Наследство Хосни Мубарака

Если бы у арабов был выбор, они бы предпочли жить при Мубараке, чем под властью Саддама или Асада. Когда ситуация стала явно проигрышной (после изначальной силовой реакции на неожиданно поднявшуюся волну демонстраций), Мубарак предпочёл уйти в отставку, а не стрелять в собственный народ. Саддам или Каддафи не испытывали подобных угрызений совести; и их не испытывает Асад.

От того, как государство было основано, зависит то, как оно управляется, заметил однажды римский историк Саллюстий. Этот афоризм можно применять и к отдельным правителям. И, кстати, во многих случаях от того, как завершается власть правителя, зависит то, каким запомнится его правление. 

Похоже, именно таков случай бывшего президента Египта Хосни Мубарака, который был свергнут в ходе массового народного восстания против его правления, которое называли авторитарным, репрессивным, коррумпированным и непотическим. 

Да, конечно, Мубарак был авторитарным правителем, не проявлявшим терпимости к радикальной, а особенно исламской, оппозиции. Выборы в стране были притворными, иерархическая вертикаль власти контролировала население с помощью вездесущих спецслужб («государство Мухабарата»). Система, с которой ассоциируется Мубарак, была какой угодно, но только не свободной. 

Однако в сравнении с жестокими диктатурами Саддама Хусейна в Ираке, Башара Асада в Сирии и Муаммара Каддафи в Ливии (а также с теократической деспотией в Саудовской Аравии) авторитарный режим Мубарка был довольным мягким. Оппозиционных лидеров травили и иногда сажали в тюрьму, но их не казнили в спешном порядке, как в Сирии или Ираке. Даже «Братьям-мусульманам», запрещённым в качестве политической структуры, позволялось развиваться как общественной и культурной организации, чем и объясняется их феноменальный успех на свободных парламентских выборах, состоявших в 2012 году, а также их победа на президентских выборах в том же году. 

Кроме того, Мубарак, пришедший к власти после убийства исламским террористом его предшественника, Анвара Садата, обеспечил своему народу 30 лет мира. Ему не просто далось стратегическое решение сохранить мирный договор Садата, который вывел Египет из состояния войны с Израилем, десятилетиями истощавшей страну и приводившей её к одному поражению за другим. И это решение давалось особенно трудно на фоне грубых, а иногда и провокационных, шагов крайне правых правительств Израиля в отношении палестинцев. 

Для сохранения мира с Израилем, когда тот вёл две войны в Ливане и проводил жестокую кампанию против «Хамас» в секторе Газа в 2008 году, требовалась храбрая решительность, особенно в условиях, когда большинство оппозиционных групп в Египте (от левацких националистов-насеристов до «Братьев-мусульман») постоянно выступали против мирного договора. 

Для Мубарака желание не втягивать Египет в войну было высшим императивом. Оно объяснялось не только необходимостью сохранять жизненно важную программу финансовой помощи от США, но и глубоким пониманием приоритетов страны. В прошлом египетские лидеры (и, прежде всего, Гамаль Абдель Насер) дважды доводили страну до разгрома Израилем, а также до отвратительной гражданской войны в Йемене. 

Хотя он никогда не заявлял этого публично, у Мубарака был девиз: «Это никогда не повторится», или, как сформулировал Садат в своей речи в Кнессете в Иерусалиме: «Нет войне, нет насилию, нет ненависти». Эту часть наследия Мубарака нельзя игнорировать или забывать. 

Тридцатилетний мир с Израилем дал Египту шанс для экономического рост и развития. Египет не сумел преодолеть своей системной бедности, однако значительная часть египетского общества достигла умеренной зажиточности среднего класса. Любой, кто приезжал в Каир, мог увидеть разницу, которую, благодаря миру, удалось достигнуть в повседневной жизни миллионов египтян: в 2011 году их отпрыски, хорошо говорившие по-английски, одетые в стильные джинсы и пользующиеся мобильными телефонами с  аккаунтами в Facebook и Twitter, заполнили площадь Тахрир. Именно они, а не феллахи (то есть крестьяне) из долины и дельты Нила, свергли Мубарака. 

Впрочем, у этого сравнительного процветания была своя тёмная сторона: кронизм, масштабная коррупция, раболепная и сервильная политическая культура, глубоко неравное распределение богатства и привилегий. В последние годы режима стиль правления Мубарака стал выглядеть всё более персональным и династическим, но в своей основе этот режим являлся образцовым примером той роли, которую со времён военного переворота 1952 года играет армия в египетской политике. 

Именно армия спасла Египет от сочетания внутренних раздоров с религиозным фанатизмом, и именно поэтому Саудовская Аравия уже много лет пытается подорвать власть военных в Египте. Кроме того, политическое могущество армии соответствует своеобразной традиции, согласно которой военные являются легитимными носителями политической власти в арабских (и многих других мусульманских) странах. 

Всё это сопровождалось превращением армейской верхушки не только в могущественных, но и в невероятно богатых людей, что послужило главным источником широкого недовольства ролью Высшего совета вооружённых сил, выдвинувшегося на первый план после того, как армия объединилась с демонстрантами для свержения Мубарака. Выкинув Мубарака за борт, генералы рассчитывали сохранить военный контроль над египетским обществом. Мубарак, возможно, и был Фараоном, однако в конечном итоге оказался всего лишь вершиной пирамиды военного правления. 

После падения Мубарака исторические дилеммы страны никуда не исчезли. Толпы молодых, красноречивых и образованных демонстрантов, которых показывали телеканалы CNN и «Аль-Джазира» в 2011 году, составляют лишь небольшую часть 100- миллионного народа страны. У большинства египтян нет аккаунта в Facebook, а также постоянного доступа к электроэнергии и чистой питьевой воде. Когда им дали шанс в 2012 году, большинство египтян проголосовали за исламских фундаменталистов (то есть за режим в стиле Мубарака, обещающий возврат к старому порядку), а не за либеральных демонстрантов из среднего класса. 

Демократии нужны демократы. У Египта пока что их нет в достаточном количестве. Судьба Мубарака и политические беспорядки, которые последовали за его отречением, свидетельствуют о глубокой трагедии египетского общества.

Шломо Авинери – почётный профессор политологии в Еврейском университете в Иерусалиме, бывший член египетско-израильской комиссии, которая согласовывала договор о культуре, науке и образовании между двумя странами после заключения ими Кэмп-Дэвидских соглашений.

Copyright: Project Syndicate, 2020.
www.project-syndicate.org