, 
Еще раз об уроках «Арабской весны»,
Или найти десять отличий
Говорят, мудрый учится на чужих ошибках, умный – на своих, только дурак не учится ничему. Эта поговорка как нельзя кстати применима к сфере политики, а ее учет может предостеречь целые государства от бедствий и потрясений. И наоборот.
Волна народных революций в странах Арабского мира родилась не на пустом месте, равно как и не являлась плодом заговора внешних злопыхателей, как пытаются представить ангажированные эксперты. Мрачные предостережения о маргинализации все больших слоев населении, росте протестных настроений давали о себе знать в Сирии, Египте, Ливии и Тунисе еще задолго до критического 2010 года. Но таковые сигналы власть имущими воспринимались не более как досадные недоразумения, которые не способны серьезно влиять на внутриполитическую устойчивость. Упреждающие меры по старинке предпринимались разве что против религиозной и светской оппозиции. В ход шли такие типичные приемы, как запрет деятельности отдельных субъектов политической жизни, в частности происламских партий, запрет на проведение митингов и шествий, преследование независимых СМИ. Сюда можно отнести систематические судебные процессы над лидерами оппозиции, известными общественными деятелями.
Сугубо арабским ноу-хау являлся десятилетиями сохранявшийся режим чрезвычайного положения, введенный еще в 1980-е под предлогом обеспечения национальной безопасности, но так и не отмененный. И данное обстоятельство позволяло арабским диктаторам попирать многие конституционные свободы граждан, фактически прибрав в одни руки все рычаги исполнительной, законодательной и судебной власти. Как итог, накануне событий "Арабской весны" можно было констатировать, что политическое поле оказалось практически зачищено от оппозиционеров. И это обстоятельство создавало у Бен Али, Мубарака, Каддафи и других ложное чувство эйфории и самоуспокоения.
В формировании подобного рода умозрений свою роль сыграли и ошибочные оценки внешнеполитических факторов, которые интерпретировались арабскими диктаторами в качестве положительных. Те или иные, но, как правило, вызванные конъюнктурой отзывы мировых, особенно западных, лидеров в отношении проводимой ими политики создавало иллюзии об их приемлемости и даже предпочтительности для глобальных центров влияния. Общую картину, на основе которой долгожители арабской политики взирали на окружающую действительность, завершало ближайшее окружение, формировавшее у патрона убеждение в своей незаменимости.
Летаргия, в котором таким образом пребывали арабские диктаторы, не позволяла им адекватно судить о назревающих катаклизмах в обществе, падении доверия со стороны населения к органам власти до критически низкого уровня. В этих условиях они недооценили собственные народы и их способность встать с колен. Между тем мало кто из власть имущих отдавал себе отчет в том, что оппозиционные лидеры при всей своей критичности к властям обеспечивали достаточно приемлемый баланс сил в обществе. Но в обезглавленном состоянии существующие протестные настроения радикализировались, с одной стороны, и уходили в подполье - с другой.
Недоучли арабские предводители и переменчивости в настроениях зарубежных партнеров, степень благосклонности которых прямо пропорциональна способности первых обслуживать их интересы. Самым же большим заблуждением Мубарака, Каддафи и прочих служила опора на сплоченность, мощь и преданность государственно-репрессивного аппарата, который на самом деле больше напоминал колосс на глиняных ногах.
В условиях неразвитости демократических институтов и гражданских обществ силовые структуры арабских стран традиционно были опорами правящих режимов и гарантировали видимую стабильность государств. Вооруженные силы и полиция до последнего времени оставались самой надежной политической силой на Ближнем и Среднем Востоке и в кризисных ситуациях выступали в роли арбитров или даже брали на себя бразды правления (военные хунты, советы национального спасения). Даже мировой финансовый кризис не смог внести существенных корректив в приоритетное развитие силовиковв ущерб решению давно назревших социально-экономических задач. При этом в Тунисе при 10-миллионном населении имелась 150-тысячная армия полицейских, тогда как вооруженные силы были ограничены 30-ю. Эта разница в пять раз дает хорошее представление о том, чего больше опасались арабские режимы. Примерно такие же пропорции наличествовали в других арабских странах.
Анализируя факторы, способствовавшие победе народных движений в Египте и Тунисе, безусловно, необходимо отметить ключевую роль армии. Как в Тунисе, где армия отказалась подчиняться президенту Бен Али, так и в Египте, где армия сохранила нейтралитет, позиция военных оказалась решающей для исхода противостояния. Например, 12 января в самый разгар волнений в Тунисе начальник генерального штаба армии Рашид Аммар отказался выполнить приказ Бен Али применить оружие против манифестантов. К разряду таких персонажей относится и бывший министр иностранных дел, действующий на тот момент глава внешней разведки Ливии Муса Куса, порвавший с режимом, когда Каддафи и сыновья решили использовать против участников протестов вооруженные силы. Рухнувшие режимы не были не только монолитными, но и – в последнее время – едиными в принципе. Разница в том, что в Тунисе все ограничилось государственным переворотом, а в Ливии состоялись настоящие военные действия. В последнем случае верность диктатору сохранили только те воинские подразделения, которые непосредственно возглавляли его сыновья.
В силу таких причин, как зачистка диктаторами оппозиционного поля, отсутствие пускай одиозных и далеких от совершенства, но эффективных рычагов централизованного управления, неустоявшиеся традиции государственности, слабость консолидирующих общенациональных идей, влияние внешних деструктивных факторов, наконец, запущенные социально-экономические проблемы, у руля власти оказались не совсем те силы, на которые надеялись революционеры.
В результате в Египте у граждан, несмотря на преобладающее светское мировоззрение, была дилемма между армией и исламистами. Страну то и дело сотрясают громкие отставки и акты насилия. Ливия, где ситуация остается еще более нестабильной, наблюдаются межплеменные и межклановые противоречия с признаками сепаратизма. Обстановка в других арабских странах, где произошла насильственная смена режимов, таких как Тунис и Йемен, внутриполитическая обстановка хоть и характеризуется относительным спокойствием, но говорить об умиротворении явно преждевременно.
Общая тенденция такова, что в условиях вакуума власти во всех этих странах инициативу перехватывают исламистские организации, которые, действуя в прежние времена в глубоком подполье, сумели сохранить сплоченность и завоеванные позиции, а в новых исторических условиях повести за собой значительную часть еще неопределившихся граждан. Однако с учетом сохраняющихся базовых противоречий внутри местных обществ и дальнейшего обострения демографических, социальных, экономических и идеологических проблем, нельзя исключать, что арабские страны могут пережить новые попытки захвата власти конкурирующими политическим силами.
Говорят, мудрый учится на чужих ошибках, умный – на своих, только дурак не учится ничему. Эта поговорка как нельзя кстати применима к сфере политики, а ее учет может предостеречь целые государства от бедствий и потрясений. И наоборот.
Волна народных революций в странах Арабского мира родилась не на пустом месте, равно как и не являлась плодом заговора внешних злопыхателей, как пытаются представить ангажированные эксперты. Мрачные предостережения о маргинализации все больших слоев населении, росте протестных настроений давали о себе знать в Сирии, Египте, Ливии и Тунисе еще задолго до критического 2010 года. Но таковые сигналы власть имущими воспринимались не более как досадные недоразумения, которые не способны серьезно влиять на внутриполитическую устойчивость. Упреждающие меры по старинке предпринимались разве что против религиозной и светской оппозиции. В ход шли такие типичные приемы, как запрет деятельности отдельных субъектов политической жизни, в частности происламских партий, запрет на проведение митингов и шествий, преследование независимых СМИ. Сюда можно отнести систематические судебные процессы над лидерами оппозиции, известными общественными деятелями.
Сугубо арабским ноу-хау являлся десятилетиями сохранявшийся режим чрезвычайного положения, введенный еще в 1980-е под предлогом обеспечения национальной безопасности, но так и не отмененный. И данное обстоятельство позволяло арабским диктаторам попирать многие конституционные свободы граждан, фактически прибрав в одни руки все рычаги исполнительной, законодательной и судебной власти. Как итог, накануне событий "Арабской весны" можно было констатировать, что политическое поле оказалось практически зачищено от оппозиционеров. И это обстоятельство создавало у Бен Али, Мубарака, Каддафи и других ложное чувство эйфории и самоуспокоения.
В формировании подобного рода умозрений свою роль сыграли и ошибочные оценки внешнеполитических факторов, которые интерпретировались арабскими диктаторами в качестве положительных. Те или иные, но, как правило, вызванные конъюнктурой отзывы мировых, особенно западных, лидеров в отношении проводимой ими политики создавало иллюзии об их приемлемости и даже предпочтительности для глобальных центров влияния. Общую картину, на основе которой долгожители арабской политики взирали на окружающую действительность, завершало ближайшее окружение, формировавшее у патрона убеждение в своей незаменимости.
Летаргия, в котором таким образом пребывали арабские диктаторы, не позволяла им адекватно судить о назревающих катаклизмах в обществе, падении доверия со стороны населения к органам власти до критически низкого уровня. В этих условиях они недооценили собственные народы и их способность встать с колен. Между тем мало кто из власть имущих отдавал себе отчет в том, что оппозиционные лидеры при всей своей критичности к властям обеспечивали достаточно приемлемый баланс сил в обществе. Но в обезглавленном состоянии существующие протестные настроения радикализировались, с одной стороны, и уходили в подполье - с другой.
Недоучли арабские предводители и переменчивости в настроениях зарубежных партнеров, степень благосклонности которых прямо пропорциональна способности первых обслуживать их интересы. Самым же большим заблуждением Мубарака, Каддафи и прочих служила опора на сплоченность, мощь и преданность государственно-репрессивного аппарата, который на самом деле больше напоминал колосс на глиняных ногах.
В условиях неразвитости демократических институтов и гражданских обществ силовые структуры арабских стран традиционно были опорами правящих режимов и гарантировали видимую стабильность государств. Вооруженные силы и полиция до последнего времени оставались самой надежной политической силой на Ближнем и Среднем Востоке и в кризисных ситуациях выступали в роли арбитров или даже брали на себя бразды правления (военные хунты, советы национального спасения). Даже мировой финансовый кризис не смог внести существенных корректив в приоритетное развитие силовиковв ущерб решению давно назревших социально-экономических задач. При этом в Тунисе при 10-миллионном населении имелась 150-тысячная армия полицейских, тогда как вооруженные силы были ограничены 30-ю. Эта разница в пять раз дает хорошее представление о том, чего больше опасались арабские режимы. Примерно такие же пропорции наличествовали в других арабских странах.
Анализируя факторы, способствовавшие победе народных движений в Египте и Тунисе, безусловно, необходимо отметить ключевую роль армии. Как в Тунисе, где армия отказалась подчиняться президенту Бен Али, так и в Египте, где армия сохранила нейтралитет, позиция военных оказалась решающей для исхода противостояния. Например, 12 января в самый разгар волнений в Тунисе начальник генерального штаба армии Рашид Аммар отказался выполнить приказ Бен Али применить оружие против манифестантов. К разряду таких персонажей относится и бывший министр иностранных дел, действующий на тот момент глава внешней разведки Ливии Муса Куса, порвавший с режимом, когда Каддафи и сыновья решили использовать против участников протестов вооруженные силы. Рухнувшие режимы не были не только монолитными, но и – в последнее время – едиными в принципе. Разница в том, что в Тунисе все ограничилось государственным переворотом, а в Ливии состоялись настоящие военные действия. В последнем случае верность диктатору сохранили только те воинские подразделения, которые непосредственно возглавляли его сыновья.
В силу таких причин, как зачистка диктаторами оппозиционного поля, отсутствие пускай одиозных и далеких от совершенства, но эффективных рычагов централизованного управления, неустоявшиеся традиции государственности, слабость консолидирующих общенациональных идей, влияние внешних деструктивных факторов, наконец, запущенные социально-экономические проблемы, у руля власти оказались не совсем те силы, на которые надеялись революционеры.
В результате в Египте у граждан, несмотря на преобладающее светское мировоззрение, была дилемма между армией и исламистами. Страну то и дело сотрясают громкие отставки и акты насилия. Ливия, где ситуация остается еще более нестабильной, наблюдаются межплеменные и межклановые противоречия с признаками сепаратизма. Обстановка в других арабских странах, где произошла насильственная смена режимов, таких как Тунис и Йемен, внутриполитическая обстановка хоть и характеризуется относительным спокойствием, но говорить об умиротворении явно преждевременно.
Общая тенденция такова, что в условиях вакуума власти во всех этих странах инициативу перехватывают исламистские организации, которые, действуя в прежние времена в глубоком подполье, сумели сохранить сплоченность и завоеванные позиции, а в новых исторических условиях повести за собой значительную часть еще неопределившихся граждан. Однако с учетом сохраняющихся базовых противоречий внутри местных обществ и дальнейшего обострения демографических, социальных, экономических и идеологических проблем, нельзя исключать, что арабские страны могут пережить новые попытки захвата власти конкурирующими политическим силами.
