, 
Смутные «девяностые» в Казахстане – неоконченная история?
Автор книги «67 уроков от миллионера из 90-х» Рустем Амангельды считает, что эпоха первоначального накопления капиталов еще может аукнуться стране и даже беспредел вполне вероятен, если государство не сможет эффективно решить базовые социально-экономические и политические вопросы.
– Рустем, ваша книга биографична, но все же можно коротко о себе?
Наверное, меня можно назвать человеком с неоднозначной биографией. Удалось попробовать себя в разных ипостасях, пожить довольно насыщенно и интересно. Был у меня в прошлом опыт создания бизнеса с нуля и достижения достаточно хороших финансовых результатов. Скажем так, это когда ты зарабатываешь свыше одного-двух и более миллионов американских денег. Без стартового капитала.
– Сегодня вы можете отнести себя к среднему классу?
– Смотря что считать средним классом. Я вообще считаю, что условный средний класс в Казахстане не сформирован. То, что мы называем средним классом, люди с доходом от полумиллиона тенге до миллиона в месяц, на самом деле вряд ли можно отнести к этому самому среднему классу. Для сравнения – доходы в районе одной тысячи долларов в месяц – это пособие по безработице в нормальной развитой стране.
– Вопрос как к бывшему миллионеру, институт частной собственности в Казахстане по-настоящему состоялся?
– По большому счету прав тот, у кого больше прав. Незыблемость института частной собственности у нас выглядит по меньшей мере сомнительно. Существуют такие риски, когда ты по любому окажешься не прав. Как бы ты ни был прав. Поэтому я сомневаюсь в незыблемости института частной собственности в Казахстане.
– Хорошо. Тема 1990-х такая неоднозначная. Что заставило написать книгу об этом времени?
– Сложно сказать одной фразой. На самом деле, читая похожие современные книги и сопоставляя какие-то факты своей биографии, я подумал, что, возможно, отдельные моменты будут интересны для нашего читателя. Ведь в Казахстане тоже были интересные процессы. Вопрос только в том, смогу ли я рассказать и подать это читателю.
Года три назад я стал пробовать писать коротенькие рассказы, скетчи, небольшие истории, основанные на реальных событиях, даже если некоторые персонажи были метафоричными. Количество этих историй накопилось и буквально летом один из моих друзей посоветовал изложить их в книжном формате.
Были и сомнения, ведь я не писатель, у меня нет литературного образования. Что я могу рассказать людям? Но выяснилось, что тема довольно востребованная. Друг познакомил меня с издателем этой книги, издательство AmalBooks Бахытжана Бухарбая, который, как оказалось тоже интересуется тематикой 90-х. У меня было свободное время и я подумал, что стоит попробовать. Поначалу материала было существенно больше, но в ходе работы мы постарались сместить акценты с личности на процессы. Это мой взгляд на реальные события того времени. Я их видел так. Мои личные переживания и персонажи, которые имели непосредственное отношение к этим историям, остались за рамками книги. Что касается «уроков 90-х», то изначально название было «Хроника веселого десятилетия», но, тем не менее, из логики этих историй вытекали уроки, которыми хотелось поделиться.
– Могу ошибаться, но вероятность успеха книги, мне кажется, была бы выше, если бы имена и фамилии героев 1990-х все-таки шли бы параллельно с процессами.
– Не знаю, не уверен. Дело в том, что я посчитал, что моя личная рефлексия будет не так интересна. И потом мне не хотелось встать в ряд современных мемуаристов, которые пишут литературу именно с акцентом на личность. А еще есть интересный такой термин - «право на забвение». Я не согласовывал свои тексты с непосредственными участниками рассказов. Одному из героев я подарил книгу, и он сказал, что это хорошо, что я никого по именам не назвал. Но, думаю, некоторые люди узнают себя в этих историях.
– Судя по книге, чем вы только не занимались в те годы. А чем вы тогда не занимались?
– Сложно сказать, попробовал практически все: и производство, и торговлю, и экспорт с импортом, финансовые операции, но точно не занимался сырой нефтью, добычей полезных ископаемых и почти не работал в госсекторе. Почти, потому что меньше года поработал в налоговом комитете и с тех пор понял, что «служить бы рад, но прислуживаться тошно». Возможно, сложившаяся в Казахстане система государственного управления имеет право на жизнь, раз она работает, но она совершенно не по мне.
– Рустем, меня как участника социального эксперимента по лепке «человека советского» и как свидетеля смутной эпохи 1990-х всегда живо интересовал такой аспект: как так случилось, что люди внешне легко и просто за джинсы и доллары спустили те идеалы, которым нас ежедневно учила партия, семья и школа?
– Я не могу сказать, что продали. На тот момент, когда мы взрослели, примерно с 12-15 лет мы все наблюдали разрыв реальности. С одной стороны, нас накачивали политинформациями, линейками и пятиминутками ненависти, когда нам рассказывали про Саманту Смит, контрас и американский империализм, а с другой, мы – самое передовое в мире общество – стояли в безумных очередях за двумя пачками масла, потому что больше в одни руки не давали. И так по многим другим сферам нашей прошлой жизни. Червь сомнений точил и заставлял задавать себе эти вопросы. Ответа на них ни в семье, ни во внешней среде я не находил. Государство взамен ничего не давало нам кроме лозунгов.
– Сегодня есть такой тренд, как пускать слезу и сожалеть о распаде СССР. Дело, наверное, не только в дефиците и материальных ценностях? Лично я думаю, что тогда люди жили даже не по двойным, а по тройным стандартам. Говорили одно, думали другое, а делали третье.
– Я же говорю про разрыв между словом и делом. Большая масса людей, мне кажется, искренне верила в то, что телевизор «Горизонт» – верх мировых технологий, но тут же бежали в видеосалоны. При этом, мне сложно оценить нашу тогдашнюю духовность, но мы точно были более образованней, чем нынешняя молодежь. Мы получали не только знания, но и навыки их использования.
– На что же в тот переломный момент были ориентированы наши образованные граждане? Чтобы рядовой механизатор в свободное время непременно слушал классическую музыку и читал Шекспира с Толстым?
– Возможно. Как там у Визбора было «в пасти эстрады туркмен в тюбетейке на скрипке играл Дебюсси»? Как-то так, наверное. Кому надо было, тот слушал и, может, читал.
– И вдруг этот авангард человечества, вчерашние просвещенные борцы с мировым злом стали коррупционерами, аферистами, кидалами, подались в рэкет и в киллеры?
– Жить-то хорошо хочется всем, а декларируемые стандарты, которые предполагали лишь беззаветное служение обществу и прочие высокие порывы, результатов не давали.
– Но речь идет не о дубленках и спецпайках, а об абсолютно стремительном распаде нравственных ценностей. Вы же сами описываете 1990-е.
– Я задавался этим вопросом, но ответа так и не нашел. Ведь приходилось делать такие вещи, которые не могут быть предметом гордости хотя бы с точки зрения сегодняшнего дня. В какой-то момент, видимо, показалось, что цель оправдывает средства. Иногда жизнь была похожа на сюжеты «Однажды в Америке» и «Крестного отца», когда «истории успеха» были основаны на историях сильных личностей, которые действовали вопреки всему вообще. Наша условная мораль, как фундамент, уже была треснувшей. А на таком фундаменте нельзя построить устойчивое здание.
– Какая-то форма жизни и в концлагере существует. В 1990-е, наверное, была не только одна воспетая криминальная чернуха. Что было позитивного?
– Прежде всего – возможность выбора. Возможность взять судьбу в свои руки. Хорошо или плохо, но сделать свой выбор. Да, кто-то стал бизнесменом, кто-то киллером, кто-то проституткой, но это был осознанный выбор. Тут вопрос готовности к этому выбору. Нас же никто не предупреждал и не готовил к такому историческому повороту событий. Это было вот как «хочешь – стань»! И жить лучше хотелось всем, я не встречал человека, который бы сидел в своей аскезе и ни к чему не стремился. Даже в неблагополучных семьях.
– Возможность выбора – хорошо, но, мне кажется, сегодня в обществе высокий уровень патернализма и ожиданий, что государство чего-то там тебе обеспечит. Вот пусть у них голова и болит.
– Есть такое отношение. Многие из тех, кто исповедует этот патернализм просто в какой-то момент оказались не у дел. Не скажу, что это подавляющее, но все-таки большинство из тех, кто склонен к такому поведению. Это не означает, что люди эти сплошь плохие и ленивые, у всех по-разному. У кого-то характер, у кого-то нет базовых знаний, у кого-то стечение жизненных обстоятельств. Помимо этого, существует емкость рынка. Когда мы говорим о миллионах самозанятых, личной ответственности за свою судьбу и так далее, то надо помнить про эту самую емкость рынка. Условно говоря, на определенное количество населения требуется конкретное количество врачей, учителей, бизнесменов, пекарей и так далее, но не больше.
– А есть еще научно-технический прогресс, автоматизация, роботизация. Не поджидают ли нас за очередным поворотом социальные потрясения и новые девяностые?
– Если посмотреть на историю, то можно вспомнить про социальную функцию городов. Города как места концентрации рабочей силы. Сегодня не нужны заводы, рассчитанные на десятки тысяч рабочих. Промышленная революция сделала и делает ненужными профессии, которые вчера, а некоторые еще сегодня востребованы. Возможно, стоит говорить о каком-то социально-гарантированном уровне жизни.
Простой пример. У нас в Казахстане, с одной стороны, существует огромная очередь на жилье, которая очень медленно двигается. При этом, во многих городах существует большое количество жилого фонда, который построен в рамках не только госпрограмм. Всех нуждающихся в том же Алматы можно было бы расселить в те новостройки, что сегодня пустуют. Думаю, во многих жилых комплексах не продано порядка 20% площадей. Людей можно было бы обеспечить жильем и за счет этого элементарно снизить стоимость обслуживания инженерных сетей. Только за счет объема потребляемых услуг. Поэтому вероятность наступления «новых девяностых» во многом зависит от тех решений, которые принимает и будет принимать власть. От этого зависит уровень и темпы маргинализации общества. Социальные проблемы только создают среду для развития деструктивных течений.
– Беспредел девяностых достаточно вероятен?
– Думаю, да. Отдельные элементы уже прослеживаются. Посмотрите на качественный состав современной преступности. Если провести анализ тюремного населения страны, то основной костяк – это именно малообразованные люди с низким уровнем дохода, которые и на преступление пошли в основном по социальным мотивам. С этим надо что-то делать. Если все оставить так как есть, то ситуация будет ухудшаться, потому что эти люди, которые не уверены даже в доступности «Роллтона», тем не менее хотят размножаться и размножаются. Эти голодные рты могут насмотреться тех же фильмов, сериалов о веселой, удалой жизни 1990-х годов и сказать: «Почему бы и нет?!».
– А какие социальные элементы 1990-х успешно перекочевали и интегрировались в наши дни?
– Большой вопрос. Надо анализировать, понаблюдать, послушать, о чем говорят простые граждане. В девяностые люди потерялись и не знали, что им делать. Они шли ровно туда, куда подует ветер. Многие поступки вытекали интуитивно, эмоционально. Сейчас, по-моему, происходит тоже самое. Возьмите тех же выпускников вузов. Получают диплом и при этом не понимают, как и где они завтра будут работать. Единицы – это те, у кого родители четко выстроили жизненный план. Из этих единиц, возможно, только сотая доля ребят обладает талантом, знаниями, упорством и идут к какой-то своей цели не благодаря обстоятельствам, а вопреки им. Остальная масса не представляет себе, что будет делать завтра с тем же дипломом бухгалтера или менеджера. И при этом сегодня в стране нет сферы, где бы не присутствовал дефицит человеческого капитала. Элементарно хорошего официанта или строителя нанять очень сложно.
– Откуда взяться человеческому капиталу, если даже взрослые люди, на мой взгляд, не понимают, что за государство строится и в какой стране предстоит жить, если, конечно, предстоит?
– Я думаю, большинство наших сограждан об этом вообще не задумывается. По крайней мере, такое чувство есть. Это очень важно, идеология - совсем не ерунда, но, мне кажется, даже политики и чиновники не представляют, что здесь строится и строят прежде всего свою собственную жизнь, используя служебное положение в личных целях. Не знаю, можно ли обвинять их в этом. Те, кто имеет такие возможности, видимо, диверсифицирует риски и рассматривает разные варианты и вероятности будущего.
– А вы связываете свою жизнь с Казахстаном?
– Вы знаете, в свое время в середине нулевых я делал попытку переезда в другую страну. Располагая временем, нормальными деньгами, возможностями. Попробовал пожить там, но в какой-то момент подумал: «Почему я должен отсюда уезжать?». Вернулся. И, если честно, не раз потом пожалел. Но потом смирился, отнесся философски – значит, так было нужно…
