, 
Борьба с терроризмом или свободой слова?
Под флагом “Войны с Террором” многие страны ужесточили контроль над масс-медиа и обычными гражданами. Было объявлено, что нужно пожертвовать свободой выражения мнений и неприкосновенностью личной жизни в пользу безопасности. Но эффект отчего-то получился прямо противоположным.
Ущерб от этого особенно заметен в России, где борьба с терроризмом часто используется как средство, чтобы заглушить голоса тех, кто предлагает независимые или альтернативные точки зрения, особенно тех, что критикуют российского президента. Используя безопасность как предлог, чтобы нарушить российский Закон о СМИ, который явно защищает журналистов от цензуры, правительство существенно ослабило журналистику.
В свое время, этот закон был основан на Европейском и международном праве и символизировал победу демократии в России. Но целостность законодательства была постепенно размыта поправками, которые ограничивают свободу слова и возможность журналистам беспрепятственно работать, а также неравноправным применением существующих правил.
В частности, “Закон о противодействии экстремистской деятельности”, который ограничивает право на свободу выражения мнений, собраний и ассоциаций. По не случайному совпадению он был принят в 2012 году на фоне общенациональных протестов против фальсификации выборов и применялся чаще всего против журналистов и блогеров.
Галина Арапова, директор Центра Защиты Прав Средств Массовой Информации (который уже подвергался нападениям), отметила, что закон может применяться всякий раз, когда критика направлена на целые группы или системы. Это подчеркивает основную проблему антиэкстремистских законов: “экстремизм” слишком широкий термин для того, чтобы гарантировать его применение сугубо для защиты от террористических атак.
Существует аналогичная неопределенность в отношении других вытекающих отсюда терминов, таких как “диффамация” и “разжигание ненависти”. Диффамация – определяемая более широкими дескрипторами, как “клевета” и “ущерб репутации” – была восстановлена как правонарушение в 2012 году, наряду с законом, который определяет “клевету в отношении судей, присяжных заседателей, прокуроров и сотрудников правоохранительных органов”, как поступок, заслуживающий сурового наказания.
Такие законы значительно осложняют расследование случаев коррупции среди должностных лиц для независимых журналистов, на которых часто подают в суд руководители высшего звена и государственные служащие просто за предоставление информации об их роскошном образе жизни.
Но в последние годы популярность исков о диффамации уменьшилась в пользу обвинений в экстремизме и разжигании ненависти. Теперь копаться в коррупции местной полиции равносильно разжиганию ненависти против этой “социальной группы”, а “эксперты” лингвисты даже обнаружили, что журналисты “разжигают ненависть” по отношению к сотрудникам районных администраций, судьям и другим органам власти.
Иногда такие законы могут быть применялись особенно странно. Например, газета может быть обвинена в разжигании ненависти и предстать перед судом за публикацию фотографий Нацистского флага в рамках статьи о Второй мировой войне.
Но законы продолжают поступать. За последние десятилетия было введено более 20 новых законов и нормативных актов, касающихся средств массовой информации, большинство из которых носит ограничительный характер. Эти меры не только ограничивают темы, которые журналисты могут с уверенностью раскрывать; они также работают на ограничение финансирования независимых средств массовой информации путем введения ограничений на иностранные инвестиции и рекламу. Такие законы вынудили многие масс-медиа полностью перейти в интерактивный режим или вообще закрыться.
Страдают не только традиционные средства массовой информации. Для того чтобы контролировать интернет-публикации, включая блоги, Россия ввела новые правила пользования Интернетом. Любой веб-сайт с более чем 3000 посетителей в день - не очень большое количество - в настоящее время считается “средством массовой информации” и, следовательно, попадающим под ограничительные законы. Более того, блогеры больше не могут быть анонимными, а интернет-СМИ могут быть запрещены без предупреждения.
Так называемый “закон Яровой”, подписанный Путиным прошлым летом, идет дальше этого ряда репрессивных мер. Помимо всего прочего, он обязывает телефонных и интернет провайдеров хранить записи всех сообщений в течение шести месяцев, а все метаданные в течение трех лет; они также должны помогать спецслужбам декодировать зашифрованные сообщения. К тому же, он влечет за собой более суровые меры наказания за “экстремизм” (читай: критику) и “массовые беспорядки” (читай: протесты).
Единственный закон, который применяется крайне редко, это 144 статья Уголовного кодекса, которая направлена на защиту журналистов от преследования и других действий, которые препятствуют их “законной профессиональной деятельности”. В результате, согласно данным Фонда защиты гласности в России, права журналистов ежемесячно нарушаются десятки раз.
Часто, вскоре после публикации какой-либо критики в адрес региональных властей, правоохранительных органов или богатых бизнесменов, журналисты сталкиваются с угрозами, нападениями, порчей оборудования, несправедливыми штрафами, увольнениями, запретами и другими формами цензуры. Зная, что ни одна попытка предпринять какие-либо правовые действия против представителей власти или влиятельных лиц, которые им угрожают, не увенчается успехом, многие журналисты прибегают к самоцензуре.
Нападки Российского правительства на независимые СМИ практически запретили какой-либо вид глубокого анализа и журналистских расследований, которые имеют существенное значение для функционирования демократии. Тем не менее, любой протест был заглушен, мало кто обсуждает репрессии вообще. В конце концов, в этом-то и вся суть: отсутствие общественного участия – не говоря уже о неадекватной профессиональной солидарности и сотрудничестве – означает, что Российские власти могут дышать свободно.
Надежда Ажгихина, Вице-президент Европейской федерации журналистов в России.
Copyright: Project Syndicate, 2016.
www.project-syndicate.org
