Мы живем на пороге эпохи насилия?

Если эра глобализации подходит к концу, то история знает немало примеров, когда на смену ей приходила эпоха насилия.

 

 

Трамп задал международной  экономической интеграции обратный ход. Новые торговые войны или военные конфликты вполне могут разрушить сложные коммерческие взаимосвязи, которые обеспечивали процветание со времен второй мировой войны.

В предыдущих эпизодах деглобализации катастрофические события, такие как первая мировая война или финансовый крах 1929 года, нарушали потоки товаров, финансов и людей, связывавшие страны воедино. Одним из результатов этих кризисов было то, что национальная принадлежность и гражданство становились ключевыми компонентами политической и общественной жизни.

Поворот вспять и дезинтеграция происходили по такому же образцу и ранее в истории. Приведем лишь два примера: конец Римской империи и раскол китайской династии Восточная Хань. Некоторые историки рассматривают даже американскую и французскую революции как деглобализационные события. Американские революционеры отвергли иностранное правление и внешнюю торговлю, а французские революционеры разорвали европейские союзы, заключенные династией Бурбонов. В обоих случаях революционеры утвердили новые правила гражданства.

Когда принятие плохих решений в одной стране отрицательно сказывается на других странах, оно может привести к порочному кругу мести и обострению конфликта

Создается впечатление, что современное политическое общество предрасположено к деглобализации. С исторической точки зрения, эта тенденция проявляется всякий раз, когда нарушается эмоциональное равновесие общества. Социальный хаос часто порождает новых лидеров, менталитет которых приводит к опрометчивым, недальновидным, непоследовательным и в иных отношениях плохим решениям. Когда принятие плохих решений в одной стране отрицательно сказывается на других странах, оно может привести к порочному кругу мести и обострению конфликта.

За последнее столетие выступления против глобализации особенно подпитывались тремя родственными эмоциями: страхом, подозрительностью и отчуждением. Как правило, широко распространенный страх перед финансовыми потерями или угрозами со стороны других стран отражает более глубокое беспокойство общества по поводу постоянно меняющегося мира.

Страх – это исторически обусловленная плата за алчность, так же как смерть, согласно христианскому богословию, есть плата за грех

В 1980-х годах финансовый аналитик Джеймс Монтье создал индекс «страха и алчности», согласно которому, настроения на рынке полностью обусловлены сочетанием алчности и страха потери. Основное открытие Монтье заключалось в том, что потенциал страха растет вместе с видимым уровнем алчности. Таким образом, страх – это исторически обусловленная плата за алчность, так же как смерть, согласно христианскому богословию, есть плата за грех.

Стоит помнить, что основным военным конфликтам ХХ века предшествовали финансовые кризисы, которым, в свою очередь, предшествовали периоды неимоверного изобилия. Крах 1907 года предшествовал первой мировой войне; а крах 1929 года, европейский банковский кризис 1931 года и Великая депрессия предшествовали второй мировой войне.

Вторая эмоция, которая ведет к деглобализации, подозрительность, может завести в ловушку. Как поется в знаменитой песне Элвиса Пресли: “We can’t go on together / With suspicious minds / And we can’t build our dreams / On suspicious minds.” («Ни с кем ужиться не сможешь ты, / Коль подозренье в душе, / И нету места для светлой мечты, / Где подозренье в душе»).

В период подведения итогов после финансового кризиса тех, кто оказался в выигрыше, часто считают виновными. В некоторых случаях общество направляет свой гнев на другую страну; в других случаях его мишенью становятся этнические меньшинства или социальные группы, например, финансовые элиты. В первой половине двадцатого века такой группой чаще всего становились евреи, тогда как в азиатском финансовом кризисе 1997 года виновными считали китайских торговцев на Филиппинах, в Малайзии и Индонезии.

Подозрения могут усилиться и из соображений безопасности. Перед первой мировой войной многие лондонцы тревожились о том, что немцы-официанты в ресторанах – шпионы, и некоторые из них, несомненно, таковыми были. А сегодня страхи многих европейцев перед беженцами и радикализацией в исламских общинах несоразмерны реальной угрозе.

Страх и подозрительность процветают, когда процессы глобализации разрушают ключевые ценности, источники смысла (например, традиционные занятия) и образ жизни. В развитых индустриальных странах отрицательная реакция на миграцию и торговлю часто подается под соусом «экономии» рабочих мест или компенсации «проигравшим» от глобализации. Но в обоих случаях ответ не учитывает тот факт, что новых достойных рабочих мест, придающих чувство смысла и идентичности, так и не появляется.

Обычные действия, такие как изготовление какой-нибудь вещи или даже уборка комнаты, могут придать чувство собственного достоинства

Эта проблема существовала по крайней мере с тех пор, как в девятнадцатом веке начала набирать темп массовая индустриализация. Федор Достоевский в 1862 году открыл свою классическую документальную повесть о тюремной жизни «Записки из мертвого дома» восхвалением важности труда – даже для узников сибирской каторги. Он заметил, что обычные действия, такие как изготовление какой-нибудь вещи или даже уборка комнаты, могут придать чувство собственного достоинства. Но бессмысленный труд, к которому принуждали заключенных – например, копать, а потом закапывать ямы, – вызывал обратный эффект: он был призван разрушить их чувство собственного достоинства и уничтожить их ощущение себя как личности.

Задача, стоящая перед нами – это не что иное, как восстановление всеобщего чувства человеческого достоинства и цели

История показывает, что преодоление эмоциональных корней деглобализации потребует огромных усилий социальной фантазии. Задача, стоящая перед нами – это не что иное, как восстановление всеобщего чувства человеческого достоинства и цели.

Сегодня финансовые потоки меньше, чем до финансового кризиса 2008  года; и с 2014 года впервые после второй мировой войны международная торговля росла медленнее, чем производство. Несмотря на такие усилия, как инициатива Китая «Один пояс и один путь», цель которой – объединить Евразию посредством инфраструктуры и инвестиций, вполне возможно, что мир достиг «пика финансов» и «пика торговли», а также, возможно, и «пика глобализации».

Существует одна крупная область международных связей, не показывающая признаков упадка: обмен информацией. Глобальные потоки данных будут продолжать расти, составляя все большую долю экономической стоимости

Тем не менее, существует одна крупная область международных связей, не показывающая признаков упадка: обмен информацией. Глобальные потоки данных будут продолжать расти, составляя все большую долю экономической стоимости.

Однако может ли цифровая глобализация создать и новые источники смысла? Художники-экспериментаторы и специалисты в области социальных медиа говорят, что это возможно. Но если новые взаимосвязи оказывают парадоксальный эффект, вызывая у людей ощущение большей изоляции и растерянности, эти люди в любой день могут предпочесть глобализации мнимую уверенность прежних времен.

 

 

Гарольд Джеймс – профессор истории и международных отношений Принстонского университета и старший научный сотрудник Центра инноваций в области международного управления.

Copyright: Project Syndicate, 2017.
www.project-syndicate.org