, 
Сталинская загадка: догматики против ревизионистов
Продолжение.
«Упреждающий удар» или «превентивное нападение»?
Среди российских военных историков образовались два лагеря: ревизионистов и ортодоксов. Ортодоксы отметают все сомнения в истинности официальной трактовки причин войны и поражений первого её периода. Образчик стиля, в котором наиболее непримиримые догматики ведут полемику: отставной полковник КГБ, плодовитый автор книг, раскрывающих происки Запада против России, активный антисуворовец, Арсен Мартиросян о публикациях ревизионистов: «Подлая, гнусная, омерзительная ложь и клевета обезумевших от полной безнаказанности поганых, гнилых, давно свихнувшихся на зоологической лютой ненависти к своей Родине вшивых интеллигентиков!». Ну, никак не может заслуженный чекист смириться с «безнаказанностью» этих «вшивых интеллигентиков».
Зададимся, однако же, вопросом: а что, собственно говоря, такого уж кощунственного для ортодоксов, даже для идолопоклонников -сталинистов, в утверждении, что Сталин готовился первым нанести удар? Это же было абсолютно оправданно, абсолютно мотивированно, абсолютно рационально. В том, что Гитлер готовится нанести удар, нарушив пакт о ненападении, сомнений у него не было. Когда в августе 1942, в ходе обеда в Кремле, Черчилль напомнил Сталину, что он предупреждал его о готовящемся нападении Гитлера, тот пожал плечами и сказал, что ему не нужны были никакие предупреждения, он знал что война с Германией неизбежна, но полагал, что у него еще есть месяцев шесть, чтобы быть готовым к ней. Можно ли предположить, что он готовился начать войну на условиях Гитлера? Нет, конечно. На его, Сталина, условиях. А это значило -не ждать удара, а нападать первым. Ошибся только в сроках.
Не буду приводить многочисленные факты, опровергающие утверждения об оборонительной стратегии советского военного планирования, в работах западных историков. Только один из них: в январе 1941-го Сталин дал указание размещать материальные резервы, полевые аэродромы, полевые госпитали вблизи границы с Германией и пренебрег возражениями начальника генштаба маршала Шапошникова, настаивавшего на перемещении их в более безопасные районы, за Волгу. (J.Erickson, The Road to Stalingrad, 1975; The Soviet High Command, 1962; Reflection on Securing the Soviet Far Eastern Frontier, 1969.). Обращусь к отечественным историкам.
Вот информация о состоявшемся летом 2011- го «круглом столе» Клуба военачальников, членами которого являются отставные маршалы, генералы, полковники, генштабисты, бывшие начальники ГРУ и военные историки. Их уж никак не заподозришь в непатриотизме, не отнесешь к безоглядным сторонникам Суворова, поддавшимся на «лживые измышления невозвращенца Резуна». На этом заседании полковник в отставке, бывший генштабист, ныне главный редактор Военно-промышленного курьера, Михаил Ходаренок в завуалированной форме подтверждает, по сути, тезис о готовящемся нападении на Германию. Ход его рассуждений таков. Все первое полугодие 1941-го на уровне высшего руководства страны и военного командования шла интенсивная подготовка к войне, шло напряженное военно-стратегическое планирование. Проводились совещания на высшем уровне, командно-штабные игры, была проведена частичная мобилизация и пять армий (порядка 700 тыс. человек ) были передислоцированы в западные приграничные территории. Но для всего этого были необходимы ориентирующие решения высшего военно-политического руководства. Такие документы, определяющие цели, задачи, характер военных действий, обязательно должны быть. «Это же не могли быть устные указания Сталина на даче во время обеда», -замечает Ходаренок, и спрашивает: «Вот хоть один человек из присутствующих держал в руках эти указания по стратегическому планированию?». Молчание.
Прошло почти семьдесят лет после окончания войны, шестьдесят лет после смерти Сталина, а документы эти и многие другие, относящиеся к подготовке к ожидаемой войне с Германией, закрыты в секретнейших архивах. Что касается тех, кто был знаком с ними, участников высоких совещаний, разработчиков планов, генштабистов, то ни в мемуарах, ни в интервью, никто не упоминает о такого рода документах. Возникает впечатление, что своего рода омерта повязала их.
24- го мая 41-го Сталин собирает совещание высших военачальников и генштаба. О чем там говорили? Неизвестно. Но уже 27-го мая принимается решение о выдвижении управлений западных особых округов на полевые пункты управления военными действиями. Ходаренок: «Конечно, на полевые пункты управления, расположенные вблизи государственной границы, выходят не ради отражения агрессии. В этом случае штабы занимают заранее оборудованные в инженерном отношении еще в мирное время командные пункты.». Судя по опубликованной стенограмме «круглого стола», никаких возражений присутствующих и на этот аргумент не последовало.
Ревизионисты наступают и оборона ортодоксов становится все менее стойкой перед напором фактов. Аргументация ревизионистов насыщена цифрами, конкретными данными со ссылками на источники. Особенно выделяются в этом отношении работы Марка Солонина, к которым вряд ли сможет придраться и профессиональный архивист-источниковед. Даже среди отличающихся идеологической выдержкой военных историков все чаще появляются ренегаты по отношению к догматической позиции, у которых профессиональная добросовестность берет верх над кастовой солидарностью.
Авторитетный военный историк, ведущий научный сотрудник Института военной истории Минобороны России, полковник Павел Никитич Бобылев прямо, без обиняков, утверждает, что Сталин готовил «упреждающий удар» и что всё стратегическое планирование первой половины 1941-го, вся лихорадочная подготовка к войне с Германией велись исходя из этой именно генеральной установки. Он пришел к такому выводу, основываясь на анализе доступных источников, результаты которого опубликовал в глубоко фундированных статьях: «Точку в дискуссии ставить рано. К вопросу о планировании в генеральном штабе РККА возможностей войны с Германией в 1940-1941 годах» и «Репетиция катастрофы». (Возможно и в других, но мне довелось читать только эти.). В последней статье он, рассмотрев ставшие доступными материалы проведенных в январе 1941-го под руководством наркома обороны Тимошенко, при участии начальника генштаба Мерецкова, командующих военными округами и высшего генералитета, включая Жукова, Конева и др., стратегических командно-штабных военных игр, заключил, что они велись исходя из наступательного характера ведения войны, а оборона играла лишь вспомогательную, второстепенную роль.
Бобылев -далеко не единственный из современных российских военных историков, стоящих на позициях ревизионистов. Ведущий исследователь НИИ документоведения, автор многих публикаций по результатам изучения документов, относящихся к истории ведения войны, Михаил Мельтюхов: « Идея предупредить нападение Германии возникла задолго до мая 1941-го и составила основу советского планирования в 1940-41гг.». Он же о стратегическом планировании 41-го года: «...в документах были расписаны именно наступательные операции советских войск.». О документе от 15го мая 41-го: в нем четко сформулирована мысль, что Красная Армия должна «упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию...». Профессор Академии военных наук, генштабист, полковник Валерий Данилов пишет об «упреждающем ударе» Сталина, который должен состояться после 10-го июля 41-го.
Наконец, сам глава российской военно-исторической науки, президент Академии военных наук, генерал армии, бывший зам. начальника генштаба, ветеран из ветеранов войны, дважды в ней раненый, Махмут Гареев: «Направление сосредоточения основных усилий советским командованием выбиралось не в интересах стратегической оборонительной операции (такая операция просто не предусматривалась и не планировалась -и в этом главная ошибка), а применительно совсем к другим способам действий.». Не решается Махмут Ахметович сказать к каким именно. Зачем? И так ясно: если не оборона, то «другой способ действий» - нападение.
Бобылев, Мельтюхов, Данилов употребляют эвфемизм «упреждающий удар», подменяя им абсолютно семантически равнозначное «превентивное нападение». «Превентивно»-это и есть «упреждающе» ( заглянул в словарь: лат. рraevenio—опережать, упреждать). Признать же, что Сталин готовил именно «превентивное» нападение -значит согласиться с главным тезисом суворовского «Ледокола». Но не могут они открыто стать апологетами Суворова. Фиговым листком прикрываются.
Пара слов о Суворове (Резуне).
Можно соглашаться с тем, что в Ледоколе встречаются подтасовки, искажения, не подтвержденные фактами произвольные домыслы, но критики обходят молчанием факты, подтверждающие правоту Суворова, такие например, как: в июне 41-го были разминированы пограничные мосты. О чем это говорит? Можно называть Суворова подтасовщиком, нонконформистом, фантазером, «шоуменом в стиле Жириновского»... - как угодно, но бесспорный факт состоит в том, что своей книгой он детабуировал не вписывающиеся в канонизированную историю войны темы и спровоцировал серьезную, по гамбургскому счету, дискуссию. Он первый подвергнул ревизии догматические представления о причинах катастрофы лета 41-го, подтолкнул многих по-иному взглянуть на историю того периода. В этом его заслуга перед российской историографией.
Владимир Богданович Резун (Суворов) производит впечатление мономаньяка, одержимого идеей разоблачения лжи, искажений, которыми полна узаконенная история Отечественной войны. Это известный тип первооткрывателя, добивающегося признания новизны и первостепенного значения своего открытия. Такие персонажи целиком поглощены отстаиванием своей правоты. Тут нет места строго выверенной академической полемике. Страсть владеет ими. Наряду с неопровержимыми фактами, серьезным анализом, они, порой, не гнушаются подтасовками, пережимами. Но они -бродильный фермент; они задают импульс дискуссиям, выработке противоположных позиций: «тезис—антитезис—синтез».Таков и Суворов. При всех огрехах, которые есть в Ледоколе, и которые обыгрывают его оппоненты, главный его тезис они опровергнуть не в состоянии. Он своего добился: после Ледокола и других его и его последователя Марка Солонина, публикаций, российская история Второй мировой войны в её прежнем виде скомпрометирована окончательно и бесповоротно.
Будет ли пересмотрена история войны, её самого трагического периода, причин разгрома Красной Армии в 1941-м? И если да, то возобладает ли позиция ревизионистов или сохранится ура-патриотическая мифология? Противостояние ортодоксов и реформистов длится уже более двух десятилетий и все очевиднее становится правота последних. Но в прошлом году возник новый, и притом мощный фактор, который, думается мне, сработает в поддержку ортодоксов. Дело в том, что год тому назад Путин повелеть соизволил создать «единый учебник истории» для школ, учебник, канонический, свободный от двойных толкований: спорные трактовки -это не для детей. Указание принято к исполнению Российским историческим обществом под руководством председателя Госдумы Сергея Нарышкина.
В ходе «Прямой линии с президентом» Путин уточнил свою позицию, сказав, что должна быть «единая концепция и официальная оценка происходящего» (Российская газета). Как знакомо!
Усилиями ортодоксов и записных патриотов типа Нарочницкой-Дугина-Проханова еще в президентство Медведева (2009) была создана Комиссия при президенте «по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России», в которую были включены руководящие чиновники МВД, ФСБ, СВР, Генштаба и несколько директоров академических институтов. Возглавил Комиссию опять же Сергей Нарышкин, тогда руководитель администрации президента, по образованию отнюдь не историк, а инженер-радиомеханик, закончивший Высшую школу КГБ. Вскоре после создания Комиссии в прессу проникла информация о том, что зам. директора Института Российской истории Лавров получил «предписание составить список историков-фальсификаторов». Не знаю уж, как он отреагировал на это указание, но вскоре после своего рождения Комиссия тихо «почила в бозе». Слишком одиозной была эта затея, слишком откровенно, неприкрыто мракобесной. Да и маститые ученые-историки -члены комиссии, полагаю, взбунтовались, не согласились жертвовать репутацией. Не те времена. (Один из них-директор Института Всеобщей истории РАН, со-председатель Российского исторического общества, академик Александр Чубарьян, автор публикации о «казусе Некрича», в которой воздал должное интеллектуальному мужеству и профессиональной честности историка.)
Создание Путинской Истории России, свободной от двойных толкований, сопряжено с обострившейся конфронтацией между охранителями устоев, близкими власти, более того, служащими вольно или невольно её интересам, её идеологическим, по формуле Уваровской триады, установкам, и ревизионистами, которыми движет добросовестность ученых без примеси политической ангажированности или верноподаннической, хорошо материально стимулируемой, сервильности. По всей вероятности, победят охранители. Возьмут реванш за неудачу в борьбе с «фальсификаторами истории в ущерб интересам России». Но идти против обнажившихся в годы «гласности» фактов, против уже сказанного и опубликованного в пост-советские годы, вернуться к советской фальсификации истории они не смогут. Примут метод сглаживаний, умолчаний, допущений, метод, так сказать, исторического соцреализма. Но устои будут сохранены.
Что касается истории войны, то здесь -никаких отклонений от традиции. Однако, историю самого болезненного, самого трудного для охранителей её начального периода, оставить в традиционной трактовке после публикаций историков, военных историков (забудем о Суворове), сейчас уже вряд ли возможно. Здесь, по-видимому, пойдут по такому пути: пусть себе ученые спорят, а в головы школьников должны быть заложены патриотические, свободные от сомнений, героизированные представления о войне.
Кто-то сказал, что война, культ победы, ради которой «мы за ценой не постояли», сродни религии в нынешней российской действительности. Пафос победы, героика и патриотизм должны доминировать в сознании людей. Такова руководящая установка. Такой она была в советские годы, такой она остается и поныне. Диссонансом, разрушающим военную мифологию, были книги писателей-фронтовиков, раненых в боях, чудом выживших, испытавших на своей шкуре «военные будни», Виктора Астафьева, Василя Быкова, Вячеслава Кондратьева. Они открывали другую войну, реальную.
Из «Долгой дороги домой» комвзвода полковой артиллерии, тяжело раненого в бою под Кировоградом, писателя Василя Быкова:
«Предчувствую сакраментальный вопрос про страх: боялся ли? Конечно боялся, а, может, порой и трусил. Но страхов на войне много, и они все разные. Страх перед немцами, что могли взять в плен, застрелить; страх из-за огня, особенно артиллерийского или бомбежек. Если взрыв рядом, так, кажется, тело само, без участия разума, готово разорваться на куски от диких мук. Но был же и страх, который шел из-за спины -от начальства, всех тех карательных органов, которых в войну было не меньше, чем в мирное время. Даже больше.»
Виктор Астафьев, солдат-окопник, выживший после тяжелого ранения, в письме Вячеславу Кондратьеву о Жукове:
«Он, он и товарищ Сталин сожгли в огне русский народ и Россию. Вот с этого тяжелого обвинения надо начинать разговор о войне, тогда и будет правда. ... а народ наш многострадальный. Это в его крови утопили фашизм, забросали врага трупами.»
( Из наградного листа на медаль «За отвагу»:
« В бою 20.10.1943 красноармеец Астафьев В.П. четыре раза исправлял телефонную связь с переговорным НП. При выполнении задачи, от близкого разрыва бомбы был засыпан землей. Горя ненавистью к врагу, товарищ Астафьев продолжал выполнять задачу и под артиллерийско-минометным огнем, собрал обрывки кабеля и вновь восстановил телефонную связь, обеспечив связь с пехотой и её поддержку артиллерийским огнем.»).
Их книги -это не соцреализм о войне, это ужасающая правда о ней, не умаляющая, а возвеличивающая не пафосный, не подретушированный подвиг астафьевых, быковых, кондратьевых и людей, на износ вкалывавших на оружейных заводах Урала и Зауралья. Можно ли подавать в прежнем виде эпическую трагедию блокады Ленинграда после того, как «Дождь» своим неуклюжим вопросом спровоцировал пересмотр устоявшихся представлений о ней? И можно ли в наши дни продолжать скрывать очевидный факт подготовки Сталиным нападения на Германию?
Сталин готовил «вероломное», превентивное, упреждающее, объективно мотивированное «нападение в целях необходимой обороны». Нападение Гитлера было глубоко эшелонированной во времени, с предельной тщательностью подготовленной, ничем не спровоцированной, но ожидаемой Сталиным агрессией. И он должен был предупредить её, опередить Гитлера. Шла игра на опережение. Сталин проиграл: Гитлер опередил его.
Из афоризмов Оскара Уайлда:
«The one duty we owe to history is to rewrite it.»
Единственное наше обязательство перед Историей - это переписывать её.»
Борис Румер, Бостон, США
«Упреждающий удар» или «превентивное нападение»?
Среди российских военных историков образовались два лагеря: ревизионистов и ортодоксов. Ортодоксы отметают все сомнения в истинности официальной трактовки причин войны и поражений первого её периода. Образчик стиля, в котором наиболее непримиримые догматики ведут полемику: отставной полковник КГБ, плодовитый автор книг, раскрывающих происки Запада против России, активный антисуворовец, Арсен Мартиросян о публикациях ревизионистов: «Подлая, гнусная, омерзительная ложь и клевета обезумевших от полной безнаказанности поганых, гнилых, давно свихнувшихся на зоологической лютой ненависти к своей Родине вшивых интеллигентиков!». Ну, никак не может заслуженный чекист смириться с «безнаказанностью» этих «вшивых интеллигентиков».
Зададимся, однако же, вопросом: а что, собственно говоря, такого уж кощунственного для ортодоксов, даже для идолопоклонников -сталинистов, в утверждении, что Сталин готовился первым нанести удар? Это же было абсолютно оправданно, абсолютно мотивированно, абсолютно рационально. В том, что Гитлер готовится нанести удар, нарушив пакт о ненападении, сомнений у него не было. Когда в августе 1942, в ходе обеда в Кремле, Черчилль напомнил Сталину, что он предупреждал его о готовящемся нападении Гитлера, тот пожал плечами и сказал, что ему не нужны были никакие предупреждения, он знал что война с Германией неизбежна, но полагал, что у него еще есть месяцев шесть, чтобы быть готовым к ней. Можно ли предположить, что он готовился начать войну на условиях Гитлера? Нет, конечно. На его, Сталина, условиях. А это значило -не ждать удара, а нападать первым. Ошибся только в сроках.
Не буду приводить многочисленные факты, опровергающие утверждения об оборонительной стратегии советского военного планирования, в работах западных историков. Только один из них: в январе 1941-го Сталин дал указание размещать материальные резервы, полевые аэродромы, полевые госпитали вблизи границы с Германией и пренебрег возражениями начальника генштаба маршала Шапошникова, настаивавшего на перемещении их в более безопасные районы, за Волгу. (J.Erickson, The Road to Stalingrad, 1975; The Soviet High Command, 1962; Reflection on Securing the Soviet Far Eastern Frontier, 1969.). Обращусь к отечественным историкам.
Вот информация о состоявшемся летом 2011- го «круглом столе» Клуба военачальников, членами которого являются отставные маршалы, генералы, полковники, генштабисты, бывшие начальники ГРУ и военные историки. Их уж никак не заподозришь в непатриотизме, не отнесешь к безоглядным сторонникам Суворова, поддавшимся на «лживые измышления невозвращенца Резуна». На этом заседании полковник в отставке, бывший генштабист, ныне главный редактор Военно-промышленного курьера, Михаил Ходаренок в завуалированной форме подтверждает, по сути, тезис о готовящемся нападении на Германию. Ход его рассуждений таков. Все первое полугодие 1941-го на уровне высшего руководства страны и военного командования шла интенсивная подготовка к войне, шло напряженное военно-стратегическое планирование. Проводились совещания на высшем уровне, командно-штабные игры, была проведена частичная мобилизация и пять армий (порядка 700 тыс. человек ) были передислоцированы в западные приграничные территории. Но для всего этого были необходимы ориентирующие решения высшего военно-политического руководства. Такие документы, определяющие цели, задачи, характер военных действий, обязательно должны быть. «Это же не могли быть устные указания Сталина на даче во время обеда», -замечает Ходаренок, и спрашивает: «Вот хоть один человек из присутствующих держал в руках эти указания по стратегическому планированию?». Молчание.
Прошло почти семьдесят лет после окончания войны, шестьдесят лет после смерти Сталина, а документы эти и многие другие, относящиеся к подготовке к ожидаемой войне с Германией, закрыты в секретнейших архивах. Что касается тех, кто был знаком с ними, участников высоких совещаний, разработчиков планов, генштабистов, то ни в мемуарах, ни в интервью, никто не упоминает о такого рода документах. Возникает впечатление, что своего рода омерта повязала их.
24- го мая 41-го Сталин собирает совещание высших военачальников и генштаба. О чем там говорили? Неизвестно. Но уже 27-го мая принимается решение о выдвижении управлений западных особых округов на полевые пункты управления военными действиями. Ходаренок: «Конечно, на полевые пункты управления, расположенные вблизи государственной границы, выходят не ради отражения агрессии. В этом случае штабы занимают заранее оборудованные в инженерном отношении еще в мирное время командные пункты.». Судя по опубликованной стенограмме «круглого стола», никаких возражений присутствующих и на этот аргумент не последовало.
Ревизионисты наступают и оборона ортодоксов становится все менее стойкой перед напором фактов. Аргументация ревизионистов насыщена цифрами, конкретными данными со ссылками на источники. Особенно выделяются в этом отношении работы Марка Солонина, к которым вряд ли сможет придраться и профессиональный архивист-источниковед. Даже среди отличающихся идеологической выдержкой военных историков все чаще появляются ренегаты по отношению к догматической позиции, у которых профессиональная добросовестность берет верх над кастовой солидарностью.
Авторитетный военный историк, ведущий научный сотрудник Института военной истории Минобороны России, полковник Павел Никитич Бобылев прямо, без обиняков, утверждает, что Сталин готовил «упреждающий удар» и что всё стратегическое планирование первой половины 1941-го, вся лихорадочная подготовка к войне с Германией велись исходя из этой именно генеральной установки. Он пришел к такому выводу, основываясь на анализе доступных источников, результаты которого опубликовал в глубоко фундированных статьях: «Точку в дискуссии ставить рано. К вопросу о планировании в генеральном штабе РККА возможностей войны с Германией в 1940-1941 годах» и «Репетиция катастрофы». (Возможно и в других, но мне довелось читать только эти.). В последней статье он, рассмотрев ставшие доступными материалы проведенных в январе 1941-го под руководством наркома обороны Тимошенко, при участии начальника генштаба Мерецкова, командующих военными округами и высшего генералитета, включая Жукова, Конева и др., стратегических командно-штабных военных игр, заключил, что они велись исходя из наступательного характера ведения войны, а оборона играла лишь вспомогательную, второстепенную роль.
Бобылев -далеко не единственный из современных российских военных историков, стоящих на позициях ревизионистов. Ведущий исследователь НИИ документоведения, автор многих публикаций по результатам изучения документов, относящихся к истории ведения войны, Михаил Мельтюхов: « Идея предупредить нападение Германии возникла задолго до мая 1941-го и составила основу советского планирования в 1940-41гг.». Он же о стратегическом планировании 41-го года: «...в документах были расписаны именно наступательные операции советских войск.». О документе от 15го мая 41-го: в нем четко сформулирована мысль, что Красная Армия должна «упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию...». Профессор Академии военных наук, генштабист, полковник Валерий Данилов пишет об «упреждающем ударе» Сталина, который должен состояться после 10-го июля 41-го.
Наконец, сам глава российской военно-исторической науки, президент Академии военных наук, генерал армии, бывший зам. начальника генштаба, ветеран из ветеранов войны, дважды в ней раненый, Махмут Гареев: «Направление сосредоточения основных усилий советским командованием выбиралось не в интересах стратегической оборонительной операции (такая операция просто не предусматривалась и не планировалась -и в этом главная ошибка), а применительно совсем к другим способам действий.». Не решается Махмут Ахметович сказать к каким именно. Зачем? И так ясно: если не оборона, то «другой способ действий» - нападение.
Бобылев, Мельтюхов, Данилов употребляют эвфемизм «упреждающий удар», подменяя им абсолютно семантически равнозначное «превентивное нападение». «Превентивно»-это и есть «упреждающе» ( заглянул в словарь: лат. рraevenio—опережать, упреждать). Признать же, что Сталин готовил именно «превентивное» нападение -значит согласиться с главным тезисом суворовского «Ледокола». Но не могут они открыто стать апологетами Суворова. Фиговым листком прикрываются.
Пара слов о Суворове (Резуне).
Можно соглашаться с тем, что в Ледоколе встречаются подтасовки, искажения, не подтвержденные фактами произвольные домыслы, но критики обходят молчанием факты, подтверждающие правоту Суворова, такие например, как: в июне 41-го были разминированы пограничные мосты. О чем это говорит? Можно называть Суворова подтасовщиком, нонконформистом, фантазером, «шоуменом в стиле Жириновского»... - как угодно, но бесспорный факт состоит в том, что своей книгой он детабуировал не вписывающиеся в канонизированную историю войны темы и спровоцировал серьезную, по гамбургскому счету, дискуссию. Он первый подвергнул ревизии догматические представления о причинах катастрофы лета 41-го, подтолкнул многих по-иному взглянуть на историю того периода. В этом его заслуга перед российской историографией.
Владимир Богданович Резун (Суворов) производит впечатление мономаньяка, одержимого идеей разоблачения лжи, искажений, которыми полна узаконенная история Отечественной войны. Это известный тип первооткрывателя, добивающегося признания новизны и первостепенного значения своего открытия. Такие персонажи целиком поглощены отстаиванием своей правоты. Тут нет места строго выверенной академической полемике. Страсть владеет ими. Наряду с неопровержимыми фактами, серьезным анализом, они, порой, не гнушаются подтасовками, пережимами. Но они -бродильный фермент; они задают импульс дискуссиям, выработке противоположных позиций: «тезис—антитезис—синтез».Таков и Суворов. При всех огрехах, которые есть в Ледоколе, и которые обыгрывают его оппоненты, главный его тезис они опровергнуть не в состоянии. Он своего добился: после Ледокола и других его и его последователя Марка Солонина, публикаций, российская история Второй мировой войны в её прежнем виде скомпрометирована окончательно и бесповоротно.
Будет ли пересмотрена история войны, её самого трагического периода, причин разгрома Красной Армии в 1941-м? И если да, то возобладает ли позиция ревизионистов или сохранится ура-патриотическая мифология? Противостояние ортодоксов и реформистов длится уже более двух десятилетий и все очевиднее становится правота последних. Но в прошлом году возник новый, и притом мощный фактор, который, думается мне, сработает в поддержку ортодоксов. Дело в том, что год тому назад Путин повелеть соизволил создать «единый учебник истории» для школ, учебник, канонический, свободный от двойных толкований: спорные трактовки -это не для детей. Указание принято к исполнению Российским историческим обществом под руководством председателя Госдумы Сергея Нарышкина.
В ходе «Прямой линии с президентом» Путин уточнил свою позицию, сказав, что должна быть «единая концепция и официальная оценка происходящего» (Российская газета). Как знакомо!
Усилиями ортодоксов и записных патриотов типа Нарочницкой-Дугина-Проханова еще в президентство Медведева (2009) была создана Комиссия при президенте «по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России», в которую были включены руководящие чиновники МВД, ФСБ, СВР, Генштаба и несколько директоров академических институтов. Возглавил Комиссию опять же Сергей Нарышкин, тогда руководитель администрации президента, по образованию отнюдь не историк, а инженер-радиомеханик, закончивший Высшую школу КГБ. Вскоре после создания Комиссии в прессу проникла информация о том, что зам. директора Института Российской истории Лавров получил «предписание составить список историков-фальсификаторов». Не знаю уж, как он отреагировал на это указание, но вскоре после своего рождения Комиссия тихо «почила в бозе». Слишком одиозной была эта затея, слишком откровенно, неприкрыто мракобесной. Да и маститые ученые-историки -члены комиссии, полагаю, взбунтовались, не согласились жертвовать репутацией. Не те времена. (Один из них-директор Института Всеобщей истории РАН, со-председатель Российского исторического общества, академик Александр Чубарьян, автор публикации о «казусе Некрича», в которой воздал должное интеллектуальному мужеству и профессиональной честности историка.)
Создание Путинской Истории России, свободной от двойных толкований, сопряжено с обострившейся конфронтацией между охранителями устоев, близкими власти, более того, служащими вольно или невольно её интересам, её идеологическим, по формуле Уваровской триады, установкам, и ревизионистами, которыми движет добросовестность ученых без примеси политической ангажированности или верноподаннической, хорошо материально стимулируемой, сервильности. По всей вероятности, победят охранители. Возьмут реванш за неудачу в борьбе с «фальсификаторами истории в ущерб интересам России». Но идти против обнажившихся в годы «гласности» фактов, против уже сказанного и опубликованного в пост-советские годы, вернуться к советской фальсификации истории они не смогут. Примут метод сглаживаний, умолчаний, допущений, метод, так сказать, исторического соцреализма. Но устои будут сохранены.
Что касается истории войны, то здесь -никаких отклонений от традиции. Однако, историю самого болезненного, самого трудного для охранителей её начального периода, оставить в традиционной трактовке после публикаций историков, военных историков (забудем о Суворове), сейчас уже вряд ли возможно. Здесь, по-видимому, пойдут по такому пути: пусть себе ученые спорят, а в головы школьников должны быть заложены патриотические, свободные от сомнений, героизированные представления о войне.
Кто-то сказал, что война, культ победы, ради которой «мы за ценой не постояли», сродни религии в нынешней российской действительности. Пафос победы, героика и патриотизм должны доминировать в сознании людей. Такова руководящая установка. Такой она была в советские годы, такой она остается и поныне. Диссонансом, разрушающим военную мифологию, были книги писателей-фронтовиков, раненых в боях, чудом выживших, испытавших на своей шкуре «военные будни», Виктора Астафьева, Василя Быкова, Вячеслава Кондратьева. Они открывали другую войну, реальную.
Из «Долгой дороги домой» комвзвода полковой артиллерии, тяжело раненого в бою под Кировоградом, писателя Василя Быкова:
«Предчувствую сакраментальный вопрос про страх: боялся ли? Конечно боялся, а, может, порой и трусил. Но страхов на войне много, и они все разные. Страх перед немцами, что могли взять в плен, застрелить; страх из-за огня, особенно артиллерийского или бомбежек. Если взрыв рядом, так, кажется, тело само, без участия разума, готово разорваться на куски от диких мук. Но был же и страх, который шел из-за спины -от начальства, всех тех карательных органов, которых в войну было не меньше, чем в мирное время. Даже больше.»
Виктор Астафьев, солдат-окопник, выживший после тяжелого ранения, в письме Вячеславу Кондратьеву о Жукове:
«Он, он и товарищ Сталин сожгли в огне русский народ и Россию. Вот с этого тяжелого обвинения надо начинать разговор о войне, тогда и будет правда. ... а народ наш многострадальный. Это в его крови утопили фашизм, забросали врага трупами.»
( Из наградного листа на медаль «За отвагу»:
« В бою 20.10.1943 красноармеец Астафьев В.П. четыре раза исправлял телефонную связь с переговорным НП. При выполнении задачи, от близкого разрыва бомбы был засыпан землей. Горя ненавистью к врагу, товарищ Астафьев продолжал выполнять задачу и под артиллерийско-минометным огнем, собрал обрывки кабеля и вновь восстановил телефонную связь, обеспечив связь с пехотой и её поддержку артиллерийским огнем.»).
Их книги -это не соцреализм о войне, это ужасающая правда о ней, не умаляющая, а возвеличивающая не пафосный, не подретушированный подвиг астафьевых, быковых, кондратьевых и людей, на износ вкалывавших на оружейных заводах Урала и Зауралья. Можно ли подавать в прежнем виде эпическую трагедию блокады Ленинграда после того, как «Дождь» своим неуклюжим вопросом спровоцировал пересмотр устоявшихся представлений о ней? И можно ли в наши дни продолжать скрывать очевидный факт подготовки Сталиным нападения на Германию?
Сталин готовил «вероломное», превентивное, упреждающее, объективно мотивированное «нападение в целях необходимой обороны». Нападение Гитлера было глубоко эшелонированной во времени, с предельной тщательностью подготовленной, ничем не спровоцированной, но ожидаемой Сталиным агрессией. И он должен был предупредить её, опередить Гитлера. Шла игра на опережение. Сталин проиграл: Гитлер опередил его.
Из афоризмов Оскара Уайлда:
«The one duty we owe to history is to rewrite it.»
Единственное наше обязательство перед Историей - это переписывать её.»
Борис Румер, Бостон, США
