, 
Как Навальный стал вторым голосом России
Для российской власти Навальный теперь не внутренняя проблема, которую могут обращать друг против друга конкурирующие элиты, а проблема внешнеполитическая. Россия получает статусного политзаключенного, равного которому по известности здесь не было давно и который в качестве собеседника мировых лидеров уже съедает часть пространства, прежде безраздельно принадлежавшего президенту.
Понятно, почему Навальный вернулся, несмотря на грозящие ему опасности. Долгое время он боролся не только с Путиным и его приближенными, коррумпированными или неприятными ему лично. Он боролся за место первого лица российской оппозиции. После отравления он это место наконец занимает вполне, бесспорно. Но это место невозможно занимать из уютной заграницы, из эмиграции.
Нужно или вернуться, со всеми сопутствующими рисками, или остаться в безопасности среди аккуратных газонов, раздавать интервью иностранным журналистам, постепенно превращаясь из оппозиционера в комментатора событий в далекой снежной стране. Эта площадка уже занята довольно многочисленной труппой, на ней трудно стать примой, даже если за спиной незаурядный оппозиционный бэкграунд.
Личная отвага была конституирующей чертой того образа, который строил Навальный и который, вероятно, соответствует его атакующему характеру. Оставшись в эмиграции, он нашел бы понимание и сочувствие, но все больше проигрывал бы тем, кто разделяет опасности протеста в самой России.
Навальный оказался перед важной развилкой. Он строил карьеру на том, что бросал вызов тем, кто сильнее. В этом была его собственная сила. Он мог не принять нынешний самый грозный вызов, но тогда источник его силы мог бы иссякнуть.
Оказавшись в глазах сторонников и даже нейтральных наблюдателей персонажем, которого не смогло убить могущественное зло, он обнаружил себя в архетипическом пространстве сказки и мифа о воскресшем герое и не мог вести себя прозаически рационально. Падение с высоты мифа болезненно и часто необратимо.
Он стал мистером Фродо, Орфеем, Дионисом, говоря словами Джоан Роулинг, «мальчиком, который выжил и пришел умереть». Но не прийти он не мог. Мы все понимаем, в каком универсальном сюжете этот миф нашел свое высшее выражение. Вторая жизнь дается не для того, чтобы провести ее среди альпийских шале с цветами на окнах. Она дается, чтобы зло одолеть, смерть попрать, врагов расточить.
Кремлевская развилка
Навальный оказался перед своей развилкой, власть – перед своей. Как лучше продемонстрировать уверенность в себе и ничтожность оппонента – арестовав его или продолжая не замечать и отправив домой как обычного пассажира?
Арест вкупе с экстренной сменой аэропорта показывает, что пассажир признан необычным, а первый комментарий Пескова: «Где арестовали? В Германии?»— что от стратегии «не замечать» не отказываются. Просто раньше ее совмещали с предоставлением относительной свободы действий, а теперь могут попробовать совместить с отъемом свободы вообще.
Отказ арестовывать Навального по прибытии в аэропорту мог быть косвенным подтверждением алиби первых лиц. Уж если могли арестовать, но не арестовали, тем более не убивали. А если одна из ветвей государственной системы первым делом арестовывает, значит, вся система заточена на борьбу, а не какая-то ее запаниковавшая или сбившаяся с пути часть.
С того момента, когда ФСИН заявила, что Навальный будет задержан по прибытии как нарушитель условного приговора, стало ясно, что его арестуют. Арест стал вопросом сохранения государственного лица и работы машины сдерживания. Если угроза ареста кончается ничем, ее никто больше не воспримет всерьез.
Навальный был привилегированным условно осужденным. Ни один из его многочисленных коротких сроков не окончился возвращением в тюрьму надолго, он выезжал за границу и даже, в рамках «володинской весны», участвовал в выборах мэра Москвы для сугубой легитимации нового градоначальника в сложном и политически сознательном регионе.
Все это не означает прямого закулисного сговора с властью. Множество оппозиционеров в авторитарных странах по всему миру использовали окна возможностей, которые предоставляла им власть в рамках своих сценариев, чтобы навязать ей свои или попросту лишний раз выйти на люди.
Очевидно, что в этом качестве Навальный мог пользоваться покровительством части государственного аппарата, которая считала, что он полезнее в рамках этих сценариев, чем в тюрьме. Другая часть могла считать это опасной игрой, но полагала, что момент упущен: он слишком известен, чтобы сажать его без вреда себе. Наконец, можно предложить существование третьей части, которая считает, что избавиться от назойливого врага никогда не поздно. Решение об устранении, коль скоро оно восходит к государственному аппарату, принято или пролоббировано ею.
Физическое устранение – тайная спецоперация, которую можно сколько угодно отрицать. Арест и заключение – открытое действие государства, которое отрицать невозможно, его нужно объяснять и оправдывать. Когда покушение и арест следуют одно за другим, для многих это выглядит как два акта одной драмы.
Не делая попыток оправдать отравление, государство предлагает потенциально популярную версию борьбы с Навальным – он агент иностранных спецслужб и пуля, выпущенная зарубежными врагами в Россию. Нелепо защищать вражескую пулю. Версия о связи Навального с иностранной разведкой, не самая ходовая прежде, повторяется много раз на всех уровнях, включая высший, после его отравления.
Эта версия позволяет перевести Навального из разряда врагов, с которыми борются, соблюдая правила и уважительное отношение, в разряд предателей, с которыми возможна борьба без правил. Ведь предавший нарушает присягу, то есть ломает правила, первым.
Трудность в случае Навального состоит в том, что, судя по всему, он не мог приносить никакой присяги. В качестве обязывающих обстоятельств могли быть истолкованы его прежняя относительная привилегированность и само спасение. Путин способствовал спасению Навального в надежде на благодарность в виде участия в некотором приемлемом для обеих сторон сценарии: например, что Навальный не станет обвинять его лично или отложит возвращение в Россию. Вместо этого он получил личные обвинения, расследование перемещений группы спецслужбистов и почти мессиански обставленное возвращение.
Первый и минус первый
Навальный перестал быть персонажем внутренней политики, которого одни представители авторитарного истеблишмента могут пытаться использовать против других. После отравления и чудесного исцеления в стране госпожи Меркель он в глазах внешнего мира превратился в самого известного, именитого и опасного критика Путина, стал анти-Путиным, политиком номер два, вернее, даже политиком номер один с противоположным знаком.
Это полностью изменило его положение в России. Для российской власти он теперь не внутренняя проблема, которую могут обращать друг против друга конкурирующие элиты, а проблема внешнеполитическая, инструмент внешней агрессии, к которому все должны относиться одинаково отрицательно.
Арест Навального, который был личным гостем немецкого канцлера, прямо по возвращении из гостей не выглядит дипломатически выверенным жестом. Он затруднит установление контактов и с новой американской администрацией. Но там, где есть агрессия, не до дипломатии, когда говорят пушки, музы молчат.
После того как Навальный произведен в орудие внешней агрессии, российской власти можно более-менее открыто говорить о связанных с ним угрозах. Навальный страшен не сам по себе – сам по себе он просто «блогер и шантажист», – а тем, что за ним стоит сильная и враждебная заграница. Это не он нападает на чиновников, а она, не он борется за власть в России, а она, не он хочет сменить режим, а она.
Умное голосование, попытка повлиять на и без того сложные думские выборы этой осенью, вред, который Навальный может нанести в последний срок Путина по старой Конституции, в преддверии деликатного транзита от себя к себе или еще более деликатного от себя к другому, порождены не Навальным, а иностранным заговором, которого всякий имеет право опасаться и останавливать любыми способами – на глазах всего мира этим только что занималась могучая Америка.
Здесь уже нет вопроса, как хорошо выглядеть в глазах собственных критически настроенных граждан или иностранцев, есть вопрос, как остановить операцию иностранных спецслужб по вмешательству в святая святых. В итоге страна получает статусного политзаключенного, равного которому по известности здесь не было давно и который в качестве собеседника мировых лидеров уже съедает часть пространства, прежде безраздельно принадлежавшего президенту.
Мистический вызов
Владимир Путин – сам человек, не лишенный мистического чувства. Речь не о периодическом посещении церковных служб, а о совершенно естественном переживании своего неожиданного и быстрого взлета на вершину власти как ниспосланной свыше миссии. В этом контексте персонаж, который оспаривает эту власть, чудесно избегает смерти, а потом возвращается на муку, – это больше, чем борьба за власть, это мистический вызов. Табуирование имени – косвенный, но давний признак такого восприятия.
Пока все, что государство предпринимает в отношении Навального, способствует его героизации и мифологизации. Начиная с этого самого заколдованного имени.
Лидерство Навального в рядах российской оппозиции окрепло, и его авторитет среди людей, скептически относящихся к режиму, вырос. Еще недавно он ругался с независимыми журналистами, а теперь даже думающие лоялисты если не на его стороне, то точно не на стороне отравителей и гонителей.
Информационной номенклатуре стало трудней критиковать Навального. Иностранные политики и журналисты, которые раньше опасались давних националистических экспериментов Навального, готовы о них забыть, как и о том, что он, судя по всему, все еще не является классическим прозападным политиком в антизападной стране и пока не обещал менять геополитическую ориентацию России. То есть Навальный, будучи критиком Путина, так и не превратился в шаблонного либерала-западника, которого так легко высмеять и уничтожить в глазах патриотически настроенного народа.
В отдельного, влиятельного политика превращается жена Навального Юлия, смутно напоминая о нежданной и неотвязной угрозе для белорусского режима, в которую превратилась Светлана Тихановская.
Разница рейтингов политика номер один и минус один не должна обманывать. В авторитарных системах как только граждане перестают поддерживать политика номер один, его популярность устремляется в сторону первого подходящего вместилища.
Власти придется определиться, что ей страшнее – реальный политический овод Навальный на ближайших и последующих выборах или мифологизированный, гонимый Навальный-легенда, который с большой вероятностью будет собирать все недовольство, все обиды и все желание перемен к лучшему.
Сделав все для рождения мифа, власть может попытаться его же и развеять. Но для этого Алексея Навального сначала придется вернуть назад в политический быт – с неизвестными последствиями. Ведь по законам того сюжета, внутри которого он оказался, теперь он вернется туда более сильным, чем уходил.
Александр Баунов, Московский Центр Карнеги
