, 
Меняющаяся роль ислама в странах Центральной Азии — взгляд изнутри
Двадцать лет назад многие внешние наблюдатели как на Западе, так и на Востоке связывали судьбу постсоветской Центральной Азии с радикальным политическим исламом. Казалось, ничто не препятствует этому региону с его внушительным демографическим 45,5-миллионным мусульманским населением стать еще одним очагом исламизма.
Государство и ислам
Постепенно, хотя алармистские прогнозы и не сходили со страниц прессы и академических изданий, становилось ясно, что в своих стратегиях развития новые независимые государства намерены продолжать советские секулярные традиции. Но в условиях «религиозного возрождения» они столкнулись с необходимостью выстраивать новые отношения с религией. Именно политика государства в отношении ислама во многом определяет «лицо ислама» в странах региона. В разных государствах она развивалась по-своему.
Свою роль, конечно, сыграли исторические особенности экономического и социального уклада. Если Узбекистан и Таджикистан развивались в оседло-земледельческом и городском ареале, то Казахстан, Кыргызстан и Туркменистан — в кочевом и полукочевом. Традиционно население, проживающее в первой зоне, более исламизировано, чем жители второй. Это деление не всегда проходит по границам современных государств, как в случае, например, с Ферганской долиной, расположенной на территории двух стран, Узбекистана и Кыргызстана.
На отношения между государством и религией повлияли также степень авторитарности политической системы, влияние центробежных сил внутри страны (регионы, кланы). Это приводило к разным результатам. Таджикистан, например, стал первой и единственной страной в регионе с исламской партией в структуре власти, здесь изучение ислама вошло в программу государственной школы. В Узбекистане зародились первые исламские радикальные движения (Исламское движение Узбекистана, «Акромийя») со своими лидерами, идеологией, программой действий.
Общим для всех стран региона стало стремление правительств контролировать религиозную жизнь через законодательные акты, например, законы о деятельности религиозных объединений. Но закрепленный в них принцип отделения государства и религии не соблюдается прежде всего самим государством. Рекрутирование исламского духовенства, деление ислама на «хороший» традиционный и «плохой» нетрадиционный, в том числе через официальное или полуофициальное назначение «умеренного» ислама, например ханафизма (Таджикистан, Казахстан), приводит к обратному результату — политизации ислама. Государство, вмешиваясь в религиозную сферу, тем самым позволяет оценивать себя с позиции исламской веры, а значит, вынуждено все больше доказывать свой авторитет с точки зрения теологии. Это, например, вопрос ношения мусульманских платков хиджабов в школах и вузах.
Неудивительно, что для верующих вопрос соотношения религиозного и светского плавно перетекает в дилемму: что важнее, обязанности гражданина или религиозный долг? Уже не удивляют призывы пересмотреть границы между религиозным и светским с отказом от безоговорочного принципа отделения религии и государства, установить ислам как официальную религию.
Ислам и общество
Все государства региона объединяет один тренд — постепенный рост разнообразия внутри ислама. Если на начальном этапе, на волне национального возрождения в 1990-е, ислам однозначно был его духовным и культурным символом, то позднее появляется новый тренд. Прежняя эйфория этнокультурного возрождения под давлением трудностей перехода к новой и жесткой социально-экономической реальности капитализма постепенно теряет энергетику.
В этих условиях ислам, оставаясь частью этнокультурного наследия, постепенно расширяет сферу своего влияния уже как религиозная идеология и доктрина. По мере укрепления религиозной инфраструктуры возрастает самоценность самой религии, ее представлений, практик. Расширяется спектр религиозных течений внутри ислама — от сельских консервативных «джамаатов» салафитов до городских кружков «суфистов», не говоря уже об исламских форумах и блогах в Интернете.
Развивается более традиционная, так называемая внутренняя религиозность. Появляется феномен «новых мусульман», для которых исламская вера не связана с национальной культурой. Называя себя последователями «чистого» ислама, или салафитами, они изолируют себя от большинства «традиционных» мусульман, демонстрируя свою «исламскость» в поведении и одежде.
Неудивительно, что по мере развертывания глобализации и экспорта культур расширяются возможности для узнавания религиозного опыта других мусульман, некогда закрытого железным занавесом. Поэтому абстрактные понятия о том, что значит быть мусульманином, уступают место конкретной ритуальной практике и абсолютизации религиозной догматики. Больше внимания уделяется ритуалам, внешней стороне религии: как правильно молиться, повышенное внимание к стилю религиозной одежды и т. д. Например, большинство исламской литературы, продаваемой в стране, посвящено именно этому.
Кроме того, как у всех неофитов, актуальны темы «чистоты» религиозного образа жизни: что считается недопустимым, а что дозволенным. В то же время назревшие вопросы о необходимости соотношения норм ислама и современности игнорируются. Появляются новые для Центральной Азии транснациональные движения — община «Ахмадийя», «Таблиги Джамаат». Одновременно начинается поиск локальных исламских корней, например суфизма. Но первоначальный интерес к нему не перерастает в устойчивый тренд.
Выводы
Общим для стран Центральной Азии стало не столько межрелигиозное, сколько внутрирелигиозное, в том числе внутриисламское, соперничество. Поэтому неудивительно, что за последние двадцать лет мусульмане в странах региона не пришли к согласию о роли ислама в обществе. Новым трендом стало углубление деления на верующих и неверующих.
Когда отсутствуют условия для секулярной политической деятельности, религия становится той сферой, куда смещается социальная активность населения. Преувеличивается значение религиозности, когда она может ассоциироваться с экстремизмом. Например, соблюдение исламского «дресс-кода» (хиджабы, неподстриженные бороды, укороченные брюки) ассоциируется с экстремизмом.
При этом ни в одной из стран региона нет открытого обсуждения вопроса роли ислама в обществе, что ведет к росту взаимной подозрительности между «серьезными» верующими и большинством населения.
Общая тенденция деморализации, превалирующая в развитии общества, не может не обойти и религиозную жизнь. Последняя лишь отражает консерватизм сложившейся политической культуры, а не особенности ислама как религии, которой якобы присущ антидемократизм. Любая религия — это социальный индикатор здоровья общества. Так, например, показателем религиозности стало возведение частными лицами мечетей. Казалось бы, рост религиозности. Но во многих случаях это семейные мечети, построенные в честь своих родственников, а в отдельных случаях — на неправедно полученные деньги.
В условиях, когда большинство населения стран Центральной Азии не склонно поддерживать религиозный радикализм, ислам не стал политическим выбором. Но с ухудшением качества жизни и дальнейшим сужением вертикальной социальной мобильности социальный протест может получить религиозное обоснование как борьба за справедливость. Хотя и в этом случае он будет иметь свои особенности в каждой из стран региона.
