялись лукавая улыбка и хитро прищуренные глаза Абылая, который диктует своему писарю текст послания малоискушенным в степной политике сибирским командирам с просьбой о присылке ему «русских войск», ссылаясь на свое «бессилие» против «вероломных» тяньшанских кыргызов. Иногда же передо мной всплывало печальное лицо и скорбная фигура знатного пленника царя – султана Арынгазы, обреченного «высшей монаршей волей» на тяжкое прозябание в далекой глубинке России. После прочтения массы писем, которые писали степные лидеры царским чиновникам, восточным монархам и друг другу, знакомства с различными донесениями должностных лиц, подробными протоколами официальных встреч, образы ханов и султанов настолько живо и ощутимо вставали передо мной, что если бы я умела рисовать, то, наверно, изобразила бы лица этих людей.
Из «благородного семейства» казахских чингизидов прежде всего выделяются основатели Казахского ханства – ханы Жанибек и Керей; позднее Касым, Хакназар, Жангир и его сын Тауке, а в XVIII веке – ханы Абулхаир и Абылай. Эти люди стали официальными лидерами народа не только по их социальному статусу, но и по реальным заслугам.Хану Абулхаиру историк посвятила монографию, которая выдержала несколько изданий.
Не шапрашты, не найман, но казах
Еще одной причиной – почему Ирина Ерофеева избрала объектом научных исследований XVIII век, стало то, что этот период был одним из наиболее драматичных в истории номадизма. В это время под мощными ударами армии маньчжуров прекратила свое существование последняя в истории кочевая империя - Джунгарское ханство.
Последние полвека его могущества были ознаменованы мощным всплеском освободительной борьбы казахского и кыргызского народов против государства джунгар и небывалым прежде ростом общественного влияния народных вождей – батыров. Драматическому периоду в истории казахского народа событию – сражению с джунгарами в 1730 году в урочище Аныракай – посвящена монография «Аныракайский треугольник: историко-географический ареал и хроника великого сражения». Само Аныракайское сражение, считала Ирина Ерофеева, не определило конечный исход военных событий 1727 – 1730 гг., но стало их закономерным венцом, победоносно завершив самую тяжелую и продолжительную войну казахского народа с завоевателями-джунгарами. В результате была освобождена большая часть ранее завоеванных ими территорий, а сама эта битва стала последней точкой в многолетней войне – джунгары были вытеснены из занимаемых ими мест в район Северного Тянь-Шаня, где находилась постоянная ставка их верховного правителя-хунтайджи.
Значение этой победы состоит в том, что она показала роль единения казахских родов и племен в изгнании общего врага и способствовала укреплению этнического сознания и межгрупповой солидарности казахского народа.
Как казахи превратились в кыргызов
Одним из вкладов Ирины Ерофеевой в изучение отечественной истории стало установление причин более чем двухсотлетней терминологической путаницы, когда казахов вдруг стали называть киргизами: «Не только как исследователь, но и как человек, я разделяла обиду казахского народа, у которого в начале XVIII века отняли собственное имя».
Благодаря системному изучению письменных русских и европейских источников XVII-го и первой половины XVIII века, историку удалось установить, что впервые подмена этих названий произошла в 1715 году, десять лет спустя после насильственного переселения джунгарским хунтайджи Цэван Рабданом енисейских кыргызов из Восточной Сибири в междуречье Чу и Талас на границу с местами расселения казахов и тяньшанских кыргызов.
Современниками этого события стали пленные офицеры немецкого происхождения (шведы), сосланные в 1710 года из Прибалтики в Сибирь. Эти образованные люди занялись изучением тюркских источников, и когда они издавали труд Абулгази- Бахадур-хана «Родословная история тюрок» со своим предисловием, то ошибочно отождествили переселенных енисейских кыргызов с соседними казахами. В 1734 году благодаря публикации этой версии в правительственной газете этнонимы «киргизы» и «киргиз-кайсаки, употребляемые по отношению к казахам, получили официальный статус и с того времени стали широко тиражироваться в российском делопроизводстве и в печати. Отсюда и возникла нелепая путаница.
- Из этого можно, по словам Ирины Ерофеевой, сделать вывод – мифология легко создается, но разрушается с большим трудом. В данном случае понадобились 200-летние усилия подвижников-ученых и общественных деятелей, чтобы казахскому народу, наконец, было возвращено его настоящее историческое имя. Это было сделано лишь после того, как Киргизская автономная социалистическая республика в 1925 году была переименована в Казахскую АССР.
