Завещание Ашина

Расул Жумалы

С начала XXI века геополитическое пространство Центральной Азии неуклонно сужается. Тому есть множество предпосылок, однако как базовый элемент все же стоит выделить влияние внешних сил. Что сулят текущие тенденции странам региона? Каковы их вес и возможности направить ход событий в выгодное русло? Эти вопросы сегодня волнуют многих, хотя однозначных ответов не знает никто. Ясно одно — рассчитывать придется лишь на себя. А для этого, помимо анализа окружающей действительности, отнюдь нелишне извлечь уроки из истории, прежде всего собственной. Ведь не зря историю называют политикой, опрокинутой в прошлое. Подобно приливам и отливам, на протяжении трех тысячелетий жестокие войны здесь перемежались периодами примирений, гнет чужеземцев — освободительными порывами коренных народов, процессы объединения — неминуемыми распадами. Промежуточные же этапы стали очевидцами поисков баланса сил, изощренных дипломатических маневров, приобретавших порой причудливые выражения. Оттого и геополитическая мозаика становилась все более замысловатой, как бы многомерной. Одна за другой со сцены сходили царствующие династии и могущественные державы. Десятки, если не сотни раз перекраивалась политическая карта Центральной Азии. Очаги самобытных культур, кипучей жизни подвергались грабежу и обезлюденью. Песчаные курганы засыпали тропы Великого Шелкового пути. Где вовсе исчезли с лица земли, а где заново возродились целые города и цветущие оазисы. Но многое из дня вчерашнего сохраняет живучесть и поныне… Очередной виток истории центральноазиатской геополитики обусловлен появлением в VI столетии нашей эры масштабного по размерам, могущественного раннефеодального государства. Им стал Тюркский каганат — плод и продолжатель предшествующих кочевых, полукочевых и оседлых цивилизаций региона, более того, их объединитель и унификатор. Cмена на исторической арене одних государств другими вовсе не означала смены или исчезновения населявших их племен и народностей. Вернее будет сказать, что в зависимости от конъюнктуры происходило их наслоение друг на друга. Приходили новые элиты, возникали иные формы правления и наименования держав, но состав народонаселения, обогащаясь за счет пришлых, все же оставался гораздо более устойчивой величиной. А роль катализатора играли такие факторы, как взаимопроникновение культур и нравов, смешение идеологических устоев, тесные хозяйственно-экономические контакты, наконец, военно-политические реалии. Выражаясь биологической терминологией, происходил процесс естественного отбора. Шел поиск оптимальных форм государственного устройства, и выдвижение в данном контексте Тюркского каганата являло собой закономерный этап в эволюции региональной геополитики. В условиях укрепления цельного объединения стала складываться крупная этническая общность — тюрки — с единым языком, культурой, вероисповеданием, системой управления и хозяйствования. Согласно известному ученому-тюркологу Андрею Кононову, корень «тюрк» несет смысл «крепкий, сильный». Первоначально этот термин применялся по отношению к представителям знати и военной аристократии, то есть имел чисто социальное значение. Впоследствии его семантика расширилась, став этнонимом всего подвластного тюркской верхушке люда. Слово же «каган» можно интерпретировать как «властитель» (отсюда и «каганат» — каганово государство). Впоследствии оно преобразовалось в созвучные «хан», как и производный от него термин «хандык» (ханство). Зарождение тюркской державы стимулировало международные отношения и в глобальном измерении, ибо, несмотря на редкие прецеденты, до сих пор два узловых очага мировой цивилизации — средиземноморский и дальневосточный — оставались оторванными. Каганат, границы которого сомкнулись на Западе с Византией, на Юге с Персией и Индией, а на Востоке с Китаем, утвердился в центре оживающего диалога. И, безусловно, решающее значение принадлежало Великому Шелковому пути. Уже с конца VI века китайцам пришлось считаться с ценами на константинопольском рынке, а византийцам — подсчитывать количество копейщиков в Поднебесной. Положение дел во внешнем окружении благоприятствовало становлению Каганата, прежде всего ввиду ослабления Китая, который переживал очередной период упадка. Отмечая пассивность ханьской дипломатии, китайский историк Фань Е (398–446) сетовал: «В Верховном совете сановников думают только о том, что Западный край слишком удален, а охранение его обременительно и убыточно для нас. Они не смотрят на цель, ради которой их предки понесли столько забот и трудов». Наличествовали и другие предпосылки, как внутри Центральной Азии, так и вокруг нее. Остановимся на этой теме чуть подробней. Начиная с середины IV века в роли весомого игрока на региональной политической сцене фигурировало Жужанское царство. Самих жужаней весьма сложно идентифицировать с устойчивой этнической группой. В основе своей то были беглецы и всякого рода преследуемые у себя на родине либо выбитые из седла люди. Были среди них и самые обычные преступники. В те лихие времена они нашли пристанище в малозаселенных северных пределах, объединились в шайки, промышлявшие разбоем, отчасти разведением угнанного скота. Число перебежчиков прибавлялось год за годом, и в какой-то момент назрела необходимость в создании согласованных правил взаимоотношений внутри, затем координации усилий во внешних делах. Развитие такой тенденции обернулось появлением к концу столетия довольно сильной военно-кочевой державы — Жужании. Многое, что касается государственного устройства и каждодневного быта, она переняла от гуннских традиций. Сообразно тому характер существования царства предрасполагал к ведению захватнических войн и территориальной экспансии. Перевес в силах позволил жужаням, как некогда гуннским шаньюям, откровенно паразитировать на соседях. Одно за одним их власть признали среднеазиатские племена — остатки гуннов и юэчжей. Затем настала очередь телесцев, сяньбийцев, канлийцев и уйсуней. Всех их ожидала участь данников Жужании, подневольной рабочей силы. К 420-м годам власть новоявленного гегемона простирались от Хингана до Алтая. Немалая часть кочевых племен вынуждена была спасаться от жужанского ига, удаляясь в западные пределы. Их потомкам и предстояло сколотить Тюркскую конфедерацию. В Жужании также зрели перемены. Военная демократия, избранная поначалу как форма государственного управления, неминуемо уступала позиции иным принципам. И не только по причине примитивности механизмов народовластия. Обычная человеческая корысть перед лицом неиссякаемого трофейного потока, выгодных пастбищных угодий и властных привилегий сыграла отведенную ей роль. Тем более в обществе, состоящем из разношерстной массы, лишенном единых духовных и этнических начал. Как закономерный итог, Жужанию охватили смуты. И чем больше расширялись размеры страны, чем ценнее становилась дань подчиненных земель, тем более яростные и изощренные оттенки приобретала борьба за власть. Централизованная система все чаще давала сбои, и уже к середине V века внутриполитические распри основательно подточили остов царства. Роковой для державы вчерашних перебежчиков момент приблизили внешние факторы. Концовка V века ознаменовалась возрождением северокитайской империи Вэй. В который раз, оправившись от внутренних неурядиц и памятуя о былых амбициях, китайцы выдвинули собственные претензии на региональное лидерство. Столкновение интересов было лишь делом времени. В поисках союзников вожди Вэй примерно в 490 году приступают к активным переговорам с недругами Жужании. Таковые в Великой степи отнюдь не перевелись: остатки гуннов, юэчжи, телесцы и собственно тюрки — все они жаждали насадить обидчика на острые копья. Настоящим успехом китайской дипломатии стало то, что к антижужанской коалиции примкнула такая могущественная сила в регионе, как Царство эфталитов в южной части Центральной Азии и Восточном Иране. Кольцо блокады замкнул торгово-экономический бойкот. Инстинкт самосохранения толкал Жужанию к шагам, призванным перехватить инициативу. Снаряжались посольства к еще лояльным соседям, заключались междинастийные браки. Тогда же как шанс для примирения посланцами жужаней в Поднебесную направляются буддийские священники. Кстати, это первый случай в истории кочевников, когда духовные лица выступили в светской роли. Но сказанное не уберегло от маховика войны. Почти на полвека затянулись кровопролитные побоища, ненасытно заглатывая свои жертвы. Верховные военачальники подтягивали и бросали дополнительные резервы. Временами угасая, пламя войны вспыхивало с еще более остервенелой энергией. Чаша весов склонялась то на одну, то на другую сторону. И первыми дрогнули жужани. Когда даже безропотные вассалы начали переходить на сторону наседающего людского муравейника. Некогда могущественный степной гегемон пал жертвой собственной спеси. Низвержение Жужаньского царства произошло примерно в 540 годах. Часть его подданных была вынуждена бежать в Китай и сдаться там на милость победителя, часть, в основном мужская, истреблена. Правда, финальный аккорд в разграблении жужанских кочевий происходил уже без китайцев, уступивших такую миссию партнерам по коалиции. А все благодаря некстати вспыхнувшим в Поднебесной внутридворцовым волнениям, так присущим Востоку. Обуздать их так и не удалось. В итоге империя Вэй раскололась на непримиримые восточную и западную части — Северные Ци и Чжоу. Примерно при таких вот драматичных и противоречивых обстоятельствах состоялся выход на авансцену истории Великого Тюркского каганата (552–702). С ним впоследствии и стали идентифицировать себя большинство центральноазиатских народов. Но это уже более поздняя история. Вообще же скрупулезное ведение родословной издревле характеризовало кочевые общества. Хотя нередко было и обращение к разного рода мифам. До наших дней дошло немало легенд о зарождении того или иного народа, в основе которых лежат тотемистические представления о животном начале. В представлении тюрков, например, их мифическими прародителями выступили гуннский царевич и дикая волчица. В этом русле и трактуется зарождение доминирующего в Каганате племени Ашина. Племени, внесшего новую струю в духовную жизнь кочевников, процесс их идентификации. Сами тюрки, сполна хлебнувшие жужанской тирании, внесли немалую лепту в разгром царства-грабителя. Подмяв причитавшиеся владения, предводители Ашина начинают путь на вершину славы. Со временем именно они захватили львиную долю наследства Жужании. Здесь по-особому выделяется фигура Бумын-кагана. Собственно, он и считается родоначальником Тюркского каганата. Поразительная же скорость в обретении имперской мощи, как правило, отличала многие кочевые государства. Прошло немногим более декады, как благосклонности тюркских вождей заискивали и собственно китайцы, и эфталиты, и авары, и далекие персы. Согласно китайской летописи той поры, Каганат «приводил в трепет все страны за пределами Великой стены. С востока от Корейского залива на запад до Каспийского моря, с юга от пустынь Алашань и Гоби до озера Байкал». Внутреннее устройство Каганата зиждилось на делении сначала на четыре, а с расширением владений — восемь уделов. Во избежание распрей и сепаратистских проявлений во главе каждого из них был поставлен царевич из элитарной династии Ашина с солидным воинским подкреплением. Что касается правил престолонаследия, тюрки приняли на вооружение так называемую удельно-лествичную систему. Суть ее заключалась в установлении такой очередности, которая накрепко привязывала каждый отдельный удел к административному центру. А именно получалось, что наследовал не сын отцу, как устоялось, а младший брат старшему и старший племянник младшему дяде. Таким образом, в ожидании престола принцы по крови получали в управление уделы и теряли стимулы к смутьянству. Кроме того, в отличие от опыта многих других монархий, данная система предотвращала занятие ханского трона несовершеннолетними царевичами. Как известно, вместо юного и неопытного правителя в подобных случаях делами империи зачастую начинала верховодить узкая придворная клика либо какой-нибудь «серый кардинал» со всеми пагубными последствиями. Рядовые же тюрки, будучи в основной своей массе воинами, находились в режиме жесткого подчинения и зависимости от князей Ашина. Этим обстоятельством, по сути, и объясняется отсутствие случаев, когда обычные воины или дружинники выступали бы против правящей элиты. Зачинщиками и без того редких ссор выступали представители элиты — так называемой «белой кости». Иначе говоря, это были стычки между отдельными группами кочевой знати, стремившейся заполучить большие привилегии и богатства. И это, особенно на ранних стадиях, не угрожало стабильности режима. Тщательным образом учитывались и угрозы извне, а также возможные волнения в среде покоренных. Тюрки предусмотрительно старались не нажимать на болевые точки тех, кто преклонил колени, не провоцировать всплески возмущения и гнева. Нет, например, каких-либо сведений об изменении существовавшей у оседлого населения социальной, экономической или политической систем. Каган, как водилось, ограничивался утверждением своего сюзеренитета и получением необременительной дани. Что касается кочевого люда, то его организация получила название «десятистрельный племенной союз» (позднее двенацатистрельный). «Стрела», судя по всему, была формой военно-административной, а не родоплеменной организации в составе сразу нескольких племен. Каждая «стрела» обязывалась выставить один тумен, то есть десятитысячное войско, во главе с «великим предводителем» (шадом) и имела свой боевой стяг. Все «стрелы» были сгруппированы на два крыла, что присуще прежним племенным объединениям, как то: Гуннский племенной союз или Огузская конфедерация. Итак, в 60-х годах VI века Каганат предстает как наиболее сильная и мобильная держава в регионе, лояльности которой пытались добиться все соседи. Прочно включаются тюрки и в систему политических и торговых взаимоотношений с крупнейшими государствами своего времени — Византией, Сасанидским Ираном и, разумеется, Китаем. С последним отношения приобрели наиболее тесный и вместе с тем неоднозначный характер. Особую остроту принимает конкуренция за контроль над торговыми путями, связывающими Дальний Восток со странами Средиземноморья и далее Европы. Напомним, что приграничная торговля традиционно рассматривалась Пекином не просто как элемент дохода. Регулируемый режим движения товаров олицетворял эффективный инструмент контроля над «варварами». Вот почему она монополизировалась императорским двором и предельно лимитировалась. Так, за двести лет существования тюркских каганатов имеется всего несколько отрывочных сообщений об открытии меновых рынков на китайской границе. Правителем западных территорий Бумын еще при жизни назначил своего брата Истеми. Ему был присвоен титул ябгу-кагана, то есть вице-короля. В дальнейшем сей титул стал общепринятым для вождей западной ветви тюркской династии Ашина. Сам Истеми после кончины брата наследовал каганский трон. Именно при нем (правил до 575 года) Каганат достиг пика могущества. Его власть распространялась от Маньчжурии до Боспора Керченского пролива, от верховьев Енисея до верховьев Аму-Дарьи. Собственно, тюркские каганы вправе считаться создателями первой евразийской империи, политическое и культурное наследие которой оказало мощное влияние на историю крупнейшего материка. Движение же тюрков на Запад представляло собой не просто завоевание, а крупную миграцию центральноазиатских племен. Многие местные народы были включены в военно-административную систему Тюркского каганата. Но немало бежало вместе с аварами в степи Юго-Восточной Европы. Последнее обстоятельство, кстати, дало повод усилить потенциал аваров, а византийскому автору Феофилакту Симокатте назвать этих беглецов «псевдоаварами». Присоединение новых территорий сделало тюрков соседями и одновременно противниками Царства эфталитов. Тем более что, пользуясь слабостью последних, Истеми захватил важные в экономическом плане восточные провинции Царства, а именно Хотан и вассальные княжества в Семиречье. Враждебность в отношениях удавалось, однако, сдерживать на протяжении ряда лет. Эфталиты, надолго увязшие в войне с Индией и одновременно опасаясь Сасанидского Ирана, не решались открывать второй фронт на Севере. Тюркские вожди также не форсировали события на эфталитском направлении. Главную свою цель Истеми-каган видел пока в ликвидации аварской угрозы, и к 558 году он добился таки желаемого, покорив Поволжье и Приуралье. Остатки аваров бежали дальше на Запад. В том же году император Византии Юстиниан принял в Константинополе послов аварского кагана Баяна. Первые же контакты выявили схожесть взглядов на то, что касается геополитических реалий региона. Баян, овладевший обширными землями Приволжья и Северным Кавказом, нуждался в покровителе перед лицом наседающих тюркских полчищ. В свете возрастающего военно-политического и транзитного значения Центральной Азии Юстиниан также был обескуражен успехами Тюркского каганата. Вскоре к аварам прибыло ответное византийское посольство. Параллельно люди Юстиниана вступают в переговоры с эфталитами. Известия о сговоре противников тут же докатились до Истеми — он имел широкую сеть осведомителей — и, разумеется, не могли не смутить. Назревающий альянс обещал перечеркнуть все, чего добивался каган в своей жизни. Дальновидный политик и блестящий тактик, он решил действовать на опережение и первый свой удар обрушить на головы эфталитов. Таким образом можно было бы разорвать вражескую цепь целиком. В конце 50-х годов VI века конъюнктура благоприятствовало замыслам Истеми. Попутные ветры в паруса подули со стороны сасанидов. К тому времени их вотчина — Иран, преодолевший стагнацию и разобщенность, вновь ворвался в когорту региональных тяжеловесов. Одним из первых волевых указов шах Хосров I Ануширван (531–579) прекратил выплату дани эфталитам. Теперь он жаждал реванша над обидчиками и вел активную подготовку. Более того, предъявлял притязания на устоявшийся статус-кво. В поисках союзника в 555 году персидское посольство прибыло ко двору Тюркского кагана. Протянутая в ответ «рука помощи» оказалась весьма своевременной и взаимовыгодной. Зародился военно-политический блок, скрепленный торжественным браком шаха и дочери Истеми-кагана. Следом в 557 году установилось тактическое перемирие иранцев с Византией. Оно носило временный характер, но давало тайм-аут и развязывало руки сасанидам в войне на восточном фронте. Дни Царства эфталитов, оказавшихся в клещах, были сочтены, и, согласно уговору, большая часть их территорий, включая Согду, должна была перейти под контроль Каганата. Положение усугублялось и тем, что, некогда покорив Среднюю Азию силою оружия, эфталиты так и не завоевали лояльности местных народов. По «Шахнаме», решающая битва произошла в окрестностях Бухары. Войско эфталитского царя Гатфара ожидал полный разгром. Лишь крохотное владение в Тохаристане сохраняло некоторое время независимость, но и оно вскоре было ликвидировано и отдано на откуп Хосрову. С грозным и надменным противником тюрков было покончено раз и навсегда.

Продолжение следует

Роман Проданов, российский блогер-путешественник: «Очень интересно ехать по казахстанской пустыне: 10 километров за окном пейзаж такой, потом 5 км зеленые луга, потом 15 км песчаные барханы, на которых практически ничего не растет, причем смена этих зон происходит мгновенно. Деревьев нет вообще, рельеф равнинный, даже глазу зацепиться не за что. Наверное, потому среди азиатских народов столько мудрецов и философов: едешь себе по такой степи на верблюде, впереди пустыня до самого горизонта, позади — пустыня, и слева и справа тоже пустыня, и ничего больше не остается, как размышлять о смысле жизни».